Арчи, вернувшись из своего первого самостоятельного отпуска, совершенно забыл делать то, чем бередил себе старые и наносил новые раны: присматриваться к другим людям, выискивая, как они к нему относятся, как на него смотрят, распознавая те знаки, хотя бы намеки на них, которые позволили бы заявить – ага, презирает, ага, считает, что я кукла. Прошло, наверное, три дня, прежде чем вспомнил, и к удивлению своему обнаружил, что все в порядке. Он – Арчи Кремер. На которого могли рявкнуть, если что-то не получается; похлопать по плечу, если получается. Позвать пить кофе. А Монти – один из тренеров – даже сунул под нос кулак: он начал рассказывать какую-то длинную и нудную сплетню, решил завернуть за угол покурить, а рассказ прерывать не хотел, и предупредил Арчи таким образом, чтобы не смел ни Железной Матильде, ни Пифию шестерить, что Монти посмел при Арчи курить.
– А то, блин, я-то Манелиа по батюшке пошлю, этого мозгоеда, не проблема, а с Матильдой, блин, не-е-е. Она меня разгрызет и выплюнет, я пас с ней скандалить. В общем, ты понял? – угрожающе закончил он.
– Да конечно, – возмутился Арчи, пожал плечами и округлил глаза, выражая негодование и твердое намерение хранить тайну. И Монти нырнул за угол, потащил Арчи за собой, там закурил и продолжил объяснять ему, что подруга того-то путалась не с его братом, а с его начальником, а начальник вообще кобель, но у него были особые пристрастия, и вот подруга, чтобы ухватиться не за друга, а за начальника, тоже себе что-то такое особенное сделала, а начальник, гад, начал за ее спиной с ее подругой мутить, которая с кузеном ее друга типа серьезно была. Арчи не понимал толком всей этой сложной структуры и едва ли бы понял, даже если бы Монти нарисовал схемку с векторами, но как ему нравилось стоять в тени деревьев, скрытым от камер центра, слушать это трепло Монти, который был счастлив найти свободные уши, и убеждаться снова и снова: он – один из!
Очень весомым было, наверное, стремление разглядеть и за неизменно дружелюбным отношением Пифия, что он на самом деле ощущает рядом с Арчи. Потому что именно Пифий был в его глазах ключевым индикатором: в конце концов, эксперт по психологии и по искинам, знавший очень много и понимавший еще больше. Он, Пифий, был с ним с самого начала, а в этой задумке с интеграцией человеческого мозга и искина – еще раньше. Он очень хорошо знал разницу между человеком и искином, немало рассказывал и Арчи об этом, так что и его мнение оказывалось самым обоснованным. И Арчи, мальчишка, на какие только ухищрения не шел, чтобы выяснить, что Пифий думал о нем, а Пифий, сволочь хитрожопая, ушлый, опытный жучила, словно развлекался, позволяя Арчи сделать несколько ходов, а затем отбрасывая на исходную позицию – иногда мягко, иногда побольнее. И внимательно следил, гад, как будет реагировать Арчи. Тот старался держать свое разочарование при себе, не показывать, что злится, и снова упрямо вгрызался в Пифия, чтобы еще раз попытаться вытянуть из него, что он думает об Арчи: человек – или киборг? Собственно, даже называть это ощущение «злиться» значило слишком вольно обращаться с действительностью. Арчи оставался спокойным, следил за Пифием с очень ровным, безэмоциональным вниманием и миллиметр за миллиметром исследовал его броню. Был бы просто юнцом, Пифий избавился бы в два счета. Но Арт путал все карты.
Они спелись, кажется. Или Арчи обнаружил, что Арт существует не для того, чтобы шпионить за ним и время от времени обращаться за указаниями к Арчи, когда ситуация требовала человека-оператора. Арчи учился работать с ним; с подачи Пифия и под его руководством старательно выстраивая иерархию. Так, как предполагалось в проекте, как настаивал Зоннберг, как соглашались все умные дяди. Как, в общем-то, подсказывала здравая логика. Человек хорош; с амплификаторами – разными кибер– и кибермедикаментозными штучками, усиливавшими его возможности: физические, интеллектуальные, эвристические – оказывался куда лучше, опытов дистанционного совмещения киберорганизма и человека была уйма: киборг, допустим, в шахте, а оператор сидит в теплом помещении да в приборе для виртуальности, буде то шлем или даже полноценный костюм, так и вообще отлично; а так, как Арчи? И если, скажем, было где-то полтора месяца, в которые самые яростные сторонники проекта приумолкли-приуныли, то после того, как кризис развития был преодолен, Арчи снова начал показывать выдающиеся результаты. И не только Арчи. Пифий, с его разрешения, под его наблюдением обращался к Арту, тестировал его – и были моменты, когда он молчал минутами, задумчиво глядя на медиаюнит и сквозь него. Арт в это время объяснял Арчи, в чем предположительно заключался смысл тех тестов, которые он проходил под присмотром Пифия; Арчи удивлялся – ему бы такое спокойствие, просто невероятно, что можно так спокойно рассказывать о расчленении – иначе не сказать, – которому подвергал его Пифий. Он однажды не удержался и высказал Пифию свое недовольство.
