Боль была мгновенной и удушающей. Кости будто наполнились расплавленным свинцом, кровь закипела, обратилась в яд. Повалившись на руки, орк крепко сцепил челюсти, загоняя в себя оглушающие сознание вопли. Будто охваченный предсмертной лихорадкой, внутри пылающий от жара и удушья, Больг на секунду подумал, что чародейка обманула его, вместо спасения одарив несчастного смертной карой. Но потом он увидел.
Привычные уродливые конечности, пульсирующие ослепительным сиянием, стремительно меняли свои очертания. Кривоватые и толстые пальцы становились тоньше, изящнее. Длинные когти, черные и обглоданные, втягивались внутрь, округлялись, наливались здоровым блеском. До сих пор серая кожа, изъеденная струпьями, сплошь покрытая шрамами и язвами, обретала гладкость и белизну. Тело Больга перерождалось. Приободренный и уверовавший, урук с новой силой принял на себя болевой удар, упрямо сдерживая в груди крики.
Когда песнь Ниар окончилась, наступило утро. Чернокровый не знал, терял сознание или нет – все произошедшее в его памяти отпечаталось туманными воспоминаниями о снедающих мышцы спазмах, о бесконечных и отчаянных попытках не потерять рассудок. Он пришел в себя тогда, когда первые лучи солнца уже коснулись земли.
Открыв глаза, орк в первую очередь увидел перед собой бесконечную синеву неба. Благословенная прохлада, остудившая измученное тело, целительным одеялом укрыла несчастного. Боли больше не чувствовалось. Зато ощущалась непривычная легкость и незнакомая истома. Понежившись на траве еще какое-то время, Больг с удивительным спокойствием и восхищением глядел ввысь, провожая долгим взглядом затухающие огоньки звезд.
Решив же подняться, орк неловко перевалился на бок. Опершись на изящную пятипалую конечность, с удивлением понял, что дарованное Ниар тело не только сильно, но и крайне выносливо. С улыбкой на устах взмыв на ноги, урук пошатнулся с непривычки. Поймав равновесие, замер на месте, пальцами ног чувствуя мокрую от росы траву.
— Принцесса Дор Даэделота, — он намеренно произнес мысли вслух, привыкая к новому звучанию собственного голоса. Глубокий и чистый тенор поразил чернокрового своей вкрадчивостью. — Воистину, Саурону не понять твоей силы…
Переполненный воодушевлением, радостью и счастьем, Больг громко расхохотался, вскинув руки к небу. Любуясь миром, принялся танцевать на лугу в солнечных лучах нового дня. Вновь рожденный, еще не видевший собственного отражения, он вкушал прелесть дара Красной Колдуньи и молился ей, как привыкли Эльдар молиться Варде. Снова и снова восхваляя имя Ниар, принцессы Дор Даэделота, Больг без колебаний решил, чью сторону примет в решающем бое.
Таким было решение первого из Авари Третьей Эпохи, таким оказалось слово первого Кинн-Лаи возрождающихся сил Белерианда. Оно запечатлелось на полотне судьбы чернильным пятном и обещало остаться неизменным до конца сущего.
И никто не в силах был изменить предрешенное.
♦♦♦♦♦
И никто не в силах был изменить предрешенное. Во всяком случае, так казалось. Траин уже начинал сомневаться в неколебимости постулатов своих предков. Глядя на каменные двери, за которыми крылось сокровище Миас, гном задумчиво мычал себе под нос, вспоминая Саурона.
Колдун явно рассчитывал застать Ниар врасплох, настроив орков Мории против ее семейства. Азог старался исполнять волю хозяина достойным образом: всячески подначивая собратьев, он рассказывал абсурдные истории о Миас и не чурался лишний раз опорочить Анаэль. Чернокровые день ото дня теряли веру в новых хозяев, помышляя бунт. Они готовились, точили ножи, планировали, ждали вестей с Мордора. А Анаэль, все явно замечающая и все явно понимающая, будто бы и не видела угрозы. С завидным хладнокровием бессмертная продолжала подыгрывать Азогу. Последний факт особенно сильно пугал гнома. Ведь получалось, что не только Саурон имел в запасе жутковатый план мести.
— Я знаю, о чем ты думаешь, пробужденный из камня, — рычащий бас балрога вынудил Траина отвлечься от скорбных размышлений. Демон, приставленный эльфийкой к Королю-под-Горой в качестве личного охранника, стоял рядом. — Не будет толка тебе в мече из звездного металла.
