И так как дело должно было быть сделано в тот короткий промежуток, когда Златан Лутич вроде при исполнении, но и отдыхает, когда он не то чтобы пьян, но его самоконтроль сильно снижен, Захария принялся за выполнение своих коварных намерений.

Самоконтроль Лутича действительно был ослаблен. Даже не розовая водка была тому причиной, пусть в ней как в коллекционном образце было куда больше сорока градусов; и даже не усталость – которые сутки он спал урывками. Его дезориентировала ртутная подвижность Захарии – то он зол, то почти счастлив; то треплется, то слушает, то многословно соглашается со всем, что говорил Лутич, то не менее многословно возражает. Просто в глазах темнеет. И еще это неожиданное ощущение – Смолянин, оказывается, понимает, о чем говорил Лутич, когда он по пьяному делу заговорил о чести, достоинстве, верности и порядочности. Сам удивлялся, какими словами вещал, а остановиться не мог – ему действительно хотелось говорить об этом, объяснять что-то, оправдывать себя перед собой же.

И как-то забавно получилось, что Лутич разглагольствовал об этом, идя по коридорам к лазарету. Как это удалось Захарии, осталось загадкой и для него тоже. Что-то было такое: то ли разговор зашел о том, что героям следует воздавать почести не только посмертно, или о том, что Лутич чувствует себя виноватым, хотя и не определял напрямую ни условия взлета-посадки, ни полета, ни возведения всех этих конструкций. Он был всего лишь комендантом. Почетная синекура. Минимум обязанностей, чуть-чуть ответственности, представительские функции. Подальше от Земли, чтобы ни на что не влиять. Устранен, что называется. Но он нашел свое место на Марсе и горд им.

Лутич договаривал это, стоя перед боксом, в котором находились герои. Захария величественно заломал руки – его торжественности позавидовала бы Сара Бернар, не меньше – и провозгласил:

– В таком случае ты просто обязан сообщить это лично им. Ты, наша опора, наш законодатель и блюститель. Вперед.

Он отодвинул панель и простер руку.

Лутич не был уверен в том, что сойдет за трезвого. С другой стороны, сдавать назад, особенно перед этим клещом, который стоял перед ним, злорадно улыбался и готовился плевать в спину, когда Лутич поспешит скрыться в своей комнате, – да не бывать этому!

Захария прилип к нему сзади; Златан Лутич чувствовал его горячее дыхание на своем затылке. Дарио Араужо открыл глаза, увидел Лутича и попытался сесть. Но тот поднял руку, и Араужо откинулся назад.

– Я совершаю визит государственной важности в сопровождении центрального сплетничьего органа нашего населения, – хладнокровно уведомил его Лутич. Араужо попытался заглянуть за спину, чтобы получше разглядеть Захарию. Нужды в этом не было – Захария стал рядом с Лутичем и склонил голову к плечу, затем широко улыбнулся.

– Народ должен знать все о своих героях, – сообщил он Араужо.

– Даже анализы их мочи? – сардонично полюбопытствовал тот.

– Если это послужит великому делу вдохновения их на подвиги – да. Но я попрошу, – повел он рукой в сторону Лутича, явно жаждавшего что-то сказать. – Не будем о бытовых неурядицах. Мы здесь для того, чтобы восхититься вашим мужеством, узнать о самочувствии, высказать слова полной и абсолютной поддержки и… административные органы тоже должны чего-то сказать. Например, что виновный не уйдет от наказания. Златан! – зашипел он. – Говори хоть что-нибудь!

Араужо подозрительно смотрел на Лутича.

– И что именно из этого правда? – осторожно спросил он.

– Все, – печально сказал Лутич. – Административные органы восхищаются вашим мужеством, высказывают слова полной и абсолютной поддержки, обещают, что виновные не уйдут от наказания. Как самочувствие?

Араужо помолчал, опасливо посмотрел на Захарию, который по-хозяйски устроился на табурете рядом с его кроватью, затем с надеждой – на Лутича.

– А он что здесь делает?

Захария встал, выпрямился и гордо вскинул голову.

– Я здесь, чтобы вырвать у парок ножницы судьбы и выбросить их прочь, чтобы выхватить нити судьбы из их старушечьих лап и не подпустить ведьм к ним. Я здесь, чтобы восторжествовала вселенская справедливость, – заявил он.

