Этого проклятого Аронидеса интересовало все. Насколько хорош Арт – и Арчи послушно устранялся, чтобы позволить ему поговорить с искином. Он даже был благодарен за такую паузу: все-таки этот тип был черствым, жестоким человеком – не по природе своей, хотя и по ней тоже, а по чину. Его не интересовал Арчи Кремер, и Арчи 1.1 в той лишь степени, которая позволит ему продвинуть какие-то туманные идеи; но ничего личного – человека, эм-м-м, артефакт, сидящий рядом с ним, Аронидес находил вполне симпатичным, пусть и в некотором роде дерзким. Прилично дерзким, не вызывающе. Арчи понимал это. А еще он понимал, что нормальной человеческой реакцией была бы – ненормальная человеческая реакция: если бы он начал злиться, если бы впал в ступор, если бы даже забился в истерике, это бы поняли, потому что это было бы как-то объяснено физиологией, психикой, еще чем. Арчи же вел себя не совсем ожидаемо. Аронидес не щадил его; остальные – тем более, учуяв, что вожак стаи открыл охоту. Арчи же оставался спокоен. Отвечал, устранялся, когда обращались к Арту. Снова отвечал. И снова отвечал. Замолкал, когда другие начинали обсуждать что-то, да что там – его обсуждать. И снова отвечал.
Самым сложным, самым неприятным испытанием было – стоять в пять часов вечера рядом с Аронидесом на глазах у всех приглашенных, когда он напоминал всем о гении человеческой мысли, о невероятных возможностях человека, об ответственности перед обществом, будущим и в какой-то мере настоящим общества, о том, что в его прошлом были все предпосылки для удивительной интеграции, «которой мы все являемся свидетелями» – конечно же, куда без клише. О героях проекта; и наконец о его сердце, о самом главном герое, о том, кому они все обязаны успехом, об Артуре Кремере. Арчи стоял неподвижно; он категорически устранился от управления мимикой, чтобы не оскалиться, чего доброго. Не в последнюю очередь, потому что во многих глазах поблескивали слезы, когда они таращились на него – так и хотелось рыкнуть, заорать, броситься прочь, свернуться клубком под каким-нибудь столом, за какой-нибудь дверью, сжать веки и заткнуть уши. Но – нельзя. А еще хотелось рявкнуть на Аронидеса. Он был ловок. Говорил о достижениях человечества, о «великом гении человека», но никогда не применял это самое «человек» к Арчи, и при этом невозможно было ухватить за хвост его ловкость, сказать: «А я?» – он мог с чистой совестью ответить: «Так и ты». Наверное, снова следовало благодарить Арта. Даже не столько Арта, сколько саму эту коробку, которая заменяла Арчи тело со всеми его физиологическими реакциями, и даже это желание сбежать, скрыться ни с какой стороны не напоминало «нормальное» действие гормонов стресса, а какую-то смазанную реакцию, которая даже в таком невнятном состоянии корректировалась Артом.
Арчи не мог не подумать, что если бы по его крови гуляло достаточно адреналина, он бы сейчас бежал, только пятки сверкали. Невнятно – просто представил, как бы он отсюда улепетывал.
«Недопустимое поведение. Торжество устраивается в твою честь, с точки зрения реципрокации неприемлемо, что виновник торжества на нем отсутствует», – заметил Арт.
Арчи хмуро подумал, что виновник торжества как раз не он, а этот дурацкий концепт. А он даже не полноценная его материализация. И особенно неправомочно заявлять, что он, Арчи Кремер, является центром проекта. Потому что никак не он, а Арчи 1.1, и сколько в нем от Арчи, не может понять и он сам.
На это Арт заметил: «Наш конструкт отождествляется в сознании участников проекта прежде всего с тобой. Осмелюсь предположить, что отождествление в данном случае приблизительно соответствует олицетворению, что является возможным только в отношении человека. Поэтому ты и только ты воспринимаешься участниками проекта, а также обывателями в самом общем смысле как Арчи 1.1».
