И никто ему не подсказал, не направил. А ведь миссис Уизли всё это должна была видеть, раз уж мальчик почти каждое лето на пару недель оказывался у них в доме. На фоне Гарриных вещей даже бедно одетый Рон выделялся своей «аккуратностью». В том смысле, что на том всегда была, хоть и потрёпанная одежда из магического секонд-хенда, но всегда по размеру. Ничего нигде не болталось, не путалось, и рукава рубашки не были вечно закатанными. И нижнее бельё было нормальным. Обычные мальчиковые трусы или боксёры, а не этот «семейный» ужас.
Гарри умылся, почистил зубы и явил себя в кухне пред светлы очи тётушки Петунии. Та как раз снимала фартук, закончив с приготовлением обеда. Она окинула нелюбимого племянника взглядом, фыркнула и, уходя из кухни, поправляя причёску перед зеркалом, что у входной двери, бросила мимоходом:
— Завтрак соорудишь сам. А вообще, дождись уже обеда, нечего аппетит перебивать. К вечеру приготовь ужин!
И была такова — время. Слёт сплетниц в парке скоро начнётся.
Гарри только немного ошарашенно кивнул на это. Постояв пару минут в ступоре от произошедшего, Гарри всё же вернулся в кухню. До обеда было ещё прилично, до ужина ещё больше, так что он всё же соорудил себе пару бутербродов с чаем и присел за стол.
Стеклянным, пустым взглядом уставившись во французское окно*, он снова уплыл в свои мысли. Только мысли эти уже кардинальным образом отличались от тех, что преследовали его всего день назад.
Удивительным образом за время сна растревоженный вчерашними размышлениями улей мыслей успокоился и разложился по полочкам.
Итак.
Первое, что нужно сделать — это всё-таки последовать совету журнала. Совет как никогда прост и безыскусен.
Взять бумагу, ручку и просто написать историю своей жизни краткими тезисами, но постаравшись не упустить ничего. Отложить в сторону этот опус на пару дней. Успокоиться. А потом перечитать, как художественную книгу, или роман, или что там ещё… На что это будет больше похоже: детектив, смайл-стори, проза, «стихи» и прочие жанры. Воспринимая всё описанное как стороннюю жизнь, а самого себя как обычного вымышленного героя. А потом дать критическую оценку действиям этому герою.
Если не получается у тебя самого, дать это прочитать совершенно стороннему человеку, который это сможет оценить и внимательно прочитать критическую статью своей жизни другим человеком.
«Не получится у самого себя, отдам почитать… Да вон хоть миссис Лимблтон. Статут** Секретности при этом я не нарушу. Преподнесу, как наметки придуманной сказки, мол, на предварительную оценку».
Во взгляд вернулась осмысленность.
Первым делом парень вернулся в свою комнату и тут же чуть не споткнулся об вынутый и раскрытый вчера, или уже сегодня (?), сундук. И как только, едва проснувшись, миновал?
«С этим надо разобраться», — печально констатировал Гарри, разглядывая непонятный ком из мантий, островерхих колпаков, прочей одежды, носков, из которого вперемешку торчали то обрывки конспектов, то смятые листы, тоже конспектов.
Перья, обломки перьев, чернильницы, слава Мерлину, плотно закрытые, разные безделушки, подаренные сокурсниками на различные праздники, даже кучка приторно-розовых и крылатых валентинок ещё со второго курса затесалась. Вот же Локхортова память.
Разбирая и перебирая вещи, Гарри наткнулся и на «Вредноскоп», подаренный другом на тринадцать лет, плотно замотанный в огромный протёртый шерстяной носок дяди Вернона. Вспомнилось, как они втроём смеялись, мол, бесполезная штука, верещит с чего-то, вот и запихали куда подальше, да забыли. А оказалось… Верещал вредноскоп не зря, он реагировал на опасность, исходящую от Питера Петтигрю. Точнее на само присутствие анимага рядом. Анимага, который мыслил о Гарри недоброе.
А они олухи… «Сломался»! А с чего бы ему сломаться? С чего это они вообще отнеслись к этому так легкомысленно? Ведь не у братцев же взял вредноскоп Рон, чтобы сомневаться в его магических свойствах, а купил в египетской лавке артефактов!
