Бен, искренне довольный собой, принялся расхаживать рядом, поглядывая на собрата в учении с таким видом, что один этот высокомерный взгляд превосходил все известные насмешки. Глаза лучшего ученика зло горели; в его груди в этот момент торжествовало что-то мрачное и пугающее.

Повергнув противника, он уже не позволил тому подняться (не говоря уж о том, чтобы опомниться, сконцентрироваться и дать полноценный отпор), вновь и вновь сбивая с ног легкими ударами меча или телекинетическми толчками, пока тогрут не застонал и не повалился наземь в полном изнеможении.

Тут над площадкой прозвенел грозный голос учителя, который возвратил заигравшемуся шутнику чувство реальности.

— Падаван Бен Соло!

Бен поднял голову — и тут же натолкнулся на осуждающий и взволнованный взгляд Скайуокера.

Это было хуже любого мыслимого наказания. Юноша стоял ни жив, ни мертв посреди площадки, ловя на себе смущенные детские взгляды, в которых уже не виделось былого обожания, и казалось, сам испугался того, что сотворил, даже больше, чем все остальные.

Словно во сне, Бен развернулся и бросился бежать без оглядки — куда угодно, лишь бы подальше от срама. Не обращая внимания на ропот за спиной и на отчетливо звучащую команду Скайуокера: «Вернись», которой никто другой, кроме него, не посмел бы ослушаться.

… Внеочередное дежурство на кухне — так себе наказание. Тем более что тут, в тишине и одиночестве, Бен, по крайней мере, мог полноценно отдохнуть от осуждающих взглядов и от боязливых перешептываний, то и дело звучащих вокруг — о впавшем в немилость любимце и о его гадкой выходке. Разве что юнлинги, несмотря на робость, все-таки прибегали иной раз, чтобы поглядеть, как падаван Соло дурачится, левитируя столовые приборы на полки, где тем полагается стоять.

В остальном Бен старался вести себя тихо и выполнять свои обязанности добросовестно, чтобы не привлечь еще большего, совершенно ненужного внимания.

В бытовых делах Люк Скайуокер, сам выросший на бедной планете, с детства приученный к труду, не любил полагаться только на дроидов. Он предпочитал, чтобы ученики сами наводили порядок в комнатах и занимались приготовлением пищи — только тогда, считал он, те научатся относиться с уважением к чужому усердию.

Прошло почти два дня прежде, чем магистр «вспомнил» о проштрафившемся ученике. Широкий полутемный силуэт Скайуокера возник в дверном проеме, бросив тень на скорчившегося над раковиной Бена, который в это время был занят тем, что вычищал от кожуры и семечек местные фрукты с труднопроизносимым названием, которые были хороши для салата.

— Ты сам-то ел сегодня? — вопросил Люк, самим своим тоном как бы напоминая, что мальчишке лучше не врать, поскольку ложь тут же будет распознана.

Бен помотал головой и произнес с искренней растерянностью:

— Не помню…

За делами он и вправду не заметил, успел поесть или нет. Если и успел, то разве что вскользь, на бегу.

— А вчера? — Скайуокер перехватил его руку, заставляя племянника прервать свое занятие и поглядеть себе в глаза.

Ответ был тот же.

Тяжело вздохнув, магистр усадил юношу за стол. Порывшись в холодильнике, отыскал остатки вчерашнего ужина и, наскоро разогрев, поставил перед Беном.

— Ешь.

Бен потупил взгляд и к еде не притронулся.

— Я сказал, ешь, — Люк повысил голос.

Парень нехотя взял ложку и принялся за трапезу, больше ковыряя еду в тарелке, чем складывая себе в рот.

Люк наблюдал за ним, хоть и с тревогой, однако не без некоторого удовлетворения — по крайней мере, падаван стыдится своего поступка.

— Что с тобой происходит, Бен? — бесстрастно спросил он. — Ты дерзишь, не слушаешься, ссоришься с товарищами. Не замечаешь, когда кто-нибудь говорит с тобой.

И это из года в год проявляется только сильнее. Люк с горечью подмечал это. Бен уходит от него. Глава нового ордена теряет лучшего из своих учеников.

Кажется, юноша утратил свою главную цель, разочаровавшись в жизни. Его душа, истосковавшаяся в ученичестве, уже не верила, что однажды магистр пожалует ему желанный сан рыцаря — а ни о чем другом Бен Соло мечтать просто не умел.

