— Тебе поручено охранять лес. Вот и охраняй его, лучница, — без какого-либо страха предложила бессмертной Ниар. — Я не враг тебе, поверь, и уж точно не соперник. Куда мне тягаться с духами Чёрной Чащобы, что посланы сюда Королем Эльфийским?

Заставшая наследницу Барад-Дура врасплох, бессмертная, казалось бы, с выводами не спешила. Щуря свои янтарные глаза, она лишь упрямо глядела Миас в лицо. Ветерок, затхлый в этих местах, шевелил мягкими касаниями тонкие рыжеватые пряди волос, что шёлковой рекой спадали на плечи эльфийки. Ниар моргнула, понимая, что теряет драгоценное время.

— Ты не простой человек и отпускать тебя глупо, — молвила через пару мгновений Квенди. — Я долго следовала за тобой, пытаясь угадать, кого преследую. Думала, что кто-то из эльфов сопровождал Торина Дубощита, но ошиблась. Кто научил тебя так ходить?

— Я росла в местах, где тишина высоко ценится, — ответила Ниар давно заученную фразу. Множество сотен раз приходилось оправдывать свои навыки перед несведущими существами во имя сохранности тайны, что огораживала Миас от ударов врагов. — Там же и научилась шагать безгласно, точно призрак. Я прибыла в Средиземье с дикого Востока, а там, как известно, если не кровожадный нрав является залогом выживания, то только робость и смирение.

— Не убедила, — резко перебила Ниар эльфийка. Лук, приготовленный к бою, в руках красавицы не дрожал, и наконечник стрелы жадно поблескивал в полумраке. — Ты воин, это заметно, а еще лгунья – что очевидно. Но думаю, у нас еще будет время поговорить об этом.

— Очень сомневаюсь, — мягко заметила старшая дочь Мелькора. Убирать от шеи бессмертной клинок наследница трона Дор-Даэделота пока не собиралась. Убийство было крайней мерой, но попадать под любопытные взоры эльфов совсем не хотелось. Нужно было как-то выкрутиться из сложной ситуации, поспешить к гномам, которые отчего-то посмеивались над пауками в сторонке, отвязаться от эльфийки и при этом остаться в живых (что не проблема, когда дозволено использовать магию).

— Это мы ещё посмотрим, — возразила Квенди, делая короткий шажок по направлению к чародейке. Ниар, не став более медлить, нырнула под руку бессмертной. Последняя развернулась на месте, опуская лук со стрелою. Старшая же Миас, не заботясь более о своей преследовательнице, обратила взор к низкорослому народцу. Гномы успели отступить глубоко в Чёрный Лес: окружённые со всех сторон черной паучьей оравою, они злобно бились с восьмилапыми. Нужно было нагнать смельчаков и как-то помочь им в битве, даже если не магией, то мечом. Так или иначе, цена жизни молодого Короля всё еще оставалась высокой.

Поджав губы, Ниар кинулась вперёд, не оглядываясь. Глаза Красной Колдуньи упирались в паучье месиво, в котором порой мелькали силуэты новых знакомых. Единожды девушка заприметила в беснующемся море битвы перекошенное криком личико Бильбо, а подойдя ближе увидела вскинутый к небесам меч Торина. Король стоял в центре всего происходящего и призывал соратников сражаться до смерти. Такая храбрость восхитила Ниар, но кровь отхлынула от лица девушки, стоило взгляду коснуться блестящего лезвия Оркриста.

Эльфийская сталь горела синим пламенем, оповещая всех присутствующих о появлении чернокровых врагов рядом. Орки приближались к путникам, но вот только чьи орки?

Резко затормозив, Ниар обернулась и вновь увидела рыжеволосую Стражницу Леса. Квенди стояла подле, прямым взором глядя на клинок Короля. Бледная, растерянная, она пыталась понять, что происходит. Ровно, как и Ниар. Паучья угроза теперь волновала дочь Мелькора даже меньше, чем нежданно-негаданно появившаяся рядом эльфийка. Синий свет меча тревожил Красную Колдунью и пожаром охватывал её холодное, каменное сердце.

