А она могла дать многое. Да, я никогда не был нежным с женщинами, но то, как я вел себя с нею… Она не знала, но мне всегда было плохо после этого. Сначала я отказывался себе в этом признаваться, но это мерзкое, тошнотворное ощущение, осадком остающееся на душе после того, как я приходил в себя. Вид ее голого тела срывал мне крышу, и я не способен был хоть как-то воспротивиться собственным действиям. Другое дело – почему она это терпела? Девушка ни разу не высказала ни единого обвинения в мой адрес, не попросила быть с ней нежнее, лишь подстраивалась под мои телодвижения и порой просила сделать ей еще больнее. И я делал. Как я мог сопротивляться, если таково мое извращенное желание обладать ею, словно только делая ей больно, проникая все глубже, я мог доказать ей и себе, что она моя. Моя женщина. Была ли она, в самом деле, мазохисткой или просто позволяла мне делать все, что я хотел, чтобы угодить мне? Потому что любила меня? Не одну ночь я провел в размышлениях на эту тему, и даже решил было вести себя по-другому, но каждый раз, стоило мне возбудиться, все происходило так же, как и раньше. Со стороны могло показаться, что я типичный эгоист и садист в придачу, однако это было не совсем так. Если раньше я старался поскорее разделаться, как с чем-то вынужденным, глупой прихотью моего организма, то теперь мне было этого мало. Я откладывал этот момент до предела, стремясь как можно дольше быть с ней единым целым, мучая и себя, и ее, вдыхая аромат ее горячего тела, наслаждаясь сладкими стонами, срывающимися с покусанных губ. Я чувствовал себя живым с ней, но чувствовал, исключительно принося ей боль, впиваясь в ее рот поцелуем, оставляя болезненные засосы на изящной шее и синяки на запястьях. Я не умел – да и не хотел – быть другим, но чем дольше я был с нею, тем сильнее было осознание того, что она заслуживает чего-то большего. Один раз я ее уже потерял, и не мог относиться просто как к безвольной игрушке. В какой-то мере я считал ее своей вещью, да, но постепенно чувство вины все прочнее укоренялось во мне.

Вот и сегодня я, вернувшись с миссии, бежал в нашу спальню, перепрыгивая через ступеньку. Шутка ли – целая неделя воздержания, ночные фантазии, бестолковые вопросы «а чем она там без меня занимается?» Мне необходимо было поскорее убедиться в том, что она все еще моя, доказать, «пометить свою территорию», не знаю. Конечно, там же много «охочих» посягнуть на мою собственность – недопринц, босс и хрен знает еще, сколько подчиненных моих втайне мечтают заполучить мою женщину. От одной мысли об этом в душе разгоралось ужасное чувство, пожирая меня изнутри. Скорым шагом я подошел к двери и боялся ее открыть. Боялся увидеть страшную картину измены. Едва представив ее в объятиях другого, я разозлился и распахнул дверь.

Она лежала ко мне спиной, одна, и чувство облегчения приятным успокоительным обволокло мои расшалившиеся нервы. Бретелька сползла с ее оголенного плеча, и тут я только до конца понял, как же я соскучился по ней. Я захотел поскорее насладиться ее телом и, ничего не говоря, сбросил плащ, рубашку, расстегнул штаны и лег позади нее. От ее волос пахло кофе с корицей. «Я дома», – с удовольствием подумал я и провел рукой по ее животу, спускаясь вниз и стягивая с моей женщины нижнее белье. Приподняв ее ногу, я проник внутрь и словно второй раз почувствовал, что «я дома» – так приятно, привычно и хорошо. Рена застонала, и я больше не мог сдерживать себя. Быстрее, резче, сильнее, глубже. Хочу прочувствовать ее тело полностью, стать одним целым, проникнуть под кожу, под ребра, сделать ее своей, собой. Она стала вскрикивать, что заводило меня до безумия, а потом сказала: «Скуало, мне больно!»

Наш первый раз, и она просит: «Скуало, сделай мне больно, я этого хочу». От этих воспоминаний я лишь возбуждаюсь еще сильнее, и мое тело становится машиной, созданной лишь с одной целью – совершать поступательные движения в ее теле, постепенно наращивая темп. Где-то на задворках сознания появляется слабая мысль: «Она сказала, что ей больно, а не просила сделать ей больно», – но я не могу остановиться. Остановиться – значит умереть. Мне нужно выплеснуть всю свою ревность, злость, раздражение, привязанность, то, как я скучал, как хотел, как думал, как я… люблю.

