Соболев Бахти у цыган получил прозвище «ювелир» за то, что делал разнообразные украшения. Никто не догадывался даже, что у этого прозвища есть вполне себе реальная подоплека. Никто, кроме Лексы. И как он умудрялся всё и про всех знать? Телепатией Саппоро не страдал, а вот прислушиваться любил. Иногда не нужно подслушивать – главное, уметь фильтровать услышанное, деля его по критериям правдивости.

Чужие тайны – мрак. Мрак, в котором не видно ни лучика света. Порой хранить их становится сложнее, чем свои. Насколько знала Хитана, Лекса вызвался молчать о том, что узнал одним из первых о Бахти потому, что считал того своими другом. А был ли Соболев благодарен за столь великодушную услугу? Когда Роза рассказала всё об их отношениях, шестнадцатилетняя тогда Хитана не могла произнести ни слова – она рыдала. Рыдала и надеялась, что сейчас всё это окажется сном, но не явью! Наивность Соловьевой была поразительной. Цыганка наотрез отказывалась верить сестре человека, который превратил её жизнь в Ад.

Хитану можно было понять – не каждому, пережившему такое, удается выкарабкаться. Ад… Но что этот Ад, по сравнению с тем, в котором жила её мать?! Девчонка не поняла, как сильно стоит ненавидеть отца даже тогда, когда узнала правду о смерти Катерины. О глупой смерти, которой могло бы и не быть! Отец предал дочь раньше, чем кого бы то ни было! Раньше, чем Лексу, Катерину, своих родителей! Раньше! Бахти предал её тем, что бросил на произвол судьбы любимую женщину, родившую ему ребенка, прикрываясь собственным достоинством. Он не мог взять в долг у кого-то! Он не хотел быть обязанным! Отказавшись от грязных денег Саппоро, он загнал жену в могилу и считал себя победителем! Хитана искала объяснение такому поступку и не находила его. Она не могла себе признаться в том, что пора посмотреть горькой правде в глаза.

При обиде, при сильной обиде на кого-то, человек всегда поступает предсказуемо – он идет мстить. Единицы могут сдержаться. И таких всё меньше. А вот простить не может никто. Это действительно правда. После Христа прощение чужих грехов, путем собственных мучений, стало просто словосочетанием. Такой Подвиг был по силам только Иисусу!

Соловьева не понимала смысла фразы о том, что только месть справедливо решает все споры, но ей казалось, что это будет самым правильным выходом из того замкнутого круга. Имела ли она право на ТАКУЮ месть? Хитана прекрасно знала, что нет. Не имела. Но сделала. И вина стояла над ней все эти годы, как палач над жертвой с занесенным топором. И вот настал тот момент, когда топор должен покарать! Таково уж его свойство и не нужно делать удивленный вид, зная свои промахи. Играть в человека крайне инфантильного и сломленного – план по спасению? Вряд ли.

Есть ли хоть одно оправдание для того, кто покушался на жизнь другого человека? Убийство считается самым страшным грехом, что бы ни говорили. Однако есть прочно обосновавшееся мнение, что люди не становятся жестокими сами по себе – такими их делают окружающие. Цыганка осуждала Саппоро за то, что он решает судьбы других, но сама оказалась не лучше, а может, и хуже… Жертва превзошла маньяка по изощренности? Такое возможно? Хитана задавала себе много вопросов, на которые не находила ответов, а если и находила, то тряслась от осознания ужасности действительности.

За дверями предбанника, где сидела Хитана, послышались два голоса. Она их узнала. Но легче не стало.

Они вошли резко, пустив холодный ветер, который тут же задул остатки огня в печи. Сидя на полу, цыганке показалось, что это вовсе не муж с теткой, а два жреца, пришедшие сюда с того света и посланные самим Лексой. Хитана коротко вскрикнула и обернулась, хотя знала, что её фантазия, все чаще переходящая в навязчивые маниакальные идеи, просто забавляется.

- Здравствуй, – хрипло произнесла Роза. Её старушечье, все в морщинах и глубоких впадинах, лицо было непривычно-белым. Губы обветрились, и казалось, покрылись чешуей.

