- Теперь я понимаю, почему ты не спешил возвращаться ко мне, - сообщил он с набитым ртом. - Такое в нашей глухомани вряд ли найдёшь, разве что у спекулянтов типа Джима. Ой, прости, это случайно вырвалось.
- Может быть, ради этого ты захочешь остаться здесь? – спросил Шерлок, присаживаясь рядом. – Мы могли бы перевезти сюда и твоего папу, и Эдди. Кстати, ты прав, мальчик действительно стал похож на меня.
- Только не говори, что и Эдди знал, что ты жив.
- Не знал. Я приходил тайком, чтобы взглянуть на него.
- Шерлок, я не уверен, что мы с папой приживёмся здесь. Здесь слишком много людей, такая суета кругом, да и у папы нет знакомых, он здесь совсем затоскует.
- Решено, значит, мы завтра же возвращаемся, - Шерлок взял один из бутербродов и откусил кусочек. Это оказалось невероятно вкусно, а ведь несколько лет Шерлок с безразличием и буквально через силу заталкивал в себя съестное. А сейчас Джон заразил его своим аппетитом и жизнелюбием. Рядом с ним жизнь альфы вновь наполнилась смыслом. И что это он раскис? Его долг быть рядом с его омегой, чтобы заботиться и помогать во всём. Именно этого ему больше всего не хватало всё это время.
Комментарий к Глава 14 Победа
1 Скар от scar (англ.) - рубец, шрам
2 Агарофобия - боязнь открытого пространства
========== Эпилог ==========
Они заново открывали друг друга, изучая губами каждый дюйм горячей влажной кожи. Легонько, словно крылья бабочки, губы Шерлока коснулись шрама под ключицей Джона (сколько же ему довелось пережить за годы войны!), затем прочертили дорожку из влажных поцелуев вниз по груди, задержавшись у мгновенно встопорщившихся сосков, чтобы попробовать их на вкус. Облобызали плоский живот, обдав горячим дыханием аккуратный пупок, и устремились к небольшому упругому члену. Мускулистые руки омеги обнимали его спину, то страстно сжимая, то нежно поглаживая, не желая ни на миг разорвать контакт. Повзрослевший и возмужавший Джон теперь точно знал, чего он хочет. А хотел он Шерлока. До дрожи в коленках, до озноба, до пелены, застилающей взор. Он хотел губами пить его дыхание, пропускать сквозь пальцы шелковистые кудри, впуская в себя. Запах дождя и полевых цветов, присущий Джону усилился. Шерлок провёл ладонью по ягодицам омеги, касаясь увлажнившейся нежной кожи в ложбинке между ними. Джон дёрнулся от удовольствия и обхватил Шерлока ногами, притягивая к себе, не понимая, почему тот медлит. Джон потёк ещё от первых прикосновений, а сейчас просто умирал от желания. Конечно, ему было жаль, что ранее безупречное тело супруга избороздили рубцы от ран, что лицо его стало иным, но это было не важно. Он всё равно воспринимал Шерлока таким, каким увидел его в тот жаркий летний день, когда они попали в грозу.
Шерлок не хотел спешить, он изо всех сил старался продлить прелюдию, чтобы насладиться каждым мигом их близости, но его хватило ненадолго, потому что в запахе омеги появились новые, будоражащие кровь нотки. И вскоре альфа набросился на своего истинного, как изголодавшийся зверь. По сути, он и был таким зверем.
До утра они пробыли в сцепке, покрывая друг друга поцелуями, больше похожими на укусы. Они никак не могли насытиться друг другом после столь долгой разлуки. Но всему на свете приходит конец, и выбившиеся из сил супруги уснули, сплетясь руками и ногами. Как здорово был сквозь сон ощущать тепло прижавшегося к тебе родного человека, как спокойно и уютно становилось оттого, что рядом с тобой кто-то спокойно и глубоко дышит…
Счастьем был каждый миг: глоток свежей воды из крана, вкус только что купленного хлеба, ломти которого, полив растительным маслом и посыпав солью, они уминали, улыбаясь друг другу, восхищение Джона тем, что Шерлок может смастерить из любого хлама нужную в хозяйстве вещь, игры с сынишкой, их неспешные прогулки к реке, катание на качелях в парке… Из всех этих мелких бытовых деталей и складывалось огромное счастье Шерлока Холмса, который по глупости душевной не хотел возвращаться к семье, но всё же вернулся. Джон нашёл его, сделав окончательный выбор. Теперь Шерлок был уверен в том, что омега любит его, а не просто подчиняется воле родителя и сложившихся обстоятельств. Джон озарял его жизнь своим внутренним светом. Омега многое успевал: и работать в больнице, и хлопотать по хозяйству, и возиться с сынишкой, и одаривать Шерлока своим теплом и лаской. У Джона хватало сил на всё, потому что теперь рядом с ним снова был Шерлок, и не было ничего, что было бы им не по плечу.
