На следующий день всё повторилось.

«Это невежливо», — гласила надпись.

Я убедил Клэнси не обращать внимания. Было трудно — пришлось использовать самые беспроигрышные аргументы. Тогда казалось, что беда миновала, но в итоге я лишь отсрочил истерику.

«Я пытаюсь быть дружелюбным», — так начался четвертый день.

Вернувшись из Манчестера, Олли застал несколько двусмысленное «Мне понравилась твоя машина».

Скандал был жуткий.

«Ты злишься?» на следующее утро ввело меня в ступор. Взгляд Олли, высунувшего голову в окно, не предвещал ничего хорошего. Целый день прошел в мыслях о том, что ждет меня вечером. На совещании с министром я сидел, смотря в одну точку.

Мы поссорились так, что почти не разговаривали еще два дня. Олли выгнал меня из дома; я вымаливал прощение, стоя на коленях на надписи «Мне жаль твоего друга». Хорошо, что репортеры так и не пронюхали, куда переехал Олли. Представляю себя на коленях на второй полосе «The Sun». Сразу после грязных трусов какой-нибудь звезды.

Мы окончательно помирились, обсуждая план поимки чокнутого художника в пятницу, разглядывая мокрый после дождя асфальт и «Но вообще-то он играет, как дерьмо» с лужицей на месте заглавной «S».

Решение было простым: дождаться, пока ночью не появится незадачливый любитель граффити, и взять его тепленьким. Тогда мы даже не задумывались, что собираемся сделать с этим пакостливым мудаком.

Но, как это всегда бывает, когда в дело вступаю я, план провалился с оглушительным треском. Я честно ждал, но пятница выдалась такой зубодробительной, что в итоге уснул. А проснулся уже от криков пришедшего в бешенство Олли. Не помню, как выбежал на улицу, как растаскивал дерущихся (то есть оттаскивал Олли, который буквально озверел, почуяв первую кровь). Не помню, куда делся уличный художник — исчез, будто провалился сквозь землю, пока я возвращал Олли в адекватное состояние.

В следующие три дня все было тихо. Я даже забеспокоился, куда делся эм… тот парень. Не удивился бы, если зализывал раны, — в порыве злости Клэнси вполне способен откусить и ухо, и нос. В глубине души я надеялся, что он всё же решил оставить свою идиотскую затею. Конечно, доводить меня весело — пока не нащупаешь грань моего терпения.

Хотя, кому я вру. Мне было скучно. Не без скандалов, конечно, но нельзя не признать, что у этого Грега забавное чувство юмора. И ещё более забавное чувство самосохранения. Ну, и гордость взыграла — куда без нее. То ли он слишком быстро сдался, то ли я наскучил так скоро.

С этими мыслями я вышел из дома Олли позавчера. И, к своему удивлению, наткнулся на размашистую, на всю дорогу, надпись:

«Н Е Д О Ж Д Е Ш Ь С Я»

Вот так. «Не дождешься». Захотелось завыть, опуститься на траву и, обхватив голову руками, лелеять повисшее в воздухе безумие. Но вместо этого я шел к машине, помахивая портфелем, не скрывая улыбки.

Домой к Олли я предсказуемо не вернулся, опасаясь очередного скандала и желая хотя бы пару дней побыть в тишине.

Из того, что он прислал на пейджер, я понял, что ехать к нему смысла нет.

Поэтому и сегодня мой маршрут пролегает через другую часть Лондона. Неумолимо зеваю. Приеду и завалюсь спать, и никто — никто, — не помешает как следует выспаться.

Может, выпью. Наверное. Позвоню Стейси и, если застану дома, поплачусь в жилетку. Выслушаю последние сплетни. Подумаю о вечном, в конце концов. Чудо, а не вечер.

Подъезжаю к дому, паркуюсь и, с портфелем под мышкой и двумя громадными папками в руках, еле как выбираюсь из салона.

Ой, ну…

Я не смотрю вниз. Я не смотрю на гребаный асфальт. Я ничего, ничегошеньки не видел. Вместо дороги — пустая, прозрачная плоскость. По ней можно ходить, но краска из баллончика её не берет — неа. Это специальное дорожное покрытие — такое только под заказ, только у меня под ногами. Это специальный мир, в котором нет волнений, скандалов и нездорового чувства юмора.

«Я тебя выследил».

Я вообще читать не умею. А в папках — одни чертежи. Белый цвет мои глаза не воспринимают. Скверный юмор — тоже.

Я даже не бешусь. Просто хохочу на всю улицу, пока не захожу к себе. Да и потом, если честно.

