Уронив свиток на стол, Леголас зябко охватил руками плечи – его затрясла мелкая дрожь. Кто написал это? Что за несчастный выплеснул чернилами это отчаяние, сухое, сыпучее, словно остывший пепел костра. Безнадежность сквозила в каждом слове, настолько безграничная, что становилась отстраненной и созерцательной. Лихолесец чувствовал, что в словах этой поэтической бессмыслицы кроется больше, чем он успел охватить, прочтя документ за один раз, но отчего-то не мог заставить себя снова взяться за него, словно пропитывающая свиток безысходность могла грязью прилипнуть к рукам…
Неизвестно, сколько просидел бы Леголас вот так, глядя на документ и машинально считая капли воска, упавшие на стол со свечи у самого свитка. Но вдруг за дверью гулко прогрохотала торопливая поступь сапог, и на пороге без стука возник Йолаф, сминающий в ладони клочок бумаги.
- Леголас, едем со мной. Похоже, с твоими соратниками случилось несчастье.
====== Глава 26. Ледяная купель ======
Снег сухо скрипел под сапогами, сзади рвано дышал, всхрапывая, конь, и Рималлу казалось, что ноги отяжелели от бремени сомнений, а в спину дышат назойливые непрошенные мысли. Он был прав. Эру, он, бесспорно, был прав, но отчего же тогда плечи сгибались под гнетом гнусного чувства собственного ничтожества? К Морготу… Целитель распрямился, откидывая с лица наспех заплетенные, заиндевевшие волосы. Это естественные сомнения. Привычная потребность следовать за командиром и не отбиваться от своего отряда. Именно она гонится за ним, сковывая ноги властной хваткой. И она же застит здравый смысл всем тем, кто остался позади, в дебрях этого страшного княжества. Ведомые ею, они не умеют сбросить с глаз пелену мелочной повседневности, где на первом плане всегда стоят преданность сюзерену, воинская честь и личная отвага. Громкие слова, простые правила, удобные рамки… Да как же вы не понимаете, безумцы… Принц уйдет, придут и уйдут другие. Не стоит обольщаться, всякого эльфа тоже в свой час настигнет смерть… Но останется раса, останется кровь, останется племя. Не это ли вечно, незыблемо, священно? Не за это ли тысячи Квенди во все времена складывали головы на бесчисленных полях брани? Так как же вы не хотите понять… Здесь, за рекой, среди этих неприветливых лесов разверзается зловонная бездна. И в ней таится смерть эльфийского рода. Не та чистая, достойная смерть, о которой после поют менестрели. Отвратительная, позорная гибель…
С дерева ссыпался снежный намет, потревоженный случайной птицей. Рималл машинально отряхнул плечи, чувствуя пробирающиеся под воротник холодные капли тающих снежинок, и зябко передернул плечами.
Вы все видели Леголаса… Эру, вы все осуждаете меня, вы думаете, что я равнодушно отшатнулся от принца. Откуда вам знать, какой болью заходится мое сердце, стоит мне лишь вспомнить звериный оскал его лица… Оно прячется здесь… Оно таится за стволами, хоронится в оврагах, это проклятие, бесчестящее, уродующее, губящее чистоту нашей расы. И потому здесь не место ни одному эльфу…
Рималл часто задышал, не замечая, как прикусывает до крови губу. В горле клокотала злость, в глазах стояли слезы, и эльф был счастлив, что идет во главе колонны, и некому видеть его перекошенное внутренней борьбой лицо. Они идут за ним… Молча сверлят его спину колючими взглядами, и все же идут. Малодушные мерзавцы… Он готов поклясться, что все они попросту трусили сказать эти слова: «Я хочу уйти». А бояться тут нечего, олухи… Ничто не может уравновесить на чашах весов важность сохранения своей эльфийской сущности. Да, считайте его ничтожеством, отступником, предателем. Но он один нашел в себе смелость честно заявить о своем уходе, и тем самым проложил тропу прочим. Те же, оставшиеся… Помоги им Элберет. Сарн, морготов выскочка... Он всегда был безрассудным идиотом, всегда первым лез под стрелы, и сейчас тоже с готовностью сует голову Мелькору в пасть, затягивая за собою остальных.