— Что вообще ты можешь знать, проспав тут другую сотню лет? — быстро свыкнувшийся со странной компанией, подгорный житель прицыкнул на Патао. — Истукан, исполняющий чужие приказы.
— Истинный сын рода Дурина, — балрог не обозлился. Лишь мудро кивнув, рукой указал в сторону от себя. — Упрямый, надменный, глупый. Я, быть может, и пропустил сотни бравых сражений, но разума не растерял. Саурон всегда был достойным соратником Хозяина, но он не чета пелорийской тройке. В нем много храбрости, много бойкости и рвения, но не стоить думать, гном, что он поступает с тобой справедливо.
— Вот уж точно не собирался так думать, — Траин поморщился. Выслушивать чужие отповеди настроения не было. Однако Патао говорил искренне. Что подгорного жителя ввергало в еще большее смятение. — И вообще, что ты там удумал себе? Неужели считаешь, что я собрался помогать этому проходимцу?
— Ниар ведет сюда твоего сына, дабы открыть заветную дверь, — валарауко прищурился, улыбнувшись. Белые клыки кинжалами торчали из огромной пасти. — Все считают, что после Торин падет от ее руки, но я сомневаюсь в этом. Старшую Миас Хозяин воспитывал мудрой и великодушной правительницей. Я сам лицезрел чудо ее милостивой души. К тому же, тебе стоит знать, что она уже спасла единожды Дубощита от гибели неминуемое и тяжкой.
— О чем это ты? — ни разу не веря словам демона, Король-под-Горой шарахнулся в сторону. — Впервые слышу подобную глупость. Зачем ей поступать так? Ведь если она умна настолько, насколько о ней говорят, не стала бы тратить силы на смертного. Проще воспользоваться ложью и наивностью людской, нежели…
— Рассуждаешь весьма недалёко, дитя Аулэ, — балрог расхохотался, выбрасывая из ноздрей снопы искр. — Ты, как и твои собратья, считаешь, что Миас – воплощение зла, истинное его средоточие. Однако это не так. Их силу питает страна света, их тела сотворены словом старшего Вала, их ум ярок и чист, как звездные переливы. Их души полны переживаний таких же, какими полнится твоя собственная душа. Ты не поверишь мне, но я скажу тебе правду. Ниар пропела песнь, и слышали ее все, кто жизнью своей обязан Мелькору. В нее Красная Колдунья вложила частицу себя и отдала ее Создателю в залог за жизнь твоего сына. Теперь Торин и принцесса связаны узами гораздо более крепкими, чем узы крови. Любой удар Дубощита перейдет на Ниар, и даже смерть отведет от него магия Миас.
— Почему я должен верить тебе? — Траин покачал головой, смело глядя в глаза огромного демона. — Зачем?
— А зачем мне врать тебе, смертный? — Патао посерьезнел. Опустив руку с хлыстом, склонился над гномом. Теперь подгорного жителя обдувал горячий воздух, вырывающийся из пасти балрога. — Что я получу от этой лжи? Ты не отойдешь от двери и не станешь нашим союзником. Ты поступишь так, как привык поступать. А между тем реальность останется прежней, и жизнь твоего сына отныне будет расцениваться нами как самое дорогое сокровище, которое существует во вселенной. Потому что смерть его будет означать смерть сильнейшей из нас. А на нашем веку и так было слишком много потерь. Подумай, Траин, хорошенько подумай, прежде чем пытаться заполучить Гуртанг. Меч может дать тебе свободу выбора. А может и лишить ее.
Балрог зарычал, медленно отходя в сторону. Ошеломленный, старый Король-под-Горой проводил надсмотрщика взглядом. Не смея пошевелиться, сглотнул, вновь возвращаясь мыслями к Саурону.
— Патао, — окликнув валарауко, подгорный житель вытянулся в струнку. Вновь и вновь чувствуя, как уверенность в будущем рушится под натиском перемен, Траин дал себе слово больше не торопиться с выводами. — Есть ли у Саурона хоть один шанс выиграть эту битву?
— Есть, — балрог задумался, вскинув голову к потолку. Огромный, окутанный тучами пепла, он походил на оживший в камне огонь. — Однако не считай, что его победа станет и для тебя таковой. Вспомни, как должно поступать с врагом и друзьями его. Рассуди, кем для Ниар является Торин. Разумею, сделать верные выводы порой чрезвычайно сложно. Но сейчас от них многое зависит. Помнить следует, что существуют те, кому война выгодна. Задайся правильным вопросом. Кому именно?
