Лихолесец молча кивнул, до крови закусывая губы, потом набрал было воздуха, чтоб спросить что-то еще, но тут время опомнилось и спустило до предела натянутую тетиву событий. Будто незримая рука сдернула с неподвижных силуэтов за пеленой водопада поразившее их оцепенение, швыряя Проклятого и целителя в горнило последней решающей схватки. Больше потрясенные зрители почти ничего не видели. В последних отсветах угасающих костров, в ярком лунном свете Плачущая Хельга бушевала, кипела круговертью разметываемой воды, плеска и коротких выкриков злобы и боли. Йолаф, опустив лук, подался вперед, готовый сам рвануться в ледяной ад. Сармагат выпустил руку лихолесца и стоял, вцепившись в воротник собственного камзола, сотрясаемый лихорадочной дрожью. Ему не досталось этих мук, но и в этой отчаянной надежде, в праве на этот смертельный бой ему было отказано, и сейчас вся его душа изнемогала от терзающего прикосновения к страшному и желанному, но недосягаемому таинству. Трандуил онемевшими губами шептал молитву.

И вот из закипи пенных брызг снова донесся голос:

- Если нет… тебе… мне не надобно!.. Покупаю…

И Сармагат издал низкий рык, полный страдания:

- Начался откуп! Орк Леголаса жив! – он резко обернулся, полыхая в полутьме полубезумными глазами, – молишься, Трандуил? Молись истовей! Молись, чтоб Сарну все удалось!

Трандуил не мог молиться истовей. Он захлебывался древними священными словами, путая их с бранью, язык не повиновался королю. Жалобно затрещали нитки шва, разодранная перчатка упала в снег, и эльф бессознательно продолжал терзать уже обнаженную руку. А слова откупного заговора обрывками доносились из плеска водяных вихрей, и в ответ летел надрывный полустон-полурык истязаемого мукой, распарываемого надвое Раба Слез.

Трандуил сжал голову руками, в висках колотили молоты, во рту разлилась солоноватая горечь. Ему казалось, это его душа сейчас с хлесткими взвизгами рвется на лоскутья, как вражеское знамя, попавшее в руки взбешенной толпы.

И вдруг стенания прекратились, будто пытаемый узник, наконец, отмучился, оставив на руках палачей изувеченную оболочку. И Трандуил понял, что не может взглянуть в сторону источника. Не в силах увидеть, что происходит сейчас там, за завесой водяных струй. Он стиснул зубы, пытаясь овладеть собой… и вдруг услышал негромкий голос Сармагата:

- Что за Моргот?

Это прозвучало так ошеломленно, что эльф вздрогнул и вскинул глаза. Беспощадная схватка продолжалась, но что-то в ней стало иным… Трандуил встряхнул головой, шагая ближе к воде. Костры угасли, и в лунном свете, превращающем воду в зыбкий стеклярус, трудно было разглядеть происходящее. Но глаза эльфов непогрешимы, и король видел, что теперь уже Сарн остервенело рвется из рук Леголаса, а тот удерживает его, словно боясь на миг разомкнуть руки.

Стоящий в воде Йолаф напрягся, вынул стрелу, положил на тетиву и зашел глубже в воду. Видимо, ритуал близился к концу. А Сарн бился в тисках рук друга, яростно пытаясь сбросить оковы. Вот он резко изогнулся всем телом и рванулся вперед, освобождаясь от захвата. Йолаф вскинул лук… Но Леголас бросился к другу, снова сжимая в упрямых объятиях, будто пытаясь оттащить от края пропасти обезумевшего самоубийцу.

- Не стреляй! – раздался с берега рык Сармагата, но Йолаф и сам видел, что стрелять пока нельзя. А принц и десятник боролись в ледяном хаосе брызг, и видно было, что силы покидают обоих, и оставалось молиться, чтоб их хватило… до чего? Трудно сказать, но Трандуил не искал сейчас формулировок и определений. Он, не глядя под ноги, уже шагал по воде.

А противники в последнем отчаянном усилии заметались у расколотой скалы и вдруг, будто сраженные одной стрелой, рухнули в пенящуюся воду. Секунда… три… пять… двенадцать… Воды Плачущей Хельги равнодушно клокотали на месте, где скрылись проклятый эльфийский принц и его бесстрашный целитель…

Еще мгновение король стоял, будто пораженный громом, а прямо в оцепеневший мозг ворвался рев Сармагата:

- Что-то не так!!! Нужно вытаскивать!!! Йолаф, давай!!!

