Вообще это было хорошее слово, правильное. Нет, даже не правильное – удачное. Арчи очень любил его. Можно было произнести его восхищенно: «Интересно!», и собеседник отставал от него в уверенности, что все замечательно, Арчи увлечен и ему очень нравится. Или, заскучав от бесконечных объяснений, тоже можно сказать: «Интересно». Скорее всего, на унылую интонацию внимания не обратят, но слово услышат, так что вроде и сказал что-то, и ничего непозволительного. Или иногда профессор Примстон слишком увлекалась какими-то объяснениями, что тут преобразуется, тут пропускается через фильтр, тут трансформируется в оптический сигнал, тут снова преобразуется, и на выходе получается набор импульсов, который понятен для мозга, можно было тоже сказать: «интересно…» Она, конечно, не обратит внимания на Арчи больше, чем обычно обращает – то есть почти совсем не обратит, но хоть что-то сказано. А ведь за словом ничего-то и не стоит, кроме заурядного признания: ага, сведений много, ага, есть люди, для которых это может оказаться увлекательным, захватывающим и прочее. Так что да, вообще – интересно. Для Арчи – ну, не всегда.
Наверное, можно было твердо и уверенно сказать: у Арчи все было хорошо. Он даже чувствовал себя не в пример прежнему неплохо. Особенно если учитывать, что ему не нужно было прятаться от братьев и сестер у себя там, дома. Дома. Дома, из которого Арчи второй год не получал известий. На него однажды нахлынуло: он дольше обычного оставался очень грустным, с трудом удерживал слезы, и не всегда успешно, и с ним говорил такой тип, которого побаивалась сама доктор Густавссон. А она даже с профессором Ларри спорила, и ей было не страшно. Тот мужчина был небольшим, очень живым, носил забавные очки, которые были просто очками, а не кибервизорами, и у него была очень широкая улыбка. На взрослых каналах с такой улыбкой пытаются продать зубную пасту. Зубы у этого доктора Зоннберга были, конечно, что надо, очень белые и ровные. Наверное, он точно рекламировал что-то такое, или стоматологическую клинику – или у него был в ней абонемент на очень крупную сумму, который он методично использовал. У Арчи от его неестественно широкой улыбкой заныли щеки – это же как сильно нужно растягивать рот, чтобы вот так улыбаться. Так мало этого, доктор Зоннберг еще и говорить умудрялся с такой широкой улыбкой.
Этот доктор Зоннберг и объяснял Арчи, что он обсудил с его мамой возможности для Арчи, и они решили, что для него будет лучше, если он останется в центре.
– Ты ведь знаешь, Арчи, что с твоей болезнью тебе нужен очень-преочень хороший уход? – начал он, а затем, поколебавшись, положил руку поверх его руки. Со стороны доктора Зоннберга это было совершенно необязательно, но, видно, соответствовало каким-то там приемам из психологии, чтобы расположить, внушить доверие и все такое. Арчи не был уверен, что ему так прямо необходим был этот жест, но руку вытягивать не рискнул. И при этом ему отчего-то показалось, что доктор Зоннберг держит ее куда крепче, чем нужно, как будто не желал, чтобы Арчи вырвался и убежал. Впрочем, ладно. Его право. Арчи попытался сконцентрироваться на том, что доктор Зоннберг собирается ему рассказывать.
Чисто формально этот Зоннберг, конечно, доктором не был. Когда профессор Ларри спросил его на следующий день, как дела, хочет ли все еще Арчи домой и все такое, Арчи и сказал, что с ним поговорил доктор Зоннберг и убедил, чтобы он больше не хотел. «Доктор», – хрюкнул профессор Ларри. И еще раз хрюкнул. Арчи посмотрел на него: профессор Ларри обводил глазами своих коллег, и на лице у него было такое выражение, словно он хотел сказать, какой этот Зоннберг идиот и как плохо сам профессор Ларри о нем думает. Арчи хотел было спросить: «А разве нет?», но сдержался.
