- Алло? Кто это?
«Мама, я умираю.»
Я так сильно закусил губу, что выступила кровь.
Я даже не мог поговорить с ней. Не мог рассказать, что я здесь, в часе езды от их дома, потерянный и слабый, и я не могу приехать, потому что я болен - но проблема не в болезни, а в шлейфе проблем, который я тащу за собой, будто кровавый след из смертельной раны.
Подождав еще полминуты, она сбросила звонок, а я все продолжал стоять с прислоненной к уху трубкой, пока не опомнился и не повесил ее, но чувствовал себя слишком слабым, чтобы открыть дверь и выйти на улицу, словно стеклянные стенки телефонной будки защищали меня от лишней боли.
Маленькое укрытие от всех проблем.
Я не знаю, что я хотел делать и куда отправиться, но мне точно не хотелось в отель. Поймав такси, я сполз по сидению и практически лег на него; несмотря на кофту, я быстро продрог, и водитель, увидев, что я дрожу, включил печку.
- Куда поедем? - спросил он, поворачивая зеркальце заднего вида так, чтобы видеть меня.
- Подальше от Ада, - тихо ответил я, даже и не думая шутить.
Он усмехнулся.
- Ад уже возрос до небес, приятель, и скоро потеснит Рай.
Я выпрямился, сел и отвернулся к окну, задумчиво проводив взглядом проехавший мимо автомобиль, а потом посмотрел в зеркальце заднего вида. Тушь и подводка немного размазались в уголках глаз; я потер их костяшками пальцев, встряхнул головой так, что челка упала на глаза, и пожал плечами, перехватив взгляд водителя.
- Можем мы просто прокатиться по городу?
Мне даже некуда было поехать. Конечно, я мог назвать адрес моих родителей, но мне нельзя было ехать к ним. Я внезапно остро начал чувствовать себя не просто одиноким и больным, а прокаженным, будто мне отныне закрыт путь к людям, которых я любил и которые были мне дороги, чтобы не заразить их этим…
Как будто руки смерти уже тянутся ко мне, отравляя всех, кто меня окружает.
- Девушка? Не решаешься позвонить? - с сочувствием спросил водитель, глядя в зеркальце заднего вида, как я дергаю мобильник, набирая номер, прижимая к уху и тут же сбрасывая звонок, чтобы не разбудить родителей снова.
- Я обручен, - ответил я.
Он с любопытством посмотрел на меня.
- Не выглядишь счастливым, приятель, а ведь еще даже не женат.
- Скажем так, свадьба отменилась, а я остался умирать в одиночестве.
- Сочувствую. Ну, это не последняя девушка в твоей жизни, не волнуйся, их будет еще море. Ангелов вокруг пруд пруди.
- Это был Люцифер, - тихо сказал я.
Больше мы с ним не разговаривали. Он так и не понял, что я не шутил, а я так и не понял, удалось ли мне убежать от моей боли. Я чувствовал себя уставшим и опустошенным, готов был отключиться, а в мыслях была странная тишина. Я понадеялся, что мне удастся продержаться в этом панцире хотя бы еще пару дней - днем мы вылетаем в Австралию, а послезавтра будем в Чехии.
Возможно, кое-кому удастся пролить свет на некоторые тайны.
Несмотря на то, что все эти тайны уже обречены.
Так же, как и я.
========== Глава XLIV. ==========
В этом подвешенном состоянии я провел следующие два дня.
Днем мы вылетели в Австралию. Я был так оглушен осознанием того, что это конец, что даже не заметил, как пролетело время. Панцирь, в котором я пребывал, снова начал защищать меня от лишних эмоций и боли, забирая взамен мое ощущение времени и окружающего мира. Я что-то делал, с кем-то говорил, на что-то соглашался, но ничего не замечал, и вот два дня, которые оставалось вытерпеть, истекают, а самолет садится в рассветных лучах, и окна аэропорта раскрашены в бледно-оранжевые цвета из-за отражения встающего солнца.
Я прячусь за темными очками, и когда смотрю на свои руки, они дрожат.
Вместо часов теперь эффект действия таблеток.
Я не видел города. Не видел ни людей, ни дома, ни концертную площадку. Как только мне дали гитару, я вцепился в нее и не мог выпустить из рук, словно она была связующим звеном между мной и моим прошлым, где я уже был обречен, но все еще думал, что это шутка и никогда ничего подобного со мной не произойдет.