Лачо же стоял молча. Как истукан. В карих и покрасневших от перенапряжения глазах застыло осуждение. Хоть его правая рука и была в кармане брюк, но Хитана кожей почувствовала, что она сжалась в кулак. Ледяной ужас и приступ нарастающей паники сковал женщину от макушки до пят. «Неужели он знает?!», – пронеслось в голове. Если бы он сейчас сорвался и избил её, то, наверное, стало бы проще.

Лачо медленно поставил дипломат на пол в углу и, скинув ботинки бесшумно, почти как кошка, удалился. С давних пор это было его обычное возвращение. Правда, с приездом Киры он вдруг начал проявлять больше заботы по отношению к жене, но внутри оставался таким же отстраненным.

Хитана хотела встать, чтоб её взгляд был на уровне глаз Розы, но она вдруг почувствовала такую слабость, какая бывает только у больных гриппом в самый пик болезни. Женщина лишь чуть отодвинулась и отвернулась – не хватало смелости спросить, зачем пришла Саппоро. Не спросила, потому что знала.

- Хорошо, что ты не рассыпаешься в комплиментах и объятиях, – сказала Роза с усмешкой. Сейчас она была не совсем уместна, но помогала контролировать себя хоть как-то. – Мне не надо объяснять, что раз я пришла сама, то твои оправдания не будут иметь силы?

Вопрос повис в воздухе. Хитана не знала, что ответить. Собиралась ли она оправдываться? Перед Розой, которая всё знает наперед? Но откуда??? Как??? Кто смог сказать ей?! Нагадала?

- Меня не волнует спасение твоей души. – Роза говорила правду. – Я хочу только знать, где ты ещё согрешила… Кроме того, что выдала Льва за сына Лачо.

- Знаешь? – обреченно выдавила Хитана. – Давно? Почему же Лачо до сих пор не сказала?

- Ему не нужно этого. Из-за того, что ты натворила, душа моего брата Лексы не знает покоя!

- Ты считаешь, что это из-за меня?! – вспылила Хитана, вскакивая. – После всего того, что сделал сам Лекса, да он вечно должен гореть в Аду!!!

Вот и посыпались оправдания. Жизненно-необходимые. Но кому?

- Значит, ты не боишься, что Ад вернется на землю? – Роза присела на край табурета. – Фому убедили. Когда он сам потрогал раны на запястьях Христа!

- Прекрати! – цыганка схватилась за голову. Её раздражали эти бесконечные сравнения с Новым Заветом.

- Может, дело в этом? – старуха бросила Хитане ремень, заметив, как побледнела та и отшатнулась, будто увидела змею.

Подобная сцена мучила Хитану в кошмарах. Змеи, веревками обвивающие её ноги, не позволяющие выбраться на поверхность, утягивают её в свои мрачный сырой мир, где слышится только младенческий плач…

- Я не х-хотела… – простонала Хитана и из глаз закапали слезы, мгновенно высыхая на грязном полу, будто пытаясь разъесть его, но эта грязь лишь кусками разлеталась, как осколки стекла. Звеня и сводя с ума этим звуком, сопряженным с шипением и кучей голосов и собственным криком ночью. – Не хотела!!! Не хотела!!!

- Ложь! – закричала так же громко Роза. – Ложь!!! Ты хотела!!!

Хитана хотела. Поставить точку. Пусть и так. Она понимала, что если ребенок от Лексы выживет, то жизни никому не будет. Падать проще, чем карабкаться наверх. Падать больно, но эффективно. Сколько раз Хитана пыталась избавиться от сына, пока он ещё не родился! Какими только заклинаниями и препаратами она не старалась его выгнать из утроба! Никто и представить бы смог, до чего можно докатиться, если в голове засела идея-фикс. В какие-то моменты Хитана осознавала свою ничтожность и грешность, но что-то толкало её на новые и новые попытки! Что-то… Это страх.

- Нет больших грешников, чем женщины, убивающие детей, – Роза вытерла глаза, затянувшиеся пленкой. – И нет несчастнее тех, кто назло всему миру родился…

- Ему плохо! – Зора вбежала в предбанник, даже не обратив внимания на старуху-Розу. – Вашему сыну плохо!

Хитана не отреагировала. Ей было просто не до этого.

- Что с ним? – обеспокоенно подала голос незнакомка. Зора вкратце объяснила, что такое бывало после укуса змеи. – Я иду.

КОВАЛЬСК.

Сколько без тебя мне быть тут?

Прогнозы наших судей постоянно врут.