– Представь себя в такой забавной ситуации, Ларри, – хмыкнув, ехидно ухмыльнулся Пифий. – Ты признался своей любовнице, что хотел бы член длиной этак двадцать сантиметров. Она согласилась и даже решила, что это было бы забавно. Ты посидел с ней в ресторанчике, а утром открыл глаза, потянулся, зевнул, почесал брюхо и поплелся в туалет опорожнять мочевой пузырь. А там вместо привычного тебе аппарата размером с несовершеннолетнего дождевого червя обнаружил шланг десяти с половиной дюймов длиной. Ты орешь своей любовнице, как она посмела и что за самоуправство, а она потягивается по-кошачьи и говорит: «Милый, все отлично, а твой прибор просто великолепен».

Зоннберг фыркнул. Степанов скривился.

– Что за бред ты несешь, Пифий, – затряся головой, возмутился он.

Пифий вздохнул, подошел к нему и пригнул его голову к столу.

– Вот тебе и бред, – невесело сказал он. – А ты, Дамми, согласился бы так порадовать твою любовницу?

– Иди-ка занимайся своими прямыми обязанностями, Пиффи, а не развлекай нас притчами сомнительной ценности, – вежливо улыбнулся Зоннберг. Он был очень недоволен: скорее всего, демарш Пифия показался ему преступлением против лояльности и солидарности участников проекта; возможно, он считал, что с Арчи Кремером слишком возятся, вместо того, чтобы переходить к следующим этапам. Иными словами, Пифий Манелиа не имел права выступать против всех, а особенно против идеологии проекта.

Манукис оставался в лаборатории, Пифий вошел в нее в своей обычной одежде. Он сказал, усаживаясь:

– Арт, будь добр, начинай пробуждение Арчи.

Арт – послушный, безропотный, симметричнолицый Арт – произнес ровным, лишенным интонаций голосом: «Хорошо, я устраняюсь», – и закрыл глаза. Через несколько минут он моргнул и открыл их. Арчи. Осмотрел комнату.

– Доброе утро. Как отдохнул? – спросил Пифий.

Арчи пристально посмотрел на него; Пифий попытался спроецировать свой опыт, свои способности к интроспекции на ситуацию, в которой находился Арчи, чтобы определить, что могло бы выразить его лицо, если бы оно не было в большой степени лишено возможностей что-то выражать, какие бы эмоции оно могло отражать.

Вообще чушь это, когда слишком самонадеянные люди говорят, что прочли что-то на лице собеседника. Человек как правило слеп к чувствам других; только очень талантливые, очень наблюдательные люди могут разглядеть что-то за движениями лицевых мышц, ну и еще хорошо воображением развитым обладать. У Пифия всего хватало в избытке – профессиональный опыт, черт бы его; он способен был не только постфактум объяснить пики и провалы на электроэнцефалограмме, но и предсказать их, и соотнести с мимическими изменениями. А вообще чем больше исследований проводилось, тем яснее становилось Пифию: человек непостижим. И наверное, говорил в нем киберпсихолог, только самую малость более непостижим, чем тот же искин.

Личный опыт, наблюдательность и прогностические способности и подсказывали Пифию Манелиа, что мог бы испытывать Арчи. Они же угрюмо шептали где-то на периферии сознания, что эти знания не следует ставить на кон – слишком велик шанс проиграть очень важный спор. База знаний того же Пифия Манелиа услужливо напоминала ему, как должен чувствовать себя четырнадцатилетний парнишка и как – относительно зрелый искин. Но когда они взаимодействуют, что получается в результате – а шут его знает.

– Доброе утро, – ответил Арчи. – Спасибо. Кажется, я спал. У меня ведь не было выбора.

– Пока – нет. Твой мозг должен отдыхать и по той простой причине, что в состоянии глубокого сна адаптация идет куда быстрей. Я приношу извинения от всего нашего коллектива, что мы не принимаем во внимание твои желания, Арчи. Пока, к сожалению, куда важней жизненно важные потребности твоего организма.

– Ну так зачем спрашивать эти глупые вопросы, – спокойно ответил Арчи.

Пифию с огромным трудом удалось не искать взглядом мониторы с данными о его жизнедеятельности. Просто потому, что невозможно было поверить в этот ровный тон, в это отсутствие каких бы то ни было эмоций да еще в мальчишке неполных пятнадцати лет от роду.

