Рождение сына Питера и Арханны, нареченного Лукасом, ничего не изменило. Кара так и не смогла к нему приблизиться, не сумела себя заставить. Лишь вечером, отдельно ото всех, подошла и поздравила Арханну, которая не виновата в том, что ее жизнь складывается куда счастливей. Та кивнула в ответ и крепко обняла подругу, не подпускавшую к себе никого и оттого страдающую еще больше. Арханна сочувствовала и старалась понять – конечно, у нее ничего не выходило. Верховная королева светилась изнутри. Все, о чем она мечтала в глубине души, по велению судьбы исполнилось. Возня с детьми отнимала все силы, но их наивные улыбки возвращали их в то же мгновение. Вечерние посиделки у камина с мужем, теплые беседы, плавно переходящие в крепкий сон в одном кресле на двоих. Крепкая дружная семья, которую дочь дипломата так стремилась найти, у нее была – и не к чему было больше стремиться.

Франческа рождение братика восприняла скептически. Он был таким маленьким, несуразным, не то что брат папы – большой и сильный. Неужели все такие? Девочке совсем не нравилось, что теперь все прыгают и крутятся около Лукаса. Про нее, кажется, все забыли! По крайней мере, мама, все время которой занимал этот плачущий комок простыней. Что-то не вызывало это особой к Лукасу любви… Питер, взявший заботы о дочери на себя, первым заметил эти недобрые признаки и забил тревогу прежде, чем Франческа попросила унести братика обратно. Впрочем, это зреющее желание читалось на ее личике, надутом и обиженном.

Верховный король, косясь на играющую дочь, тяжело вздохнул. Время для серьезного разговора настало. Не то чтобы он любил проводить такие беседы… Кто, если не он? Франческа поначалу отпиралась, но вскоре сдалась и заныла, что не хочет брата. Не хочет и все!

- Он все время ноет, ревет! Не хочу! – восклицала она упрямо. Это Лукас все время ноет? Да он по сравнению с Франческой само спокойствие и благодать! Как же хотелось Питеру это высказать, но он промолчал и сказал лишь:

- Он плачет, потому что он маленький и беззащитный. Кто хочет, может его сейчас обидеть. Вот тебе, когда страшно, ты к кому бежишь?

- Мне не страшно, - промямлила Франческа недовольно. Питер усмехнулся.

- Если ты бежишь к маме посреди ночи, то я все прекрасно слышу, - заметил он, хитро сверкнув глазами. - И не зря ведь отодвигаюсь на самый край кровати, чтобы тебе хватило места.

Франческа сердито засопела. Наивная детская тайна, принадлежащая лишь ей и маме, была раскрыта. Питер улыбнулся – это так мило! – и потрепал дочь по белокурым волосам.

- Видишь, ты бежишь к маме за защитой. А Лукас даже бегать пока не может, представляешь? Все, что он может, это звать маму, меня и тебя.

- Меня? – это явно стало для девочки открытием. За чем бы ее ни звал комок из соплей и слез, вряд ли это будет что-то интересное.

- Ты же старшая сестра. Сильная и храбрая. Если мама или я припозднимся, кто поможет Лукасу? Кому он всецело доверяет?

Франческа глубоко задумалась. Настолько глубоко, что не подавала признаков жизни целый час, что было настоящим рекордом. Такая тишина стояла, только когда принцесса спала. Потому Питер, занимаясь делами, и не заметил, как она куда-то умыкнула, а когда спохватился, перепугался до смерти. Благо, долго искать не пришлось. Сьюзен, растерянная донельзя, встретила государя в коридоре и окликнула.

- Меня в нашем дворце и не пускают, представляешь? – воскликнула она, разводя руками. – Дожили!

- Куда не пускают? – Питер нехотя притормозил. Сестра махнула в сторону, куда он и бежал.

- Франческа прогнала стражей у дверей вашей спальни и сама несет дозор. Знаешь, что сказала? «Мама спит и братик спит, так что нельзя!». Нет, даже не так… - Сьюзен сосредоточилась. – Низзя! Займитесь ее произношением.

- Хорошо, - едва сдерживая смех, кивнул Питер. Он, конечно, верил, что его слова возымут эффект, но не думал, что такой! – Ты куда?

- К Эдмунду. Это все он и его игры в генералов! Выдрессировал на свою голову! Я ему сейчас все выскажу, пусть сам прорывает эту крепкую оборону, - Сьюзен прыснула, но сразу стала серьезной и скрылась в коридоре.

