-Молодец, Назар-абый, правду говоришь. Мы и так все про тебя знаем, сейчас я только проверяю, насколько ты искренен, можно ли ставить десятником, - приободрил он воинственного старика. -А как к Кашириным прибился?
Прибился тем же макаром. После очередного побега припугнул как следует хозяина и отлеживался целый месяц на хуторе. Как появились рядом красные казаки, вытащил упрятанную красную повязку, нацепил на правую руку и просто вышел к своим. Вернее, выехал на экспроприированной у хуторянина кобыле. Русский язык знал через пень-колоду, а вот замечательное слово «экспроприация» запомнил и полюбил с первого раза. Взяли красные казаки коноводом, в чем-чем, а лошадях Назар знал толк. Только действительно, больше месяца не задержался. Завалил как-то дочку купца-заложника на сеновале, тут черт принес самого старшего из Кашириных. Взбеленился красный казак, вытащил насильника за шкирку во двор и отдубасил смертным боем. «Вот тогда-то я окончательно прозрел, с большевиками мне не по пути, -простодушно признался Назар, - купца с семьей все равно грозились расстрелять, почему мне зазорно побаловаться с ядреной девкой? Если собрался, скажем, резать корову, разве ее нельзя сначала подоить? Если бы сам потом полез на девку, я бы еще понял, так нет же! Будто собака на сене, одно слово - большевик» Чуть оклемавшись, утек по-тихому от буйных братьев. Дождался конца смуты у казахов, коим в прежние времена сбывал угнанный скот. Там бы и укоренился, да вот хозяин кочевья приревновал к нему свою младшую жену. Пришлось спасаться бегством. Кинулся в родные края, тут ему повезло - дядя с семейством умерли от какого-то мора, Назар на правах наследника занял опустевшее жилище. Тут и перебивался случайными заработками. Кому печь сложит, скажем, баню срубит или коня подкует - непутевая жизнь многому его научила... Правда, особо себя не утруждал. Возраст свое берет, сейчас пусть молодые горбатятся, как мы в свое время. Не все же им песни орать и над зрелыми мужами потешаться!
В контексте бойни на дальнем выгоне преподавателя абсолютно не интересовало, чем руководствовались налетчики. «Учредильщик»-«белоленточник», монархист, коммунист, анархист, да хоть тред-юнионист - кем бы они себя не называли, имя им одно - нелюди. Больше из академического интереса Ирек уточнил:
-А вот скажи, дядя, что тебя заставило взяться за оружие? Какие у тебя обиды на нынешнюю власть?
-Фариту телку справную дали, мне шиш! А ведь он тоже в колхоз не вступал, тоже, как я, записался хуторским. А колхозники давно с жиру бесятся - и семена им заморские, и сеялки в долг, и жатки, даже трактор дадут. Нет в мире справедливости!
- Самого, значит, в колхоз не приняли?
-Что я, баран безмозглый - на чужого дядю горбатиться! Председатель домой приходил, соловьем заливался -мол, и руки у тебя золотые, и в конях хорошо разбираешься. Но меня на мякине не проведешь! Всяк норовит накинуть хомут на шею простого человека. Еле сдержался, так хотелось скинуть с крыльца. Ничего-ничего, подавился Шафкатик своими хвалеными сеялками-веялками, сегодня первым ему голову свернули. Жаль, я не успел. Своими зубами глотку бы перегрыз.
-А на что тебе телка или сеялка, как я погляжу, хозяйство не держишь?
-Дык, продать же можно! Повезу в Верхнеуральск или Троицк, там у меня много знакомых.
-Думаешь, как победите, я хотел сказать - как победим, дадут тебе эту телку?
-А ради чего я кровь проливаю, голову под пули подставляю!? Дадут конечно, мне господин десятник обещал.