— Ты больше не доверяешь мне?

Бен отложил ложку и насупился.

— Я верю вам, как себе, учитель! — горячо проговорил он. И добавил: — Это вы не верите мне.

Самое отвратительное, что он произнес эти слова почти без обиды — как будто лишь озвучил то, что и так знали они оба.

Люк с горечью отвернулся на миг. Да, этого парня с его способностями к телепатии обмануть не так уж легко. Наглядный пример того, что дар Силы приносит отнюдь не только радость.

— Вы боитесь меня, — продолжал Бен. — Вы знаете, что я не такой, как все остальные. Я…

«… Я — урод».

Иные рождаются с внешним уродством. У него же другой случай, который, впрочем, ничем не лучше.

Наверное, какой-то дефект таился в нем, в его душе изначально. Бен лишь слегка поморщился, ощущая, как в сердце вскипает знакомая боль. Поэтому матушка… сенатор Органа и решила избавиться от него — неправильного, ненастоящего ребенка, который мог навлечь на нее позор.

С годами этот дефект, этот отвратительный изъян, этот сбой в какой-то подсознательной программе внутреннего настроя стал проявляться только чаще. Теперь даже учитель не ведает, что с ним делать.

Люк, догадавшись о мыслях племянника, резко оборвал его.

— Никогда больше не смей говорить или думать о себе такие отвратительные вещи! — почти выкрикнул он. И, помолчав, добавил: — Ты — моя гордость, Бен.

— И ваша главная головная боль, — глухо прибавил падаван.

— Да, но это ничего не значит, — Люк попытался придать своему голосу как можно больше теплоты. — Я люблю тебя, малыш. Твои родители любят тебя, что бы ты там себе ни думал. А это самое важное.

Бен ничего не ответил, про себя подумав: «Любовь не сделает меня нормальным». Простым и открытым, как другие. Светлым, веселым ребенком, от которого не отказались бы мать с отцом, и который сумел бы вырасти в любимого всеми, доброго, честного человека. Такого же, как сам магистр Скайуокер.

— Вы же видите, что я другой, не такой, как все. Я не могу себя контролировать. Все чаще совершаю поступки, о которых прежде даже не подумал бы.

— Вот что, — Люк подсел к нему поближе. — Запомни, малыш, ты гораздо лучше, чем другие ученики в храме. Если кто-нибудь из них решит покинуть Явин, позабыть о судьбе джедая, я не стану препятствовать этому. Но с тебя ни за что не слезу. С тобой все мои надежды, Бен. В тебе будущее нашей семьи и будущее ордена. Поверь, ты научишься самоконтролю, это не так уж и трудно…

— Это вам не трудно! — вскричал Бен с неожиданно сильным протестом. — А я… во мне как будто существуют одновременно два разных человека. Одного из них я презираю, другого — боюсь.

— Страх ведет на Темную сторону, — напомнил магистр.

— Так скажите это и себе тоже. Разве страх перед Тьмой не является одним из ее путей?

Он привычно огрызался, не представляя, как набраться смелости, чтобы рассказать учителю о том главном, что его волнует на самом деле.

Прочие люди считают естественным неприкосновенность собственной личности с ее мыслями, пристрастиями, вкусами. Он же с детских лет привык к тому, что внутренне принадлежит не только самому себе. Этот голос, звучащий в его голове… эти сны, которые сводят его с ума. Один и тот же кошмар, повторяющийся время от времени с тех пор, как Бену исполнилось восемь лет: человек, сгорающий заживо на берегу огненного потока. Ловя и впитывая его крики, расслабленное сознание ребенка содрогается от ужаса. Бен то порывается броситься на помощь несчастному, то ощущает себя на его месте, неестественно дрожа и корчась от невыносимой боли.

Иногда он видел совсем уж причудливые вещи: как будто человек этот горит дотла, умирая у него на глазах; видел, как кожа, трескаясь и слезая под воздействием огня, обнажает ткани и мышцы, а те, сгорая, обнажают кости — и так, пока от страдальца не остается один пепел. Но затем пепел начинает вздыматься, складываясь в темную, зловещую фигуру — и в этой-то фигуре, каким-то образом поправшей смерть и сделавшейся воплощением смерти, Бен, к собственному смятению, и узнавал себя.