Наверное, доктор Зоннберг был не из врачей, как, например, Османов, а скорей как Ларри Степанов – тоже ведь доктор, пусть и не лечил никого. Как бы там ни было, говорил он гладко, много, красиво, и не за что было зацепиться, чтобы возразить, даже обидеться на него или разозлиться было почти невозможно – он не давал повода. Доктор Зоннберг говорил что-то, подобное речам доктора Густавссон: что у Арчи тяжелая неизлечимая болезнь, что самые оптимистичные прогнозы врачей при самой невероятной и успешной терапии отпускают Арчи около тридцати лет постоянных болей, патологической осторожности и ограничений, что уже Арчи отстает по росту от ровесников на добрые пятнадцать сантиметров, и все потому, что кости сплющиваются, потому что он, такой тоненький, маленький и горбатый, все равно для них тяжелый. И легким уже тесно в грудной клетке, потому что ребра растут совершенно странно – скорей растягиваются, чем добавляют в объеме и массе. И Арчи уже с трудом слышит без слухового аппарата. И – доктор Зоннберг этого не сказал, но Арчи мог добавить сам: волос на голове не осталось – не росли, а которые были, выпали. И что самые мощные инъекции всяких там хитрых веществ ему не особо помогают, потому что нет у него в организме того гена, который помог бы их усвоить. Все это Арчи уже знал, а доктор Зоннберг говорил так, что это звучало необидно и даже не страшно. А доктор Зоннберг все продолжал: рассказывал, что его мама – смелая и сильная женщина, которая не побоялась трудностей и обеспечивала его всем возможным, насколько ей позволяло, разумеется финансовое благополучие. А ведь у Арчи шестеро братьев и сестер, о которых нужно заботиться. «Как шесть?!» – хотел спросить Арчи: было-то четверо – ну, без него. Но осекся. Наверное, что-то все-таки отразилось на его лице, и доктор Зоннберг пояснил:
– Твоему младшему брату скоро исполнится тринадцать месяцев, а младшая сестричка родилась совсем недавно.
Арчи пожал плечами. Наверное, ему следовало обидеться на маму, что она вообще не вспомнила о том, чтобы и ему рассказать. А с другой стороны…
– А они здоровые? – спросил Арчи.
– Вполне, – дружелюбно улыбнулся Зоннберг.
– Это хорошо. Наверное, – добавил Арчи и опустил голову. Он поморгал, чтобы удержать слезы, задержал дыхание, чтобы не всхлипнуть.
Так что и получалось, что маме нужно было заботиться о них о всех, а тетя Аннаберта выходила замуж, и это тоже требовало подготовки, и вообще у мамы новый муж, и он в принципе не против старших детей.
«Но я могу оказаться сюрпризом», – дополнил про себя Арчи.
– Я мог бы тоже помогать ей. Выучился бы программированию, например, – сказал он и посмотрел на Зоннберга. – Им, наверное, непросто зарабатывать много, чтобы всем хватало. Тогда было не очень легко купить все, что нужно.
– Не стоит беспокоиться, малыш, мы позаботились об этом, – Зоннберг попытался улыбнуться еще шире, и Арчи меланхолично подумал, не лопнут ли у него от напряжения щеки. Нет, обошлось.
– Спасибо, – тихо сказал Арчи.
– Тебе здесь плохо? Может, у тебя есть какие-то пожелания? Арчи, малыш, ты ведь знаешь, что тебе достаточно поговорить с Лизой Кремийон. Или ты даже можешь поискать с помощью твоего замечательного медиаюнита, что ты хочешь, и заказать.
– Я хотел бы велосипед, – невесело усмехнулся Арчи.
– Хм, – Зоннберг сделал вид, что задумался. – К нему не мешало бы заказать и новый скелет, правда? – Бодро произнес он после паузы. – Дай срок, малыш, у тебя будет самый замечательный велосипед, и ты будешь кататься на нем. Или на роликах. Или на антиграв-доске. Как тебе такой вариант?
– Для этого тем более нужен новый скелет, – дернул плечами Арчи и принялся рассматривать стены. Какая-никакая, а попытка бунта.
Доктор Зоннберг отметил ее, не то чтобы оценил, но отнесся с уважением – хотя бы формальным. Он подался вперед и произнес тихо, заговорщицки, хищно сощурив глаза:
– Арчи, дай срок. Ты сможешь все это делать.
– Профессор Октавия тоже так говорит, – буркнул Арчи, всем видом демонстрируя: сказать можно всякое.
– Кстати, вы с ней хорошо ладите? – легкомысленно спросил Зоннберг, а глаза его за линзами очков сверкнули сталью.
Она была угнетающей личностью, если можно так сказать. Арчи очень боялся разговаривать с ней, как, например, с доктором Османовым. Конечно, он и профессору Ларри особенно не доверял, хотя тот был милым и добродушным и все время угощал сладостями, мороженым там, засахаренными орешками всякими. Но профессор Октавия даже по сравнению с профессором Гужита, например, казалась куда более суровым человеком.
