Весной 1954 года Джек окончил школу, и Джун в качестве подарка прислала брату приглашение провести лето с ней в Голливуде. К письму она приложила билет на самолет. Джек ухватился за этот шанс, не только ради свидания с сестрой, но и ради возможности подышать одним воздухом с легендарным Марлоном Брандо.

Как ни странно, несмотря на свою общительность, Джек не рассказал никому из школьных приятелей о предстоящей поездке. Как будто они ничего для него не значили и только усложняли жизнь, особенно девушки. Джек еще оставался девственником, когда отправился в Калифорнию. Он пообещал Этель Мэй, что вернется через два месяца и поступит в университет Делавэра на инженерный факультет – высокий выпускной балл давал юноше шанс получить стипендию.

Джун вскоре пожалела о приглашении Джека, а тот – о своем согласии. В квартире, где она жила с двумя детьми, и так было тесно, а вчетвером стало еще теснее. Джек целый день сидел дома мрачный, вялый, сонный и съедал все, что находил в холодильнике. Джун удавалось отдохнуть, только когда он отправлялся в близлежащий Голливуд-парк, чтобы предаться любимому развлечению – поиграть на тотализаторе. Если не хватало денег на ставку, Джек ехал на автобусе в Голливуд и бродил по знаменитым улицам. Он никак не мог насмотреться на эти маленькие, утопавшие в зелени домики.

Звездный город был выстроен первым поколением киномагнатов. Они превратили в сплошные съемочные площадки дешевую землю, покрытую апельсиновыми рощами, и настроили домиков для своих сотрудников – от гримеров до актеров. Там живо выросли и заведения, обслуживающие две основные потребности большинства актеров и техников: кофейни, где можно покурить и выпить горячего кофе по пути на работу, и бары, куда можно зайти вечером и просидеть до закрытия. В одиннадцать ночная жизнь прекращалась. Съемки начинались на рассвете.

В 1953 году центр голливудской жизни переместился на запад, на клочок непривлекательной, запущенной земли между Голливудом и Беверли-Хиллз – бульвар Сансет. Там не было ни полиции, ни местной администрации, зато в избытке секса и спиртного. Множество кафе и клубов принадлежали самим актерам, а для тех, у кого не было пары, работало множество борделей с необыкновенно красивыми девушками. Большинство из них, так называемые старлетки, днем играли эпизодические роли в студиях. Они ждали своего звездного часа, но нужно было чем-то платить по счетам.

Крупнейшие голливудские студии десятилетиями контролировали все, что снималось и показывалось; они выпускали и распространяли картины, владели кинотеатрами, где шли их фильмы. Но эта железная хватка начала слабеть в 1948 году, когда Верховный суд США объявил Голливуд олигополией. Продукция вскоре стала меняться. Появление независимых киностудий положило конец Кодексу производства, и голливудские режиссеры, пусть и не мэтры, принялись снимать оригинальные картины, разрабатывать иные темы, кроме романтических, как в эпоху золотого века Голливуда. В новых фильмах играли новые актеры, и настоящим идолом стал Марлон Брандо.

В июле 1954 года, вскоре после приезда Джека в Голливуд, на экраны вышел фильм Элиа Казана «В порту» с участием Марлона Брандо, и Джонни Страблер сменился Терри Маллоем в качестве нового идеала американского бунтаря – мужественного, но уязвимого «крутого парня» с израненной душой.

Брандо навсегда изменил имидж американского киноактера, снизив возрастную планку и повысив градус мужественности на экране. В роли Терри Маллоя он оказал огромное влияние на Джека и целое поколение юных кинопоклонников, которые хотели стать следующими Брандо.

Пускай Джеку было тесно в крошечной квартирке Джун, пускай ему не нравилось, что она постоянно поправляла его прическу и спрашивала, сыт ли он и надел ли чистое белье – совсем как мать, а не сестра, – он не особенно возражал против такой жизни.

«В наших отношениях были особые нюансы… – вспоминал он много лет спустя. – Язык тела и все такое. Когда сестра со мной возилась, я спрашивал себя: чего она так волнуется?»