Рималл резко выдохнул, подавляя жгучее колотье едкого чувства неприязни, всегда всколыхиваемого одним воспоминанием о Сарне. И тут же новая мысль всплыла на поверхность забродившего раздражения: не этим ли Сарн ему так непереносим? Именно этим умением безоглядно идти вслед за своими убеждениями и приоритетами? Рималла занимает судьба будущих поколений эльфов, которым угрожает страшное проклятие, поразившее принца… А Сарн не думает об этих безымянных грядущих Квенди. Он предан самому принцу и готов идти за ним на смерть, здесь, сейчас, немедля… Целитель стиснул кулак, бессознательно обрывая с края плаща галуны. Едва ли в мире найдется кто-то, готовый так же пойти на край света за него, за Рималла. Так что же это, правота дальновидного ума или банальная зависть? Моргот…
Рималл почувствовал, что размышления заводят его в тупик, где вскоре останется лишь с бессильной яростью биться лбом в стену собственных бесполезных сомнений. С отвращением сплюнув кровь, сочащуюся из прокушенных губ, он обернулся:
- Прибавим шагу! Тучи сгущаются, не иначе, быть непогоде!
…Они были в пути два дня. Сначала утоптанная дорога гладко стелилась под ногами лошадей, и впереди ждал дом, и даже королевский гнев не мог затмить радости ожидания встречи с родным лесом и семьями. И принятое решение казалось единственно, несомненно правильным. И мысли катились по такой же гладкой и утоптанной колее: они шли на войну с орками, а оказались завлечены в западню неведомой, чудовищной опасности, угрожавшей не смертью, а намного худшим несчастием. Обманутый ничего не должен лжецу. А потому они вправе уйти, покуда еще можно вырваться из ловушки недоброго княжества. Печаль по принцу тяжелым камнем лежала на каждом сердце, и в споро двигавшейся колонне всадников не слышно было ни песен, ни смеха, что всегда сопровождают возвращающийся с войны отряд. Но принц утратил благословенный огонь, зажженный Эру в своих первых детях. А потому о нем оставалось лишь скорбеть, памятуя, что простому эльфу не дано вновь разжечь это пламя. Слишком хорошо в Лихолесье знали старинные легенды о первых орках…
Но Тон-Гарт остался далеко позади. Там же остались утоптанные дороги, проложенные ногами охотников и лесорубов, двадцать семь соратников, презревших здравый смысл… и ровно ложащаяся в строку уверенность в собственном благоразумии. Теперь лес был укрыт толстым слоем слежавшегося снега, там и сям скрывавшего предательские узлы корней и пни. Давно не хоженые тропы бугрились рыхлыми сугробами, где вязли ноги коней, и эльфы спешились, чтоб не обременять и без того уставших продираться сквозь снег животных. Двое скакунов поранились о прячущиеся в снежном колобродье коряги и теперь прихрамывали. По сторонам дороги, то там, то здесь встречались брошенные деревни. Крыши провалились под тяжестью снега, стены и частоколы потемнели от дождей, и эти селенья казались тронутыми тлением трупами, брошенными неведомым убийцей в лесу. Чем дальше уходили эльфы в лес, к границам княжества, тем тягостней был этот путь… Эти занесенные тропы, эти молчаливые руины деревень безмолвно напоминали им, что не победителями они уходят из Ирин-Таура. Они бежали, бросив все на полдороге, спасаясь от того, от чего еще недавно защищали обитателей этих покинутых селений. Они не привыкли сбегать с поля боя… Но страшное лицо принца, недавно боготворимого ими, а ныне павшего жертвой худшего из недугов, неотступно стояло перед глазами. И они шли вперед, продираясь сквозь бурелом, ведя в поводу хрипящих коней, отряхивая обтрепавшиеся плащи от налипшего снега и украдкой опасливо бросая беглый взгляд друг другу в лицо. И ни один не мог сказать наверняка, что высматривал он в чужих чертах. Отражение собственных сомнений и страха? Тень поддержки? Или первые ужасные признаки неведомой болезни?
Я могу долго шагать рядом с этой тихой, усталой колонной, равняясь то с одним, то с другим, взглядывая в их глаза. Мне трудно поведать вам, что скрывается за сумрачным фасадом обожженных холодом лиц, сжатых губ, покрытых изморозью прядей, что выбились из кос и падают теперь седыми лоскутами на воротники камзолов. Каждый думает о своих заботах, должно быть. Но за одно я могу вам поручиться – ни одного из них не оставляет ощущение неправильности происходящего. Они несколько месяцев сражались, то с реальными врагами, то с призраками, они, казалось, были готовы стоять насмерть. А сейчас они просто уходили, никем не остановленные, никем не окликнутые, будто брели с поля боя, помилованные врагом, разжав пальцы и безвольно уронив клинки.