– Туше, – хмыкнул Пифий и поднял руки, признавая свое поражение. – Вон там лежит сверток, я тебе одежду принес. Одевайся, и мы пойдем на экскурсию. Кстати, поздравляю, отныне ты переходишь на полностью автономный режим и возвращаешься в свои апартаменты.

Арчи смотрел на него, на пакет с одеждой, снова на него.

– Пока это просто одежда. Я спросил у своего приятеля… у коллеги, – с особой, кислой, желчной интонацией уточнил Пифий, рассчитывая, что Арчи отреагирует на такую откровенную демонстрацию обычных, понятных человеческих реакций, как и должен подросток на брюзжащего взрослого: эти слабоумные старики, что бы они понимали в нас, умных и всезнающих. – Его сыну шестнадцать, я поинтересовался, что этот засранец носит. Собственно, я даже не пошел на компромисс с собой и не попытался как-то смягчить дань моде, купил несколько вещей из списка, который мне Грег составил. Это на первое время, чтобы тебе не прозябать в местных шкурках. Потом ты сам себе что-нибудь подберешь.

Арчи внимательно смотрел на него, снова на сверток. И по его позе чувствовалось, как он не хотел брать его в руки.

Пифий встал и прогулялся по лаборатории. Подошел к стене из пластика, который был по сути окном в лабораторию, но не из нее, с любопытством осмотрел ее, подошел к мониторам, дотронулся до мониторов, клавиатур; осмотрел стену с бесчисленными приборами, вернулся к Арчи и замер.

– Зачем экскурсия? – подняв на него взгляд, спросил Арчи. – Я здесь охренеть как давно, неплохо знаю внутренности.

– Едва ли, Арчи Кремер. – Многозначительно протянул Пифий, снова усаживаясь на стул. – Кое-что здесь изменилось. Некоторые лаборатории остались, некоторые были перепрофилированы. Тебе совершенно ни к чему тот медцентр, который был до этого, но, скажем, спортивный центр очень даже нужен. Пепси хочешь?

– Зачем роботу пепси? – процедил Арчи.

И Пифий обрадовался: впервые в речи Арчи отчетливо угадывалась эмоция. Даже ярость, наверное, была созидательной, в отличие от той мертвенной невозмутимости, которую Арчи демонстрировал до этого.

– Почем я знаю, зачем роботу пепси, – пожал плечами Пифий. – Но я могу предположить, что здоровый и бодрый парень четырнадцати лет от роду с удовольствием выпьет банку газировки. Так ты хочешь? Я схожу за порцией тебе и мне.

Арчи смотрел на него этими угнетающе красивыми глазами; Пифий молчал, проверяя, сколько времени он может провести так, под многотонным взглядом киберчуда, сколько времени так может провести Арчи.

– Зачем мне пепси? – медленно, слишком отчетливо, с яростными нотками повторил Арчи. – Меня можно подключить к любой розетке, и все.

– Чушь, – флегматично бросил Пифий и встал. – Так, я все-таки за пепси. Или тебе кофе?

Арчи сжал кулаки.

Пифий сунул руки в карманы.

– Позволь объяснить мне пару вещей, – учтиво сказал он. Стараясь звучать похоже на бабушку Элалию: использовать приличные, пристойные слова, избегать прямого называния проступка того идиота, посмевшего вести себя неприлично, даже интонацию не разнообразя, но недвусмысленно давая понять, что за идиот тот убогий, посмевший вести себя неприлично. – В принципе, даже меня можно подключить к розетке. Прости, к шлангу. Слышал о питательных аппаратах Герке? Госсекретарь Гуманитарной лиги, поставивший целью борьбу с голодом. Суть аппарата – изготовление съедобных коктейлей из подручных материалов. То есть стоит такой ящик, в него засыпается все, что ни попадается под руку – очистки, опилки, скошенная трава, с этой массой что-то делается, она разбавляется водой, обогащается микроэлементами, и готов коктейль. Местные ньюэйжевцы питаются только так в знак протеста против богатых и в знак поддержки обездоленных. Я же, эгоистичный маленький человечек, предпочитаю классическое мясное рагу. Мороженое из натуральных сливок. Лимонад из натуральных лимонов.

Арчи был зол – по крайней мере, это предполагал Пифий, хотя ничего во внешнем виде не давало отчетливого основания так думать, но он внимательно слушал Пифия.