Он не позволит.
Ведь Он же не позволит?
Он так рвался охранять меня, так хотел защитить, оградить… Он привез Виктору тот большой сверток в обмен на меня, а принц едва ли разменял бы меня на что-то дешевое и ненужное. Значит Он отдал что-то ценное. Ради моего спасения.
Ведь Он бы не позволил…
Что изменилось? Неужели я и в самом деле выдумал себе это и ничего не менялось, а Он лишь с самого начала стремился уничтожить меня?
Но как тогда нужно притворяться, как нужно заставить человека поверить в то, что у тебя есть чувства к нему, чтобы он пал перед тобой…
Все это вводило меня в ступор.
Все это медленно убивало меня, словно Он знал, что, когда Он оставит меня, я буду переживать это снова и снова, пытаться понять Его и ломать голову над догадками, не зная наверняка.
Все, что у меня осталось - это догадки.
В тумане прошел и концерт, и празднование, и возвращение в отель. Такси ехало по темным улицам, освещенным неоновой рекламой, и я смотрел в окно и думал о том, сколько времени может потребоваться, чтобы мне тоже начать скучать по этому миру.
Сколько времени потребуется, чтобы я понял, что у меня его отобрали?
С той лишь разницей, что я не совершал ничего ужасного.
И с тем сходством, что меня, как и Его, в итоге осудили за любовь.
Когда моя бабушка была больна, я задумался о том, что может чувствовать человек, который знает, что он умирает. Чувствует ли он сожаление, горечь, спокойствие, отчаяние? Когда я спросил бабушку об этом, она улыбнулась и сказала, что чувствует себя прекрасно и всему свое время; она готова.
Я не был готов. Я не был уверен, что к этому вообще можно подготовиться.
Я пил. С момента, когда я поднялся из Ада той ночью, я пил. Несмотря на таблетки. Мне казалось, что так я могу притупить свои чувства и мысли, отвлечься, забыться, но на самом деле я понимал, что это чудовищное ощущение, напоминающее огромную волну, никуда не уйдет, и неизменно, если я останусь один, я буду его ощущать, я буду загибаться под ним и я не смогу даже найти выход из этого замкнутого круга.
Как будто я разделился на две половины - одна верит, что все это неправда и я не могу так легко умереть в свои тридцать три, на пути к славе и счастливой жизни, а вторая половина уверена, что это конец, и я даже не знаю, сколько времени у меня в итоге осталось.
И в этом состоянии разделения я провел все время, пока самолет не приземлился в Чехии, и только когда он сел на полосу, мне показалось, что меня встряхнули и разбудили от долгого сна.
- Если вы не против, я подъеду позже. Хочу посмотреть город, - сказал я, когда мы вышли из аэропорта.
Джош удивленно повернулся ко мне. В последнее время я говорил очень тихо и меня слышали только те, кто стоял рядом.
- Посмотреть? - переспросил он, и остальной бэнд вопросительно посмотрел на нас. - Прямо с вещами? Давай заселимся и прогуляешься. Город никуда не убежит, Томми.
Город и не собирался бежать, но меня неотступно преследовало ощущение, будто мне не хватает времени уже ни на что, и мне нужно поспешить, скорее, пока еще есть возможность.
Из отеля после заселения я вылетел пулей. Только занес вещи и оставил на чай носильщику, и от нетерпения сводило даже дрожащие пальцы, когда я вызывал лифт. Я лишь успел записать адрес отеля на ресепшене, чтобы не заблудиться, и бросился бежать. Мне нужно было найти наиболее безлюдное место, чтобы вызвать его наверх, потому что спускаться в Ад я не хотел.
Пару дней назад я был преисполнен решимостью спуститься в его владения и поговорить с ним, даже если придется проходить через его угрюмую личную охрану, но теперь я был слишком взволнован, чтобы пересекать порог Ада. Мне казалось, что вести о моем неудачном браке разнеслись по всему миру, по всем Землям, и теперь каждая новообращенная собака знает, что в Америке есть глупый демоненок Томми Джо, возомнивший, что он сможет поставить на колени тысячелетнего демона-деспота, которому убить поколение проще, чем переодеться.