А потом вдали послышался утробный бой барабанов, перекрывший рокот стаи восьмилапых. Биением сердца он сотрясал землю и дрожью отдавался в негнущихся от страха ногах…

♦♦♦♦♦

«А потом вдали послышался утробный бой барабанов, перекрывший рокот стаи восьмилапых. Биением сердца он сотрясал землю и дрожью отдавался в негнущихся от страха ногах…»

Бильбо поставил точку и отложил перо. Перепачканные чернилами руки ныли в суставах. Радовали лишь исписанные пятнадцать листов пергамента, которые мистер Бэггинс ещё утром любовно отложил для продолжения рукописи. Сквозь ночную темноту уже пробивался рассвет, за окном постепенно светлело, а на столе лежали свитки…

Окинув взглядом собственные труды, Бильбо грустно вздохнул. Лежавшая по правую руку кипа толстых листов содержала в себе пересказ того знаменательного путешествия, что хоббит проделал со своими старыми, покинувшими бренный мир друзьями. Историю эту мистер Бэггинс собирался отдать своему племяннику, Фродо, который мог по достоинству оценить всю важность произошедших с Бильбо событий. Лишь одно удручало смелое, все ещё готовое на подвиги сердце мистера Бэггинса…

Правду нужно было охранять. Ту самую правду, что скрывало в себе кольцо Саурона. Ту правду, которую Бильбо поклялся защищать и поклялся не кому-то, но Ниар. Обета этого хоббит нарушить не мог, а потому мирился с печатью молчания, что лежала на его устах. Однако держать в себе душевные муки столько лет Бильбо был не в силах. Может потому он и начал летопись, которой суждено было найти приют в огне камина. И пусть ныне никто в Средиземье не помнил имен героев, что вновь обратили Белерианд в пепел и низвергли его под воду, но храбрый хоббит еще хранил в уме постепенно истлевающие воспоминания прошедших лет. Он прекрасно помнил Торина, скупого на эмоции и смелого в бою, помнил Балина и Двалина, Фили и Кили, Оина и Глоина… Помнил всех. Как помнил и тех, чьи имена были прокляты эльфами и искуплены слезами света. И вряд ли Бильбо смог бы забыть трёх Чародеев, наследников Моргота, владык Дор-Даэделота и всех земель потопленного Запада. И что с того, что история Средиземья не могла быть дополнена новой легендой? Такова цена за сохранность тайны. И Бильбо вполне мог ужиться с этой мыслью. В конце концов, он собирался поведать о своих путешествиях дважды. В одной рукописи хоббит хотел написать то, что все ныне почитали за истину. А во второй то, что произошло на самом деле.

Нахмурившись, мистер Бэггинс задумчиво коснулся колечка в кармане сюртука. Оно холодком пронзило кончики пальцев. Потом, несколько секунд понаблюдав за пляшущим язычком почти догоревшей свечи, вновь схватился за перо.

«Конь мчался всё дальше, лихо перепрыгивая через поваленные деревья. Ветки хлестали по лицу, глаза слезились и затхлый воздух проникал глубоко в грудь ядовитым туманом. Все вокруг разом стало мрачным и зловещим. Дух чащобы пугал, ведь сущностью его правила Тьма, непроглядная и жестокая, как далекие дали Мордора».

====== Глава 4.2: Под вой белого варга ======

♦♦♦♦♦

Конь мчался всё дальше, лихо перепрыгивая через поваленные деревья. Ветки хлестали по лицу, глаза слезились и затхлый воздух проникал глубоко в грудь ядовитым туманом. Все вокруг разом стало мрачным и зловещим. Дух чащобы пугал, ведь сущностью его правила Тьма, непроглядная и жестокая, как далекие дали Мордора.

Илийя, прижавшись к коню всем телом, пыталась разглядеть хоть что-то вдали. Роханский скакун бежал в сердце леса, вырывая комья земли из рыхлой почвы. Тяжелое дыхание жеребца перекрывал гул ветра, со всех сторон на Нанивиэль сыпались устрашающие лесные звуки. А гномки, что повстречалась юной Квенди не так давно, нигде не было видно.

«Сдается мне, впервые нравоучения Арвен действительно кажутся не такими уж и глупыми, — с горечью подумала Илийя. В ее детском сознании рос и ширился страх перед темнотой, что густой пеленой застилала древесные угодья. — Мое любопытство сыграло со мной злую шутку, и хоть ничего плохого пока не произошло, Лихолесье все же злое место. Да и гномка та была странной. Что она позабыла в таком чуждом подгорному народцу месте? Одета была богато, но передвигалась без коня. Может, ей нужна была помощь? Но тогда зачем она говорила мне все те странные слова?»

Так или иначе, останавливаться Нанивиэль не хотела. К тому же, Синдар вдруг поняла, что вряд ли сможет найти дорогу назад. Перепутья в Черном Лесу оказались намного сложнее, чем Илийя могла предположить: тонкие змейки едва приметных тропинок хитрой паутиной расходились вдоль огромных зеленых исполинов. Сплошь покрытые опавшей листвой, дорожки эти источали сладковатый запах перегнивающей травы – дух умирающей жизни. Чащоба сгущалась над Квенди, как тучи сгущаются над землею в периоды ливней. Тени мелькали перед глазами, и только бешено бьющееся сердце в груди гнало Нанивиэль дальше, в мрачные закоулки Лихолесья.