Как бы Мася ни настаивала, чтобы осенью он приехал домой и поступил в колледж, Джек решил не возвращаться. Вот закончилось лето, и он рискнул возможностью получить образование ради шанса усвоить несколько жизненных уроков. В итоге парень оказался в маленькой недорогой квартирке в Калвер-Сити, в окрестностях Голливуда, где спал до вечера, если хотел, без постоянного надзора Джун, а потом вставал и отправлялся на работу – расставлять игрушки в магазине на Голливудском бульваре. Это давало возможность платить за жилье.

После работы он перекусывал в кафе «Ромеро», которое посещали многие молодые бунтари, мечтавшие стать актерами. Открытый характер позволил Джеку с легкостью вписаться в их круг. Ему так нравилось сидеть в кафе и болтать о кино своим ровным голосом с джерсийским акцентом, а слушателям нравились его мысли о сцене из фильма «В порту», где Брандо (Терри) поднимает перчатку, которую Эди роняет во время разговора. Терри пытается натянуть ее на собственную руку, в надежде задеть Эди за живое. Эта сцена казалась Джеку тем более оригинальной, что была чистой импровизацией. Ева Мари Сэйнт на самом деле случайно уронила перчатку во время съемки, и Брандо попросту подыграл. Подобное вживание в роль вызывало экстаз у Джека и прочих юных критиков.

При везении он даже мог бы подцепить какую-нибудь красотку в облегающем свитере и черных джинсах, которая сидела за соседним столиком, уткнув подбородок в ладонь, и с жадным вниманием ловила каждое его слово. Джек, может быть, даже хотел этого, но недоставало смелости. Если надоедала одна кофейня, он переходил в другую или в какой-нибудь бар, где собиралась молодежь, мечтавшая о славе: в «Единорог», «У Полетт», «Барни», «Дождевой талон» (отличное место для неспешной партии в дартс), в «Мак» или «Луан». Джеку нравилось общаться с «чистюлями», так он называл лос-анджелесских молодых актеров: там царила прекрасная атмосфера.

«Я принадлежал к поколению, которое выросло на джазе и Джеке Керуаке. Мы ходили в вельветовых брюках и водолазках и разговаривали о Камю, Сартре, экзистенциализме… засиживались всю ночь и спали до трех часов дня. Мы были в числе тех немногих, кто видел европейское кино. Лос-анджелесские «чистюли» стали прямым воплощением лос-анджелесских привычек… огромные гамбургеры, восемнадцать тысяч сортов мороженого, сумасшедшие голливудские тусовки».

Ну или если он оказывался на мели, можно было заглянуть на бульвар Сансет, в одну из многочисленных бильярдных где-нибудь между тату-салоном и борделем, и разжиться деньгами на оплату жилья.

Но в 1955 году, когда Джек провел год, наскребая крохи и ощущая свое одиночество среди разнообразных компаний в кофейнях, Лос-Анджелес начал утрачивать привлекательность в его глазах. Тусить, конечно, весело, но Николсон мечтал о чем-то большем. Он не мог ни с кем сблизиться – ни с парнями, ни с девушками – и не желал следующие двадцать лет пить кофе, курить сигареты и засыпать от звука собственного голоса. Ему хотелось оказаться в гуще событий, любой ценой попасть в киноиндустрию, и неважно, какое положение он бы там занял. Все лучше, чем спать до вечера, а всю ночь бездельничать. Он скорее предпочел бы вернуться домой и поступить в колледж, как требовала мать.

«У меня не появилось настоящих друзей. Я жил сам по себе… и работал рассыльным. Мне даже нравилось. Я жил тогда в Калвер-Сити, ходил пешком и был мрачным, как Винсент Ван Гог…»

Все изменилось в один прекрасный день. По совету приятеля-бильярдиста он пришел в отдел кадров кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер» (МГМ) в Калвер-Сити. Там, по его словам, можно было попросить работы и, возможно, даже получить ее, если не привередничать. Джек не отличался разборчивостью, лишь бы ему позволили дышать одним воздухом с кинозвездами. Впоследствии он вспоминал:

«В день рождения я уже купил билет на самолет… Я подумал: «Раз ничего интересного в Лос-Анджелесе со мной не случилось, лучше вернусь домой и займусь делом». И вот мне предложили работу в МГМ».