Это что же, по версии Рона в магических лавках продают всякую муть, не стоящую внимания? Зачем тогда вообще купил и подарил, если она, по его мнению, была (вещь) абсолютно бесполезна? Хотяяяя… Сувенирный подарок? Вон их сколько у Гарри в сундуке валяется — перья, пергаменты, открытки. Но как-то Рон оговорился, что выложил за вредноскоп десять галеонов, что для сувенирного подарка, да ещё и с доходом семьи Уизли — огромные деньги! А сувенирный подарок — это подарок, как правило, подарок, не имеющий КПД (коэффициент полезного действия), а просто напоминание, что ты кому-то не безразличен, и о тебе думают. А уж стоимость такого подарка напрямую зависит от размера кошелька дарящего.
А тут? Выложить такую огромную сумму за «ничего не значащую безделушку»? Где смысл? А раз эта безделушка была «значащей», то почему Рон сразу же стал вдалбливать Гарри в мозг, что он абсолютно бесполезен и «сломался»?
Где логика?
Гарри поставил извлечённый из носка артефакт на письменный стол. Всё же вещь полезная и она работает. Убедились уже, на горьком опыте. Так зачем теперь её прятать? Может, этот вредноскоп и не укажет «пальцем» — тут опасность и её несёт он/она/оно — но задуматься парня должен заставить, если опять закрутится и засвистит. А там уже самому Гарри придётся думать, откуда ждать подвоха.
Парень стал дальше перебирать сундук и снова натолкнулся на…
Сквозное зеркало. Осколок, который ему подарил крёстный для связи. Снова упрятанный в очередной носок.
Руки дрогнули, и острая кромка пропахала ладонь, щедро обагрившись кровью. Сердце сжалось, слёзы брызнули. Понимание.
— Идиоооотт! — взвыл Гарри. — Какой же яяяя идиоооооот! Сириууус! Сиириии!
Но окровавленная поверхность откликнулась холодным, просто замораживающим молчанием.
Ответа уже не будет. Никогда!
Гарри скрутился на кровати в тугой клубок, воя, словно раненный зверь, и прижимая к себе вещь, которая, если бы он о ней вспомнил вовремя, могла спасти жизнь его крёстному отцу. Он забыл о ране, он не видел хлещущей крови. Ему было больно.
Так и отключился.
Петуния, не обнаружив приготовленного ужина, поднялась в комнату к племяннику и сразу заметила кровавые потёки на полу, да и на кровати.
— Ненормальный!
Но руку мальчишке перебинтовала. Трупов в своём доме ей уж точно было не нужно.
На следующее утро парень встал с дико болящей головой. Его шатало от потери крови, но решение было принято. Ещё до того, как он спустился на кухню, он вытащил из сундука латунную ступку, входящую в комплект для зельеварения, и в мелкую крошку раздавил бездушный и уже бесполезный осколок зеркального стекла. Как будто пытаясь этим самым раздавить свою глупость, безалаберность, тупость и идиотизм.
Ссыпал образовавшийся абразивный материал в первый попавшийся мешочек для ингредиентов, что был уже давно пуст, а сам мешочек повесил за затягивающий горловину шнурок на шею. Сам того не ведая, парень сделал себе очень мощный амулет от затуманивающих разум чар и зелий, а так же замечательный отражатель от заклинания «Обливиэйт». А так же положительно влияющий на концентрацию памяти, и, собственно, на способность запоминать. Ведь пока он давил зеркало, он мысленно повторял:
— Помнить. Всегда помнить! А я забыл. Как я мог забыть?! Теперь нужно всегда и всё помнить! Помнить! Помнить! Помнить!
А чары, что были когда-то наложены на зеркало, пыль той травки, что когда-то была в мешочке, и неосознанно выплеснутая сила мага с огромным желанием теперь всё и всегда помнить, подстёгнутая горем, тоской и отчаянием, довершили превращение.
После он собрал измазанную в крови постель и поплёлся в подвал, где в этом доме была оборудована этакая прачечная, по пути встретив тётю.
— Бельё сначала замочи в холодной воде, — выдала она. — А то не отстирается. Часа через три можно будет заправить в машинку. И руку перебинтуй заново. А пока оно отмокает, заправь то, что там накопилось. И подстриги газон.