На этой мысли ко мне приходит желанное наслаждение, раньше, чем обычно, но я слишком соскучился и слишком вожделел. Я вышел из нее, хоть и хотел бы остаться подольше, опустил ее ногу и лег на спину, наслаждаясь негой во всем теле. Но, как обычно, вместе с телесным отдохновением пришли душевные терзания. «Я сделал ей больно, и на этот раз ей даже ни капли приятно не было», – я хмуро смотрел в потолок, ощущая себя виноватым. «Вот опять это тошнотворное чувство, чтоб его! Я что, виноват, что родился таким? Виноват, что не умею быть ласковым?» – я перевел взгляд на ее спину. Хрупкие плечи Рены едва заметно вздрагивали, глаза мои расширились, а внутри словно что-то рухнуло вниз – от наслаждения не осталось и следа. Ощущая себя чудовищем, я потянулся к ней, но на полпути моя рука остановилась. «Стоит ли?..» Внезапно я понял, что не не умею быть ласковым, я не хочу таким быть, не пробую даже, так как это «не мой стиль». Пересилив себя, я погладил ее по плечу:

- Прости, я сделал тебе больно, – неумело извинился я, но девушка молчала. «Обиделась? Перестала со мной разговаривать? Опять уйдет?» – Сильно болит?

- У меня болит не там, – тихо ответила она. «Что? А где тогда?»

- А где? – озвучил я свои мысли. Она взяла мою руку и прижала чуть ниже левой груди.

- Вот здесь. – Она отпустила мою руку, но я в изумлении продолжал держать, не зная, что теперь делать и что сказать. Наверное, это был единственный раз, когда прикосновение к ее груди не вызвало у меня возбуждения – я был растерян, так как понятия не имел, что делают в таких ситуациях. Но останавливаться на полпути не имеет смысла. «Давай же, пересиль себя», – я склонился над ее шеей, согревая своим дыханием.

– Я просто очень сильно тебя хотел, – признался я, целуя Рену в плечо, не могу же я сказать «я так сильно по тебе соскучился!», – и не мог себя контролировать. Но теперь мы сможем сделать это, как тебе нравится. – Я перевернул девушку к себе лицом, нависая сверху.

Увидев ее заплаканное лицо, я снова почувствовал укол совести и поспешил стереть следы слез на ее щеке, как стараются незаметно скрыть следы совершенного преступления. Я наклонился и поцеловал ее в губы, стараясь быть нежнее. Она обхватила руками мою шею, зарываясь тонкими пальчиками в мои волосы, а ногами обвивая мою талию, и я почувствовал облегчение – кажется, простила. Сдерживая свои плотские порывы, я медленно вошел в нее и так же медленно начал двигаться внутри, погружаясь, однако, на всю глубину – не совсем так, как я люблю, но зато Рена застонала от наслаждения. Поддаваясь неведомому желанию, я протянул руку к ее лицу и провел большим пальцем по припухшим от волнения губам. Девушка прикусила его, и волна возбуждения прокатилась по моему телу, но я держался.

Стараясь возместить потерю удовольствия, которое я получал, причиняя ей боль, я решил растянуть процесс, упиваясь состоянием полного телесного единства. Моя женщина просила меня не останавливаться, но я не давал ни ей, ни себе разрядиться, мучая нас обоих и получая какое-то извращенное удовлетворение от этого. И, похоже, не я один. Ее стоны – бальзам для моих ушей – гулким эхом отдавались в комнате и, вероятно, выходя за ее пределы. Да, пусть все знают, как моей женщине хорошо со мной! Она начала выгибаться подо мной, стараясь прижаться ко мне крепче своим телом, и я в который раз удивился той синхронности, с которой к нам приходило удовлетворение. Я прижал ее к себе, упиваясь этими последними моментами нашей близости, наслаждаясь ее молодым упругим телом, которое дарило мне столько удовольствия. Я вышел и лег на спину, и Рена, немного отдышавшись, поспешила лечь головой на мое плечо. «Вот чего мне не хватало всю эту неделю, а я думаю – почему заснуть не могу?..»

- Я люблю тебя, – шепчет она прежде, чем уснуть.