Уже давно сгустилась глухая ночная тьма, звезды тускло поблескивали сквозь рваную кисею облаков, поднялся ветер. А лихолесского принца не было, и Эрсилия, которой доложили, что Леголас умчался за раненым оборотнем, гнала мысли о том, что погоня эта могла стать роковой для эльфа. Князь, выслушавший донесение о пропаже лихолесского посла, мрачно сдвинул брови:

- С рассветом выслать поисковой отряд. – С этими словами, сгорбившись, он отошел к окну и молча вперился в ночь.

Беглецов быстро разместили в Тон-Гарте – горожане охотно принимали в своих домах селян, среди которых почти у всех была родня, да и Ирин-Таур не мог похвалиться особой густотой населения. Многие женщины помоложе и не имевшие детей присоединились к мужчинам в фортах. Опустевшие после ухода большей части гарнизона воинские квартиры тоже могли вместить вновь прибывших. Уже перевязаны были раны той лесной битвы, пересказаны по нескольку раз подробности. Тон-Гарт начинал затихать, гасли светильники в окнах, все меньше прохожих освещали фонарями и факелами улицы.

А Эрсилия в меховом плаще стояла на смотровой площадке дозорной башни, бессмысленно вглядываясь в ночной мрак. Ей некого было даже послать на розыски. Жалкие остатки гарнизона состояли не из тех бойцов, от кого была бы польза в ночных поисках. Эльфы же получили от командира строгий приказ не покидать постов ни при каких обстоятельствах, и хмурыми тенями скользили по крепостным галереям, даже не разговаривая между собой.

…Безлунная ночь всегда обманчива. Силуэты ветвей и зыбкие тени облаков порой слагают самые причудливые образы для уставшего глаза. А потому Эрсилия, поглощенная своим бдением, не сразу заметила возникшую у ворот суматоху. Но, лишь увидев, что алебардщики отмыкают ночные засовы, она опрометью бросилась вниз. Когда часовые открыли двери замка, княжна лишь увидела, как слуга и двое солдат снимают с конской спины безжизненную фигуру в расстегнутой кирасе, а кто-то уже громогласно звал лекаря и требовал огня…

…Он был жив. Это все, что сказал ей лекарь, отводя глаза и покачивая седой головой. Но эльфы не расстаются с жизнью так просто, Эрсилия знала это. Гневно отметя дурацкий лепет слуги о приличиях, она сидела на низкой скамье у постели лихолесца, бессознательно теребя край сюрко. Кирасу уже сняли, камзол попросту разрезали, и лекарь спорыми движениями снимал с неподвижного эльфа наскоро наложенную, пропитанную запекшейся кровью повязку, еще утром бывшую туникой.

Прожив всю жизнь в этом затерянном уголке Средиземья, Эрсилия немало повидала на коротком своем веку. А потому, при виде четырех глубоких кровавых борозд с воспаленными краями, по диагонали пересекающих мускулы живота, она лишь молча опустилась на колени у кровати и протянула лекарю бадейку с вымоченным в холодной воде полотном.

Лекарь споро смыл кровь, обнажив вновь начавшие кровоточить рваные раны. Эрсилия машинально следила за сухими руками врача, бестрепетно прокалывавшими загорелую кожу кривой иглой. Тот знал свое дело. Зашив сочащиеся кровью полосы, он поднял на княжну блекло-голубые глаза:

- Что ж, плохи дела. Однако благодарение Эру, что не все ремни на кирасе лопнули. Доберись зверь до незащищенного тела – распорол бы до самого нутра, и тут уж не видать бы их высочеству бела дня, еще в лесу бы отошел, и смерть та была бы нелегка. Крови потерял принц превельми много, есть и еще раны поменьше, ребро, не иначе, треснуло, вся спина в ушибах, словом, досталось милорду Леголасу. Теперь на эльфийскую натуру вся надежда, моя княжна. Да присмотр нужен, как бы жар не одолел, заражение, стало быть.

Эрсилия кивнула, не отрывая глаз от эльфа:

- Я останусь с принцем, не тревожьтесь.

Лекарь молча вгляделся в восковое лицо эльфа, поклонился княжне и бесшумно вышел.