В саду сгущались сумерки. Джон и Нэд убирали со стола посуду после празднования новоселья Найтов. Вот помоют посуду, а после заварят крепкий ароматный чай, который прислал Майкрофт. Настоящий чай, а не ту безвкусную бурду, которую они пили в войну. Большая часть гостей уже разошлась. Уклюкавшийся на радостях папа дремал в кресле-качалке на веранде, альфы курили в сторонке, обсуждая какие-то технические усовершенствования ватерклозета, а Эдди что-то увлечённо чертил на земле палкой. Похоже, решал заданную в школе задачку. После обеда Нэд маялся изжогой, а Джон вдруг почувствовал, что его замутило. Подозрения, что он снова в положении, появились у Джона ещё неделю назад, а во время застолья превратились в уверенность. Потому что ему совершенно не хотелось чудной сливовой наливки, которую он раньше очень любил, зато тянуло налопаться квашеных помидорчиков и посыпать чёрным перцем залитый киселём пудинг. Иногда любовь творит чудеса. Как иначе назвать то, что рядом с его истинным гормональный фон омеги восстановился, и внутри него снова зародилась новая жизнь? И разве не чудо, что они с Шерлоком выжили в этой мясорубке, перемоловшей миллионы жизней, и снова вместе?
А ведь сразу после возвращения Шерлока обоим пришлось нелегко. То, что Шерлок не желал лишний раз показываться кому-то на глаза, было ещё полбеды. С этим удалось справиться, когда к ним в гости пришёл один из старших братьев-омег Джона с вернувшимся с фронта мужем, которому отняли изувеченную шрапнелью ногу. Шерлок тогда понял, что он далеко не в худшем положении, ведь он хотя бы может самостоятельно передвигаться. Когда он убедился в том, что соседи и знакомые не пялятся на его шрамы, то перестал бояться выходить из дома. Гораздо хуже было то, Шерлок, пристрастившийся после ранения к наркотикам и испытывавший без них абстинентный синдром, выражавшийся в приступах беспричинного беспокойства и раздражительности, умудрялся где-то достать дозу, и на некоторое время становился весьма довольным и общительным, после чего надолго впадал в прострацию. В такие моменты он становился чужим. Джон довольно быстро понял по расширенным зрачкам, перепадам настроения, тахикардии и потливости странно ведущего себя альфы, в чём дело. Душеспасительные беседы действия не возымели: Шерлок соглашался с аргументами Джона, но через некоторое время снова вкалывал себе очередную дозу.
Тогда Джон сменил тактику и после того, как Шерлок в очередной раз сорвался, уложил его спать на узком и чересчур коротком для длинноногого супруга диванчике в гостиной. Отлежав себе все мослы[1] и замёрзнув без уютно сопящего Джоника под боком, Шерлок понял, что без морфина он сможет прожить, а вот без Джона в своей постели – нет, и дал себе зарок завязать. Однако это оказалось почти невыполнимой задачей. Потому что без привычной дозы морфина он испытывал приступы жесточайшей тоски и отчаяния, его тошнило, всё тело ломило так, что казалось, легче вновь упасть с крыши, чем вытерпеть это. Но Шерлок был упрям, как осёл, поэтому терпел, даже не пытаясь прибегнуть к обычной в таких случаях у наркоманов замене – атропину, полученному из листьев белладонны или дурмана. Хотя этого добра на окраинах городка было завались… Помогла ему в этом недюжинная воля и способность к предельной концентрации. Шерлок умел переключать внимание с мучений, присущих телу, на научные проблемы, казавшиеся неразрешимыми ведущим учёным страны. За время ломки он сделал пару открытий, достойных Нобелевской премии, ну и кое-чего ещё по мелочи. Продержавшись без морфина пару месяцев, Шерлок понял, что ему удалось преодолеть сию пагубную зависимость.