Просто чтобы отвлечься, Арчи подумал: он-то предпочитает смазанные мыслеобразы, причем чем меньше он хочет открываться Арту, чем эти образы невнятней. А в ответ ему прилетает такое вот умное «отождествление равно и неравно олицетворению», «олицетворение является и не является отождествлением»; «участники проекта, обыватели, праздношатающиеся зеваки». Арт не обиделся:
«Применение так называемых мыслеобразов является возможным только в случае высокоразвитой продуктивной мыследеятельности. При всех моих достоинствах я репродуктивен. Наверное, искусственный интеллект как таковой еще долго останется репродуктивным аппаратом. Поэтому то, что тебе возможно представить, опираясь на эвристические действия, мне необходимо структурировать с использованием аналитических операторов».
И Арчи не мог не подумать, что если бы все это звучало в нормальной речи, пусть даже в общении с этим Аронидесом, все эти занудства Арта, то проще удавиться, чем дослушивать эти разглагольствования до конца. А он привык. Воспринимает их как нечто само собой разумеющееся. Воспринимает Арта как кого-то. Пусть и отказывается признавать в нем полноценное существо. Протоличность – гадкий термин, но почти соответствующий «проекту «Арчи 1.1»» – ему, Арчи Кремеру, в котором точно так же отказываются видеть человека. Самое смешное: за Арта готов вступиться только он, Арчи, человек – существо – имеющее изрядно оснований, чтобы ненавидеть его.
Кажется, Арт хотел что-то сказать. Но небольшая хитрость Арчи – и он не слышит, не слушает это вездесущее нечто. Не личность; не до конца, по крайней мере, нечто, что Арчи находил унизительным именовать «протоличностью». Нечто, радовавшееся, когда Арчи был с ним дружелюбен, но совершенно не проявлявшее эмоции, когда Арчи на него сердился. Нечто, что Арчи так и не мог представить во плоти. Потому что это тело – оно было ЕГО телом. Хотя Арчи не оспаривал права Арта управлять им – когда он, Арчи этого хотел.
И по глубоком размышлении, Арчи Кремер не оспаривал права Арта на это тело. В какой-то мере если случится чудо и Арт исчезнет, это тело будет казаться пустым.
Затем к Арчи началось паломничество. Поднакачавшись спиртным, осмелев, раззадорившись, особенно после разговоров с коллегами, все решили не просто глазеть на неприступного Арчи Кремера, хорошенького, что твоя кукла, и холодного похлеще Снежной Королевы, но еще и потрогать его, пожать руку, сообщить, что и он тоже принимал участие, кожу, допустим, разрабатывал, придумал, как усилить тактильные характеристики, к примеру. Кстати, как она ощущается? Арчи отвечал – для него каждый вопрос был еще одной оплеухой, еще одной зуботычиной, но и не отвечать он не мог: вынужден был признавать, что обязан им, поэтому рассказывал, позволял щипать, сообщал об ощущениях и что там еще.
Аронидес подошел к Арчи следующий раз, когда время близилось к полуночи.
– Я похищаю его у вас, – непринужденно сообщил он группе жаждущих пообщаться с героем вечера. Возразить никто не осмелился: Аронидес, конечно, был вежлив, по-светски учтив, но взгляд у него был акулий, пробирал до кишок. Аронидес повернулся к Арчи, дружелюбно улыбнулся и сказал: – Как насчет кофе в кабинете? Пойдемте.
Несмотря на то, что Аронидес спас Арчи от небольшой совсем стаи очень голодных волков, готовых растерзать его в клочья, чтобы заглянуть внутрь, воочию проверить, как работает тот или иной орган, спасением вообще назвать этот маневр Аронидеса Арчи поостерегся бы. Больше походило на известное «из огня да в полымя». Чтобы глава генштаба, человек, чье могущество трудно было переоценить, да уводил Арчи из-под осады из бескорыстных побуждений, поверить было сложно. Арчи и не верил. Аронидес же задавал ему самые общие вопросы – стандартно: как он ощущает себя здесь, как чувствует себя в центре, каковы его впечатления о стажировках и людях; он был любезен, казался заинтересованным, даже пытался подшучивать над Арчи. Выглядело это неожиданно, звучало – неестественно, насколько Арчи мог судить. Но и избавиться от этого не представлялось возможным. Арчи и не пытался. Тем более он очень хотел знать, чего этому человеку от него нужно. И еще: насколько велики его возможности в отношении Арчи. Может ли он выключить его, если захочет. Может ли управлять Артом – если захочет. Есть ли у него красная кнопка – абсолютное «выкл.».