За беседой Ирек поглядывал на окошко. Облегченно вздохнул, завидев выходящего из дома напротив мужчину. Оба не мешкая двинулись в сторону центра деревни. «И мне пора, до Кунакбая путь неблизкий», -подумал Ирек и не прощаясь со стариком шагнул за порог. Тот на свою беду кинулся провожать. Стараясь все высказать, быстро-быстро залопотал:
-Господин командир, так вы замолвите за меня словечко перед господином сотником? А то я не все вам успел обсказать. Рука у меня твердая, не дрогнет! Вот сегодня Махмуда, соседа моего, вместе с женой порешили, а младший сынок затаился за дровами. Главное, никто про него и не вспомнит, бдительности нашим не хватает, только я все думы думаю - змеиное семя надобно вырывать с корнем. И в подпол лазил, и на сеновал, нет мальца! Встал посреди двора и смотрю, а куда бы я сам спрятался? Некуда больше, везде искал. И тут, наверное, сами ангелы повернули мою голову в ту сторону. Вижу, между стеной и невысокой такой поленницей, никто и внимания не обратит, зазор остался, а оттуда чья-то босая пятка виднеется. Глаз у меня зоркий, таки углядел! Вытащил, стало быть, за эту ногу Махмуда мальца. А он в слезы: «Агай, агай, спаси!» За своего, стало быть, принял, за соседа. Не стал понапрасну мучить ребенка, что я, зверь что ли? Тюкнул слегка обухом по макушке. И все, еще на одного врага нашему святому делу стало меньше. А то, «агай», «агай», какой я ему агай, змеиное отродье!
... Назар и сам успел понять, не надо было этого говорить. Ирек мгновенно развернулся в его сторону. Глаза совершенно безумные. Дергаясь уголками побледневших губ, с усилием выдавил из себя хриплый стон:
-Агай, спаси, так он, говоришь, кричал?
Старик не успел ответить. Был он кряжист и силен, но тут в мгновение ока скомкали его как ворох старого тряпья и впечатали в стену прямо лицом. Дальнейшего он уже не чувствовал, не услышал, как с омерзительным звуком хрустнули шейные позвонки, когда Ирек стиснув железными ладонями подбородок и затылок, крутанул ему голову.
Ирек же, оттолкнув от себя обмякшее тело, вытащил платочек и тщательно обтер руки, слегка вымазанные в соплях и слюнях убитого. Успокоился так же быстро, как и впал в бешенство. Бросил взгляд на окошко, никого не видать. Не спеша прошелся по избе. Довольно присвистнул, обнаружив заплечный мешок. Вытряхнул из него содержимое - старую шинель, видимо, принадлежавшую покойнику. Не пригодится, сейчас и по ночам тепло. Нисколько не смутившись, Ирек обшарил карманы покойника, вытащив кисет, закинул в мешок. Нет, он не курил, но табак - вещь полезная. Здесь, конечно, специально обученных собак не встречал, а вот в Польше только этим зельем сбили со следа собак, когда выбирались из окружения.
А вот продовольствия у Назара оказалось мало. Не очень свежий хлеб, пара луковиц, соль, завернутая в замызганную тряпочку. Спичек тоже не было, покойник обходился кресалом. Ладно, спички свои имеются. Ложка, жестяная кружка тоже пригодятся. Обнаружив в сенях здоровенный шмат сала, Ирек саркастически ухмыльнулся: «Вот же гад, через слово упоминал имя Всевышнего, сам же жрал запрещенную для мусульман еду!» Сало тоже полетело в заплечный мешок. В мирное время Сафин не притрагивался к свинине, даже сам точно не мог сказать - то ли из-за религиозного табу, то ли просто брезговал этими, скажем так, не самыми чистоплотными на земле животными, карикатурно напоминающими людей. А вот во время военного похода, если нет другой равноценной еды, сало перестает быть «харам», то есть запрещенным. У самого дедушка был муллой, наверное, знал, чему учил старшего внука. Оно и правильно. Продовольствие на втором месте важности после боеприпасов, без еды и патронов долго не повоюешь. Ирек представлял, насколько недолго - 2-3 дня без пищи. Потом слабеющие ноги толком не держат, какие там маневры или рукопашный бой. Самое прискорбное - прицел винтовки начинает плясать в трясущихся руках. Попасть во врага можно только чудом. Нет, питаться надо регулярно, даже если не ослабеешь за сутки вынужденного поста, голодное брюхо может предательски заурчать, когда, допустим, лежишь в засаде. Запасшись трофеями, Сафин выволок тяжеленное тело хозяина за порог сеней, сбросил вниз головой с невысокого крылечка. Когда сюда придут «белоленточники», пусть смогут уверить сами себя, дескать, свалился Назар с крыльца и сломал шею. Как не раз убеждался, люди охотно предпочитают любую чушь и нелепицу правде, если эта самая правда требует незамедлительных и решительных действий. Бесшумной тенью скользнул Ирек тем же путем, каким явился сюда полтора часа назад.
