— Кто-нибудь в сенате знает, что Бен Соло — это недавно убитый Кайло Рен?

Викрамм покачал головой.

— А о том, что он — это сын генерала?

— Нет. Все полагают, что речь идет о рядовом политзаключенном. Впрочем, наверняка многие догадываются. Принимая во внимание имя…

— А какова позиция Сопротивления? Неужели они одобряют эту авантюру?

Лайам досадливо отмахнулся.

— Акбар отказался от комментариев. Но временная распорядитель «Второго дома» Силгал Акбар, его родственница, открыто поддерживает Лею.

Канцлер умолк, обхватив руками голову. Сейчас, пожалуй, он охотнее согласился бы признать предложение генерала Органы обычным блефом, ведь в противном случае вышло бы, что их с Клаусом смелый план обернулся против них же самих. Уж во всяком случае, против него, Лайама, с которого, как с первого лица государства, спросят, конечно, в полной мере.

Если бы все это случилось хотя бы на неделю; хотя бы на пару дней раньше… но то обстоятельство, что генерал высказала свое предложение именно сейчас, когда от него, Викрамма, уже мало что зависело, — это обстоятельство выглядело, словно настоящая насмешка судьбы.

— Я не намерен слепо верить Лее Органе. Однако… учитывая ее репутацию, готов допустить, что она говорит правду. Поэтому предпочел бы, чтобы мальчишка в самом деле находился на Корусанте: чтобы Сопротивление видело, что ни один волос не упадет с его головы, если уж я за это поручился. В конце концов, ты, друг мой, вот уже несколько месяцев возишься с пленником — сперва в тюрьме на Центакс-I, а после и в крепости во Внешнем кольце. И до сих пор от твоих стараний (хотя ты, безусловно, стараешься изо всех сил) нет практически никакого толку.

— Тебе опасно соглашаться на сделку с генералом Органой. Пойми, она заподозрила тебя в противоправных действиях, а если ее сын сохранит свою жизнь, у Леи будет живой свидетель…

Конечно, сомнительно, что мальчишка сходу распоется соловьем перед прессой; в его положении было отнюдь не лучшей затеей представляться обществу в качестве осужденного на смерть Кайло Рена. Однако молодой Соло не всегда поступал сообразно логике, уж в этом-то Диггон успел убедиться сполна. А после всего, что пленнику случилось пережить в замке, майор не удивился бы его желанию отомстить. В любом случае, сохранять парню жизнь было слишком рискованно.

— Если правда откроется, этого будет достаточно, чтобы положить конец не только твоему правлению, но и твоему дальнейшему будущему в политике, — заметил Диггон.

Он знал, о чем говорил. В случае огласки он сам потеряет куда меньше, чем его друг. Тот, кто никогда в жизни не стремился достичь самых верхов, в конце концов, имеет одно преимущество: падение ему не так страшно.

Канцлер посмотрел на него в полной растерянности. Что если генерал в самом деле откроет общественности правду о лжи и подлоге главы Республики, на которые тот пошел, будучи в сговоре с Разведывательным бюро. У Леи, разумеется, нет прямых доказательств, и свидетельство преступника сугубо с юридической точки зрения стоило бы немного; но прессе будет достаточно и одного намека, простого слуха… ведь обыватели до сих пор ведут горячие споры в голонете, был ли суд над преступником Реном и последующая его казнь истинными или нет.

— И как нам быть теперь?

— Ждать, — невозмутимо ответствовал майор. — Теперь остается только ждать.

Викрамм вздрогнул в ответ. Бездействие, невозможность как-либо повлиять на ход событий казались ему сейчас хуже, чем любые возможные бедствия.

— Этот парень… он ведь не мог уйти далеко, верно? Ты говорил, что он был слаб и находился под действием лекарств?

— Верно, — Диггон хмуро кивнул. — Он был не в себе, пытался сбежать. Медикам пришлось вколоть ему сильное успокоительное.

Из соображений осторожности и такта майор не решился повторять того, что уже говорил Лайаму ранее: что от боли рассудок пленника, похоже, повредился еще сильнее. Что Бен Соло был неуправляем и агрессивен настолько, что несколько врачей из бригады вовсе отказались подходить к нему. Наконец, Диггон не упомянул и того, что юноша пострадал в драке с охраной: ему сломали ключицу. Это, разумеется, не препятствие для побега, однако, влечет весьма неприятные ощущения.