Лутич сделал шаг в сторону от этого чокнутого.

Араужо попытался отодвинуться от Захарии, который угрожающе смотрел на него, затем на Лутича.

– Итак? – холодно спросил Захария. – Вы со мной или против меня?

Лутич неопределенно пожал плечами и начал изучать потолок.

– Или ты хочешь сам говорить с дедом? – невинно поинтересовался Захария.

Лутич зыркнул на него и отвернулся.

– Итак, вы не имеете ничего против восстановления справедливости? Отлично, – подпрыгнул Захария и отдернул штору, отделявшую их от Николая Канторовича, который находился, очевидно, в состоянии контролируемого сна.

– Ты, – наставил он палец на Араужо. – Ты капитан вашей консервки. Так? У тебя есть право капитана. Так? В экстренных ситуациях ты можешь совершать некоторые гражданско-процессуальные действия. Так? Так, я спрашиваю? – рявкнул Захария на Лутича.

Тот неопределенно пожал плечами, предпочел не отвечать.

– Только в экстремальных ситуациях, – попытался возразить Араужо, – но…

– А это, – Захария указал на спавшего Канторовича, – как называется?

– Они не на корабле, – решил вклиниться Лутич. Захария негодующе подскочил к нему.

– Меня дед учил! – рявкнул он. – Корабль там, где капитан! Капитан – вот, здесь его юрисдикция!

– У меня ограниченная дееспособность, ненадежное состояние здоровья и лабильное сознание. Я не могу взять на себя ответственность за совершение гражданско-процессуальных действий, – отрапортовал Араужо с такой готовностью, что Лутичу стало ясно: репетировал. Очевидно, Захария приперся к нему уже после того, как Араужо отказался что-то там совершать. Причем Лутич начал смутно подозревать, что именно Араужо отказался совершать. – Кантор, между прочим, вообще без сознания, и для заключения – разных союзов, – прошипел он в сторону Лутича, – нужно, чтобы он был в здравом сознании и твердой памяти.

– Он в состоянии контролируемого сна. Почти то же самое, – отмахнулся Захария. Он повернулся к Лутичу. – Или ты не согласен?

Лутич набрал воздуха в легкие и задумался.

Захария пнул его.

– Отвечай!

– Наверное, да, – растерянно буркнул он, глядя то на Захарию, то на Араужо, который неторопливо поднес руку к лицу и бережно приложил ее по лбу.

– В таком случае и с учетом упертости капитана Араужо, а также с учетом твоих расширенных полномочий я требую, чтобы ты заключил брак между мной и Николаем Канторовичем.

– Э-э-э… – растерялся Лутич и уставился на Араужо. Тот мрачно смотрел на него между пальцев. – Мои полномочия не распространяются так далеко. Э-э-э… необходим журнал… я предпочел бы также… э-э-э… более… э-э-э… формальные условия. И печать нужна.

Араужо скептически смотрел на него.

– Ты понимаешь, – со слезами в голосе обратился к Лутичу Захария. – Ты понимаешь, что мне не позволяют принимать участие в уходе моего Николя! Меня пытались выставить за дверь, потому что, видите ли, «отбой»! Я не имею никаких прав на него, несмотря ни на что, несмотря на наш длительный и успешный союз, и даже если бы он был на смертном одре… да что там – он уже на смертном одре – я все равно не имею на него прав!

Лутич поймал сочувствующий взгляд Араужо.

– И давно он тебе мозги ест? – спросил Лутич.

– С полудня, – усевшись поудобней, страдальчески признался Араужо.

– Ты герой, – с суровой миной признал Лутич.

– Итак? – вклинился Захария.

– Я не могу выполнять свои функции вне процессуально определенных условий. В данный момент я не выполняю своих административных обязанностей, а нахожусь здесь как частное лицо, – пожал плечами Лутич.

Захария нахмурился.

– Вот как, – сухо сказал он. – Н-ну хорошо.

Его не было две минуты. Лутич молчал. Араужо подложил под голову подушку и тоже молчал.

– Я, конечно, могу категорически запретить, – начал он, – но боюсь, что в таком случае Кантору будет хана.