Детектив-инспектор Грег Как-тебя-там. Я не могу.

***

Вместо того чтобы делать, что задумал, падаю в кресло и жду. Жду того, что может испортить мой вечер. Ведь не бывает так, чтоб всё было гладко, если задумал в кои-то веки вытянуть конечности и предаться греху ничегонеделания. У меня — нет.

Что-то случится. Обязательно.

Спустя час немного расслабляюсь. Пробую уснуть, но режим «бей—беги» уже включился, и от этого никуда не деться. Раздосадованный, плетусь на кухню и на скорую руку соображаю яичницу. Долго думаю, варить ли кофе — обычно как раз от него тянет в сон, — но решаю не рисковать. Не хватало просидеть всю ночь, не сомкнув глаз. Засыпаю в заварник травяной чай — дали на сдачу в китайской лавке.

Вот оно. Только закончил с ужином — звонок в дверь. Первая мысль: игнорировать. Не открывать. Забраться под одеяло — меня нет. Но свет в кухне горит, да и посетитель настойчив. Может, Олли закончил дуться? Нет — обычно он стучит. Даже не знаю, хочу ли его видеть. То есть хочу, конечно, но ещё больше хочу забиться под плинтус с бутылкой ирландского. Кто придумал такие узкие плинтуса? Мне нужен тайник под полом…

О чём это я?

— Мистер…

Вот так да. Ко мне пожаловала полиция. Судорожно вспоминаю, что и когда успел натворить. Если только за надписи на асфальте штрафуют того, кому они предназначены.

— Моя фамилия Холмс, — говорю я. Смотрю на полицейского странным взглядом — он вообще уверен, что пришел по адресу? Мужчина чешет фуражку и выдает немного виновато:

— Сержант Метьюз. Простите, что побеспокоили, сэр. У нас в машине — он оборачивается и показывает на припаркованный рядом с моим патрульный автомобиль, — парень. Говорит, что здесь живет его брат.

Меня не удивляет ни то, что Шерлок приехал в Лондон, ни то, что он что—то натворил. Это же Шерлок.

Вздыхаю.

— Вероятно, так и есть. Что он сделал? — спрашиваю обреченно. Сержант замечает моё настроение и пытается смягчить новости подбадривающей полуулыбкой. От этого я кисну ещё больше. — Вообще-то, разгромил паб, но хозяин пообещал не заявлять на него. Парень мертвецки пьян.

Я недоумеваю.

Окей. Шерлок в Лондоне. Разгромил бар. Мертвецки пьян. Мне кажется, или что-то не сходится?

Мы спускаемся по лестнице и проходим к машине. Пока другой полицейский переписывает мои данные, перекидываемся парой слов о том, как дотащить это недоразумение до дома.

Полицейский открывает дверь салона, и я присвистываю. Да нет — я просто стою и пялюсь на мерно посапывающее, укрытое кожаной курткой нечто.

А ты изменился за лето…

— Ну здравствуй, братец, — говорю, тряхнув его за плечо.

Пьяная улыбка, взъерошенные волосы, расфокусированный взгляд черных глаз.

Пытаюсь понять: живы ли остатки самообладания.

Да нет — все в порядке. Ещё один вечер пятницы.

Просто… Как же ты меня достал!

***

О, можно я не буду это комментировать? Нирвана, дзен — всё что угодно. Я только затащу его домой, без лишних мыслей. И вышвырну вон, когда чуть протрезвеет. Да, именно так и сделаю.

Мы заводим его в дом и усаживаем в кресло. Черт, какой тяжелый. Честно говоря, это требует усилий — пьяное тело отчаянно сопротивляется любым попыткам передвижения. Найдя мягкую поверхность, он сразу проваливается в сон.

— Вы уж… Следите за ним, что ли, — говорит полицейский, уходя. Я бросаю в него убийственный взгляд.

С удовольствием размозжил бы твой добрый череп об угол тумбы. Да жаль портить ковер.

— Всего доброго, сержант, — говорю я, как мне кажется, учтиво.

— Всего доброго, сэр, — бормочет он, протискиваясь в приоткрытую дверь.

Возвращаюсь в гостиную. Поднимаю валяющуюся на полу куртку и брезгливо бросаю на диван. Судя по виду, она участвовала во многих приключениях.

Падаю в кресло напротив, раздумывая, что делать с этим пьяным вредителем. Если вдуматься — какой же мудак. Его оправдывает лишь одно — может, решил умереть от моих рук? Другого разумного объяснения я не вижу.