— И при этом вы ухитрились его упустить? — Викрамм непонимающе посмотрел на своего сообщника.

У него до сих пор не укладывалось в голове, как вышло, что ослабленный, израненный, накачанный лекарствами пленник сумел выбраться из крепости, кишащей вооруженными людьми. Волей-неволей напрашивалась мысль, что всему причиной или халатность охранников, или диверсия.

— Об этом инциденте подробно говорится в моем письменном отчете, — прохладно напомнил майор.

— Мне не нужно твое пустое бумагомарательство! — вскипел канцлер. Что толку от разбирательств и отчетов, если официально пленник, о котором шла речь, давно считался мертвым? — Мне нужен этот парень. Живым. И незамедлительно.

Диггон опустил взгляд. Приходилось признать, что он дал маху; раньше с ним не случалось столь серьезных неудач, однако дело было рискованным с самого начала…

— Поиски длятся больше суток, — глухо произнес разведчик. — По свидетельству врачей, если заключенный не отыщется в течение следующих двадцати часов, надежды обнаружить его живым практически не будет.

Викрамм ощутил отвратительный холод внутри.

— Не вини меня, Лайам, — прибавил Диггон, — ты же сам говорил, что этого чокнутого юнца нельзя оставлять в живых. В его крови был один из самых опасных природных ядов во всей галактике. Мальчишку предупредили, что без медицинской помощи он погибнет, однако, этот идиот все равно сбежал. Покинуть планету он не мог, наши корабли, все до единого, остались на месте, постороннего транспорта в окрестностях не приземлялось. Так что, если только парень, окончательно спятив, не бросился прямо в лавовый поток, рано или поздно мы найдем его — но найдем ли живым?..

Канцлер выслушал оправдания старого приятеля с непроницаемым видом, однако нездоровая бледность его аристократичного и на удивление безвольного лица, а также мелкое дрожание рыхлого подбородка свидетельствами, во всяком случае, о крайней озабоченности, а то и вовсе об испуге. От волнения мысли в его голове — все, кроме одной — никак не могли оформиться в слова. И только единственная мысль, звучащая предельно ясно, вновь и вновь безжалостно пронзала его разум, подобно бластерному заряду: «Что же мне теперь сказать Лее?»

Викрамм боялся разоблачения, как любой преступник боится больше всего, что его поймают с поличным — чем претерпеть такой позор Верховный канцлер охотнее согласился бы умереть.

Наконец, Лайам вздохнул так тяжело и грустно, как, вероятно, ему не приходилось вздыхать еще ни разу на своем веку.

— Ты сказал, двадцать часов, Клаус? Что ж, по истечении этого времени я жду от тебя сообщения. Если мальчишка найдется, прими все необходимые меры, чтобы он жил и чтобы не смог сбежать повторно. Если же нет…

Он не договорил, однако, все и без слов было ясно. Если сбежавший пленник не отыщется на исходе ближайших суток, и медики не помогут ему, — Викрамм сознавал, что в этом случае ему остается только выразить генералу Органе свои соболезнования.

***

Офицерский состав Сопротивления, присутствующий на борту «Второго дома», собрался в командном центре для обсуждения голозаписи, которая попала в руки к генералу Органе — обсуждения, как оказалось на практике, весьма оживленного, несмотря даже на то, что большая часть экипажа, включая капитана Мейца, знала об этой записи лишь понаслышке. Однако свидетельства двух уважаемых женщин — самой Леи и Силгал, которая лично ознакомилась с содержимым инфодиска, ныне спрятанного, как утверждалось, в надежном месте, — было достаточно, чтобы избежать сомнений и пересудов. Тому обстоятельству, что запись утаивалась от большинства членов Сопротивления, Силгал отыскала довольно простое объяснение: она сказала, что следует проявить осторожность и избегать до поры лишней огласки, ведь информация может оказаться ложной, а вся эта история — происками неприятеля (Органа, впрочем, подчеркнула, что, по крайней мере, девушке, которая изображена на записи, она доверяет полностью).