Оставшись одна, Эрсилия поднялась со скамьи и пересела на кровать, склоняясь к лихолесцу, словно желая услышать его дыхание. Ее лицо было бледно, губы подрагивали, она вдруг огляделась, будто боясь, что чьи-то любопытные глаза смотрят на нее исподтишка. Медленно протянув руку, она несмело провела пальцами по спутанным волосам, разметавшимся по подушке. Вдруг, нащупав что-то, осторожные пальцы поворошили золотистые пряди, высвобождая из них застрявший ярко-алый, уже увядший цветок. Эрсилия посмотрела на съежившиеся лепестки, затем резко смяла цветок, закрывая глаза, и по щекам побежали слезы. А княжна снова подалась вперед и невесомо провела ладонью по гладкому лбу эльфа, все еще увенчанному лихолесской короной, по загорелой щеке, по шее, спускаясь на ключицу, перечеркнутую старым шрамом. Хрупкая девичья ладонь застыла на миг, а потом с той же трепетной нежностью скользнула по широкой груди, стараясь не задеть повязку. Поколебавшись еще мгновение, Эрсилия потянулась к лихолесцу второй рукой, замирая, очертила контур гордых губ и прокралась к плечу, носящему неизменный след колчанного ремня. Увлеченная своей запретной лаской, княжна не заметила, как дрогнули темные ресницы. Тонкие пальцы девушки едва ощутимо пробежали по рельефу мышц плеча, достигнув светлого рубца от стрелы, когда хриплый шепот прошелестел:

- Леди Эр… силия? Что… вы делаете?

====== Глава 8. Впотьмах ======

Просыпаться не хотелось. За последние сутки Леголас уже не раз балансировал на грани пробуждения и знал, что оно принесет лишь свирепую боль и раздражающую слабость. Но и сон не дарил отдыха, до отказа наполняя сознание обрывками видений, в которых реальность причудливо переплеталась с бредом.

Там были странные существа с желтыми глазами. Они снова прижимали эльфа к земле жадными, когтистыми лапами, и с неожиданным отчаянием заглядывали ему в лицо, словно прося о чем-то, а потом у самого горла щелкала алчная пасть, и Леголас лихорадочно пытался нащупать меч, находя лишь пустые ножны. Там были жесткие от крови ремешки камзола, которые лихолесец пытался развязать, зная, что от этого зависит его жизнь, а пальцы не слушались, и он разрывал камзол, обнажая уродливые раны, ухмыляющиеся кровавыми оскалами. Там были чьи-то ласковые руки, с бесконечной нежностью убиравшие с его лба взмокшие волосы, скользящие по его плечам и груди, усыпляющие боль, взамен которой приходило трепетное желание поймать ладонями эти хрупкие пальцы и понять, реальны они или навеяны беспамятством.

Там были люди и эльфы, знакомые и незнакомые, растерзанные чьими-то безжалостными клыками, убитые стрелами со смутно знакомым желтым опереньем, тяжко израненные. И все они с укором смотрели на него живыми и мертвыми глазами, упрекая за то, что он бросил их на произвол судьбы, забыв о своих обещаниях их защитить.

Но сейчас, похоже, пришло время вернуться в неприветливый мир. Тем более что дверь в комнату простуженным скрипом возвестила о чьем-то появлении…

… Эрсилия открыла дверь в покои эльфа, почти умоляюще поморщившись от ее скрипа, словно дверь, устыдясь, придержала бы свой надсадный стон. Княжна все утро занималась хозяйственными хлопотами, убеждая себя в их неотложности и со стыдом оттягивая момент, когда придется пойти навестить раненого. По словам лекаря, ночью был кризис, и лихолесец уже шел на поправку. И сейчас Эрсилия ловила себя на малодушном желании, чтоб принц все еще был без сознания.

Но Эру не утруждает себя подобными мелочами, а потому остался глух к девичьей блажи.

Отвернувшись от двери, Эрсилия встретила вполне ясный взгляд слегка запавших глаз, но в них не читалось и тени насмешки …

Позавчера, в ту страшную ночь, когда на полу лежали куски разрезанного камзола, а по всей кровати были разбросаны окровавленные комья мокрого полотна, Эрсилия так и не смогла понять, насколько истерзанный эльф осознал ее неуместную, неподобающую ласку. Однако княжна Ирин-Таура была не приучена заливаться брусничным румянцем по любому поводу. Открыто пойдя навстречу янтарному взгляду, она улыбнулась:

- Слава Эру, вы снова с нами, принц. Я очень тревожилась о вас.

Губы эльфа дрогнули в ответной улыбке: