- Я! Можно я, Владимир Ильич! – сразу же отозвался Зиновьев, активно подняв руку вверх, чтобы его заметили. Такая возможность вести толпу разгневанных матросов и возможность спасти всю страну выпадает нечасто.

- Григорий! Отлично, у нас добровольцы. Кто ещё?

- Давайте я, – попросился Каменев, не оставая от сотоварища по тандему. Ильич кивнул и снова оглядел зал.

- Ну же? Что так слабо тянемся? Луначарский, Калинин, Свердлов!

- Боюсь, они нас не послушают. Мы дали слабину, – уныло произнёс Луначарский, ставя обратно к графину пустой стакан.

- Я спать хочу… – протянул Калинин, кладя свою голову на плечо Свердлову, и тот, негодуя, стал тихонько сбрасывать с себя сотоварища.

- Так, больше никто не желает. Ещё одного кого-нибудь…

- Я пойду, а то пока будем болтать, упустим демонстрантов, – решительно сказал Троцкий, выходя из общей шеренги большевиков и межрайонцев и направляясь к двери, схватив за рукава Каменева и Зиновьева.

- Снова ты? – недовольно пробурчал Зиновьев. – Тебе заняться больше нечем?

- Григорий, прекрати! Не время выяснять отношения! – вступился за Троцкого Каменев.

- Вы как всегда правы, Лев Борисович, может быть Григорию стоит взять с вас пример?

- Нет, ну ты видел? – возмутился Григорий Евсеич, указывая пальцем в сторону Бронштейна. – Он говорит так, словно меня здесь нет!

- Хочешь, я к тебе обращусь напрямую? Только будет очень сложно позавидовать твоему мозгу и твоим ушам, после того, как они внимут моим далеко не лестным словам.

- Ах ты рифмоплёт! – разозлился Зиновьев, тщетно пытаясь вырвать свой рукав. – Ну, погоди, вот всё кончится и я тебя…

- Фи, шельма, иди ко всем капиталистам, – и Троцкий разжал кулак с рукавом Зиновьева, и Григорий отлетел далеко в сторону, так как изо всех сил тянул на себя свой рукав.

- Слушай, ты, Лев!..

- А ты прав!

- Товарищи, я прошу заткнуться вас обоих! – настойчиво заявил Каменев. – Григорий, возникает такое ощущение, будто тебе пять лет.

- Почему будто? – сквозь зубы иронизировал Троцкий, за что Каменев дёрнул рукав. – Всё, всё, не буду уподобляться типичным троглодитам.

- Типичным тро… кому?

- Григорий, если я тебе объясню, ты не будешь возмущаться?

- Смотря кто твои эти троглодиты.

- Цыц, вот они, – сказал Каменев, глядя на огромную толпу, которая окружила Таврический дворец.

Время незаметно для всех близилось к полудню: была дикая жара – солнце палило так, что некоторые падали в обморок от солнечных ударов. Однако самой толпе, казалось, было всё равно. Она громкими восклицаниями заглушала выстрелы из блестящих оружий: не было видно и свободного метра асфальта – всё заполонили демонстранты.

- Надо найти Раскольникова! – смело провозгласил Зиновьев, направляясь в глубь толпы. Каменев нехотя взглянул на масштабы митингующей массы и с огромной неохотой пошёл за Зиновьевым.

- Мне наверняка разобьют пенсне, – пожаловался он.

- Очки нужно носить, милейший, – с укором прокомментировал Троцкий. – Итак, нам надо взяться за руки, чтобы не потеряться.

Спустя несколько мгновений толпа, словно атомная бомба, разорвалась в криках и возмущениях. Все увидели, как из Таврического дворца матросы кого-то выводили, вернее, волокли, так как задержанный практически не передвигал ногами.

- Господа! Товарищи матросы, вы меня явно с кем-то перепутали.

- Шагай, Переверзев! – рявкнули на человека матросы, толкая по ступенькам к машине.

- Я не Переверзев! Я Чернов – министр земледелия. Вы ошиблись.

- Ну и что? Где наша земля, Чернов? Обещали же, что землю народу раздадите!

- Поверьте, граждане-матросы, наша программа как раз направлена на это. Резолюция, принятая в прошлом месяце поддерживает данный курс! – оправдывался Чернов. Он был смертельно бледен, словно мел, дрожали руки.

- Ну, и где этот ваш курс?

- Врёт он всё!

- Прошу, товарищи, будьте благоразумнее… – попытались вмешаться другие члены исполнительного комитета, за что получили изрядное количество тумаков прикладами ружей от матросов. Чернова, предварительно поколотив, тем самым разорвав пиджак, хотели запихнуть в автомобиль.

- Что вы делаете? Отпустите меня! Я представитель власти…

- Мы тебя не отпустим, Чернов, пока Совет не возьмет власть!

- Это не в моей компетенции… – не успел договорить бедный Чернов, так как один из матросов больно ударил его по челюсти.

- Вези его на эшафот!

- Вы… обезумели… – еле переводя дыхание, пытался сопротивляться Чернов. Рабочий сунул кулак ему под нос.

- На, бери власть, коли дают!

Митингующие грозно рассыпались в поддержку матросов, несутся всевозможные крики и упреки, вроде требования сейчас же раздать землю народу.

- Вандалы, – выдохнул Каменев. – Они же убьют его.

- Да, убьют. Имеют право, – ответил товарищу Зиновьев, который спокойно наблюдал за этой сценой. Каменев повернулся к нему.

- Гриша, если они расстреляют Чернова, то нам придётся расплачиваться не только за восстание, но и за его смерть!

Зиновьев побелел, схватил Каменева за плечи и затряс.

- Нельзя этого допустить! Если нас вдруг арестуют, то из тюрьмы живыми не вернёмся! Ужас, они его почти посадили в машину.

- Без паники! Надо им… как-то помешать! Думай, Гриша. Лёва, что ты думаешь…Лёва? Где Троцкий?!

Каменев обернулся вокруг себя, и увидел, что Троцкий рванул к автомобилю, и одним прыжком запрыгнул на капот, чем привлек на свою персону внимание всех митингующих.

- Товарищи кронштадтцы, краса и гордость русской революции! Я убежден, что никто не омрачит нашего сегодняшнего праздника, нашего торжественного смотра сил революции ненужными арестами. Кто тут за насилие, пусть поднимет руку!

Толпа мгновенно погрузилась в тишину. Все, открыв рты, в том числе Зиновьев и Каменев, заворожено смотрели на Троцкого, который гордо закинув голову назад, выступал со своей торжественной речью.

- Говорит, как дышит… – зачарованно выдохнул Каменев, не отрывая глаз от Троцкого. – Как у него это получается?

- Стыдно признаться, но ты прав, – откликнулся сентиментальный Зиновьев.

Речь Троцкого произвела неизгладимое впечатление на всю толпу: интонация таинственного, возвышающаяся над всеми голоса, заставляла внимать каждое слово, заворожено затаив дыхание, словно боясь упустить трепетную и нежную, словно крылышки летящей к сияющему небу бабочки, истинную суть величественных и триумфальных эпитетов, произнесённых с такой притягательной эмоциональной патетичностью и личным внутренним обаянием оратора, сводящих с ума миллионы и те, словно загипнотизированные, забыв заботы своей печальной и никчемной жизни, стремящихся её абсолютно изменить, идут за ним, словно фанатики, ради одного его прелестного голоса, очаровавший и покоривший почти весь мир. Все понимали: у незабвенного великого Ленина есть достойный конкурент – Троцкий, но будучи теперь в одной команде, только они вдвоем могли весь мир завоевать, словно белое и чёрное, вечно конкурирующие стихии теперь заодно. Проигрыша быть не должно – это понимали все, и даже те, кто недооценивал Троцкого, и Коба тоже.

Он отлично понимал, что Ленин без Троцкого так же обречён на фиаско, как и Троцкий без Ленина, и как-либо противостоять их единению неразумно и бесполезно. Даже Коба понимал, что ещё не достиг уровня Троцкого, тайна которого была не только в магическом голосе и врождённом шарме его обладателя.

Он бросил пронзительный взгляд на группу матросов, окруживших бедного министра земледелия и исполненный величия произнёс:

- Товарищ Чернов, вы свободны!

И словно по щелчку толпа вышла из оцепенения. Матросы недовольно расступились, а Троцкий, словно орёл, слетел с капота, схватив опешившего Чернова и утаскивая его из толпы к Зиновьеву и Каменеву.

- Эй, на каком основании он свободен? – спустя несколько мгновений спросил один из матросов. В массе народа вновь пробежались противоречивые выкрики, напрасно Раскольников пытался их успокоить, истинный укротитель толпы уже был за занавесом.