- Мы с комендантом быстро вас отыскали, источник неглубок, – продолжал Трандуил, распуская шнуровку камизы у самого горла, будто в келье не хватало воздуха, – и вы оба были без сознания. Я плохо помню первые полчаса, царила ужасная суматоха. Гвадал развел новый костер, мы пытались хоть немного отогреть вас. В седельной суме Сарна лежала сухая одежда для тебя, но о себе позаботиться он не подумал. Дыхание у вас обоих восстановилось быстро, но твое беспамятство было благом – оно возвещало о благополучном исходе ритуала. А что же произошло с Сарном, мы понять не могли. Все, что мы знаем по сей день – он жив. Но очнется ли он, и если очнется, то кем, эльфом ли, Рабом Слез, или вовсе пустой оболочкой, утратившей феа – это неизвестно.

Трандуил сдвинул брови, уже по привычке потирая ноющий висок, и прерывисто вздохнул:

- Леголас, что бы ни случилось с Сарном, ты должен знать – это не твоя вина. Это был его собственный выбор, и к последствиям Сарн был готов.

Смертельно бледный Леголас, доселе молча сидевший в кресле, стискивая зубы так, что желваки ходили на челюстях, встал и провел по лицу подрагивающими руками:

- Не моя вина… Готов к последствиям… Как легко ты говоришь это, мой король… Как разумно, взвешено, трезво…

Трандуил вскинул голову и ударил в столешницу кулаком:

- Эру, Леголас, не надо! Я знаю, сейчас я кажусь тебе бездушным монархом, принимающим жертву твоего друга, как нечто само собой разумеющееся! Я сам чувствую это и мне горько это признавать! Но сын… я не могу пока вместить ничего, помимо твоего исцеления! И поверь, меня еще настигнет осознание всего произошедшего!

Король тоже встал, поворачиваясь к камину и переводя сбившееся дыхание. Что он мог объяснить сейчас Леголасу? Какими словами мог поведать ему о тех минутах, когда вытаскивал его на берег, путаясь в намокших полах камзола? Как укладывал сына на плащ Сарна, так и оставленный им на снегу, как отчаянно растирал ледяные ладони, а слова заговора для ускорения тока крови уже теснились на устах, но Гвадал предупредил его не применять к Леголасу эльфийских заклинаний, не убедившись, что недуг покинул его. А сам Гвадал расстилал рядом свой собственный плащ, на который Йолаф тяжело опустил бесчувственное тело десятника. Вспыхнул торопливо сложенный костер, ярко озаряя мокрое лицо принца… Йолаф и Гвадал что-то обсуждали, все повышая тон, когтистая орочья рука сжала плечо Трандуила, но король был глух ко всему и всем, опустошенно, обессиленно сидя на снегу, чувствуя лишь, как растворяется многопудовый камень в груди, размыкается кольцо боли вокруг лба, а отчаяние последних дней, бурлящее, душащее его ядовитой пеной, опадает, будто уходя прямо в мерзлую землю. Сын лежал у его ног, истерзанный, изнуренный, но живой и почти прежний.

- Ваше величество! – пробился голос сквозь звенящий плотный туман в голове, чья-то еще рука настойчиво легла на другое плечо, – вот, извольте отведать.

Прямо в ладони короля оказались холодные бока фляги. Трандуил отхлебнул чего-то, основательно обжегшего горло, и встряхнул головой, возвращая разуму относительную ясность.

- Благодарю, – отозвался он, возвращая флягу, и тут же вскинул голову на коменданта, – как Сарн?

- Жив, – коротко отозвался тот, и от этого односложного ответа на эльфа отчетливо повеяло тревогой. Он торопливо склонился над десятником, отводя с его лица мокрые пряди из растрепавшейся косы… В облике Сарна ничего не изменилось, только многочисленные следы побоев отмечали недавнюю драму под водопадом.

- Он выглядит, будто после обыкновенной битвы, – тихо проговорил король.

- Но эта битва не была обыкновенной, – хмуро отозвался орочий вождь, – и окончилась она не так, как ей надлежало по прежним описаниям. Что-то сошло с обычной дороги. Только знать бы, что именно, на какой ступени и почему? Каков итог ритуала нам сейчас не предугадать, Трандуил. Все, что мы можем сделать – нужно немедленно отвезти обоих в мой штаб, они промерзли до костей. И остается ждать…