– Тебя удивляет, что я работаю с Артом, используя методы, которые не направлял против тебя, что ли? – хмыкнул Пифий. – Так я дураком бы был, если бы уравнивал искин и человека.
– Ты обращаешься с ним, как с объектом, – хмурился Арчи.
– И снова здорóво. – Пифий развлекался, глядя на него. Подумать только: Арчи сколько времени сердился на Арта, а теперь злится на Пифия, обращающегося с Артом куда рациональней, чем Арчи. – А что конкретно вызывает твое негодование? Что я смею быть не по-человечески безэмоциональным с искином, или что я это делаю с твоим Артом?
– И что такого, что он искин? Он умный, он вообще очень хороший. – Злился Арчи.
И достаточно было, чтобы во фразе всплыло это «он – искин», все остальные аргументы осыпались пылью. Арт-то был не человеком. Эмоции у него отсутствовали по определению, и он мог быть триста раз умным, оперировать пятью чувствами, доступными человеку, и еще несколькими, являющимися ключевыми для животных, но это все равно не наделяло его возможностью откликаться на контакт с миром еще и эмоциями. Пифий давно уже осторожно заговаривал на эту тему, профессор Робардс тоже как-то вышла на нее в процессе какой-то своей лекции – что можно оценивать искины интеллектуально, когнитивно и прочая, но не эмоционально. Это было бы глупостью: у того же Арта просто нет чего-то, что у человека зовется душой. Арчи знал теорию, более того, Арт охотно подбирал ему материалы; и по здравом размышлении, в этом было что-то унизительное: Арт смиренно доказывает ему, что лишен чувств. Тогда куда девать те сиюминутные ощущения, которыми Арт иногда взаимодействовал с Арчи?
Иногда Арт уступал Арчи управление телом, и у того не получалось. От него требовали мгновенной реакции, а Арчи мог быть быстрым ровно настолько, насколько это позволяли человеческие нейроны. Он был недоволен, и Арт позволял себе осторожную ласку: мол, все в порядке, хозяин, ты учишься, это отлично. Арчи казалось тогда, что у него на плечах растянулся большой кот и урчит, прикусывает мочку уха и мурлыкает, лениво взмахивает хвостом, словно говорит: жизнь фигня, а вот я – до чего хорош, со мной не пропадем. Разве Арт не чувствовал необходимость продемонстрировать так свою поддержку? А Пифий наверняка сказал бы, что Арт, как и положено искину с выдающимися диагностическими способностями, отреагировал на миоэлектронные импульсы в мозгу, соотнес их со знакомыми параметрами, расценил их как критические и применил способ воздействия, который сам Арчи – возможно, неосознанно – оценивал как вдохновляющий, либо после бесконечного, непрекращающегося сканирования информации в доступных источниках определил такой и такой алгоритм как допустимый и соответствующий психотипу Арчи, и вот. Что ни в коей степени не умаляет его заслуг и даже здорово, но это не эмоции; и сам Арт может быть не до конца при чем – он предложил образ, а Арчи сам бессознательно развил его и утешился им. Или: иногда Арчи становился чрезмерно осторожным, и тогда Арт предлагал ему иной образ для вдохновения. Арчи казалось, что огромная лохматая собака тянет его туда, куда следует, и приходится тянуться за ней, пусть и страшно, и боишься очередной неудачи, и не хочешь опозориться на глазах у посторонних. И снова ведь: Арчи понимал, что чувства Арта ни при чем, достаточно небольшого анализа биофизиохимических параметров, определения паттерна и соотнесения его с доказуемо успешными. Магия очеловечивавшегося искина истаивала. Арчи и не собирался делиться с Пифием своими ощущениями – тот ведь, зараза, препарирует еще и их. Ему это будет в удовольствие, а для Арчи этот анализ будет значить еще одну утраченную мечту, еще один разоренный воздушный замок.