И полетели дни, один другого краше. Сливались они в единую ленту, сплошь из ярких цветных пятен, сверкающую радугой. Время летело незаметно, и настоящее быстро становилось прошлым, зато будущее представлялось счастливым и безоблачным. Если, конечно, следить тщательно за юной Франческой, которой вечно не сиделось на месте! Везде находила она подельников по играм – поварята, дети слуг. Ребячий смех никогда не стихал в стенах Кэр-Параваля, а если и воцарялась тишина, это было признаком очередной проказы. Подрастающий Лукас непонимающе хлопал ресницами, когда неугомонная сестренка пыталась вовлечь его в свои игры. Он рос не в пример тихим и спокойным, и Сьюзен нарадоваться на него не могла. Она проводила с племянником времени не меньше, чем Арханна, которая успевала и за детьми приглядеть, и мужу помочь, и нарнийцев обогреть своим теплом. Никто и не вспоминал, насколько враждебной была встреча иностранки, пленившей сердце Верховного короля. Также плавно и незаметно завоевала она и любовь нарнийцев, прозвавших ее Белой, неунывающей королевой.

Это прозвище появилось из-за явного контраста, что был между двумя супругами правителей. Арханна излучала тепло и свет. Кара же как была гордой и высокомерной, такой и осталась. Время лечит лучше самых искусных целителей, и тоска постепенно уходила прочь, однако из памяти нарнийцев тень, бродящую по лесам, так просто не стереть. Часто мирные жители замечали в глубине чащи женский стройный силуэт, облаченный в серый плащ, кажущийся черным. Оттого и прозвали серебряную королеву Черной, о чем та прекрасно знала. Это ее не особо ранило – Кара пережила большую потерю и боль, чем могли причинить болтливые языки. Слухи и так вились за ведьмой Теребинтии шлейфом – новый не вносил существенной разницы.

Сердце королевы медленно оттаивало. В первое время общение с некровными племянниками причиняло немалые страдания, однако вытравить из себя последние капли былого горя было необходимо. Видеть тех, кого у нее самой не будет, было лучшим из способов сделать это. Прогнозы лекарей были неутешительными. Дриады опускали глаза и мямлили, что шанс всегда есть, - их поведение говорило яснее любых слов. Нужно было жить дальше. Переступить через себя и то, что составляло смысл существования последние полгода, ведь изменить ничего нельзя. Почему начинаешь что-то ценить лишь после утраты?.. Впрочем, Эдмунд будто и не расстроился. После слов целителей он лишь кивнул и более никогда не заговаривал на эту тему. Король переживал свою боль внутри, никому ее не доверив и не позволив разделить. Каре было совестно признавать, что она не может толкать его вперед так же, как он ее. Лишь вдвоем, шаг за шагом, карабкались они из болота тьмы, в котором оказались. Точнее, Эдмунд выбрался оттуда раньше и теперь тащил свою жену. Поначалу та сопротивлялась, не желая выныривать из трясины и упиваясь ею. Он не отпускал, как бы королева ни старалась вырваться. Первый шаг, затем второй, и вот Кара идет сама навстречу свету. Идет за тем, за кем и последовала в новый, незнакомый и чуждый мир. Идет за тем, кто стал для нее тем самым миром. Жизнь продолжалась, и Кара позволила ее стремительным потокам подхватить себя и унести вперед, прочь от темного островка отчаяния и тоски. Не будет детей – ну и черт с ним, не в том счастье! Убеждая себя в этом, жить становилось легче. К этой мысли привыкаешь и не замечаешь более поставленного самим собой условия. Потому Кара и не взбеленилась, когда Арханне было необходимо отлучиться, а иного помощника кроме подруги не нашлось.

- Хорошо, я… Я присмотрю за ней, - согласилась серебряная королева, глядя на пай-девочку, которая таковой отнюдь не являлась. Момент был, конечно, неудачный. Кара перебирала собранные в лесной глуши травы. Какие лучше засушить, а какие – немедленно использовать? У некоторых стоит съесть хотя бы листочек, чтобы после сильно об этом пожалеть, а после нескольких жалеть придется уже другим. Чем занять в такой ситуации ребенка, чтобы он ненароком не отравился? Франческа была способна найти себе приключения даже в комнате с голыми стенами и без углов, о которые можно расшибиться. Кара прищурилась и скрестила на груди руки. – И что мне с тобой делать?