Беседа длилась больше двух часов. Солнце успело исчезнуть с небосклона, чью высокую твердь покрыла черная мантия ночи. Звезд видно не было – их закрывала пелена низких серых облаков, предвещающих затяжной дождь. Воздух казался Ниар влажным, прогорклым и холодным. Кутаясь в тулуп Бильбо, Красная Колдунья не решалась подойти к разведенному костру – сидевшие вокруг него гномы сосредоточенно слушали речь Короля. Вряд ли бы им понравилось вторжение чужачки в круг избранных. Храбрый хоббит, сверкая глазами, чистил кинжал из Гондолина. Не раскрывая рта, он явно обдумывал намечающийся поход как заправский охотник до безумных приключений. Благородные эльфийки спали поодаль, зарывшись в толстые одеяла гномов Железных Холмов. Бессмертные старались не вмешиваться в быт отряда, с уважением относясь к привычкам и потребностям своих новых друзей.
Ну а Ниар оставалась в одиночестве. Конечно, ничего почти не изменилось – душевные разговоры с мистером Бэггинсом стали хорошей традицией, сердечные пикировки с Фили и Кили отныне являлись частью ежедневного расписания чародейки, а общение с Арвен и Илией, по сути, превратилось в долгий, но крайне приятный обряд. Балин по-прежнему сторонился Красной Колдуньи, а Торин в принципе не замечал ее присутствия рядом. И Ниар его прекрасно понимала.
Король-под-Горой, прославленный в народе за свою несговорчивость и гномье упрямство, для себя, судя по всему, уже все решил. Он отлично представлял, какой властью обладает старшая Миас и на что она способна на самом деле. Седовласый старец, нравящийся ангбандке в силу ее военного воспитания, зря переживал за способность Торина делать здравые, точные выводы. Наследник рода Дурина простачком не был и, наперекор злым толкам, отлично разбирался в людях. Единственный грех эреборца заключался в его бездумной тяге ко всему опасному. В Ниар сын Осаа увидел тайну, разгадать которую был не способен. Приоткрыв же завесу загадочности Красной Колдуньи, наконец, осознал, как рискует и чем.
Но на решение Торина отправиться к Казад-Думу сложившиеся обстоятельства никак не повлияли. Попросив Талриса отыскать Траина Ниар не просчиталась; узнав о том, что отец жив, молодой Король преисполнился желания спасти старика. Эреборцу было невдомек, что в темных чертогах Мории его уже ждали кошмары, несравнимые с уже пережитыми ужасами. А Ниар отговаривать Торина даже не собиралась. Напротив: теперь, когда молодому гному казалось, что действует он самостоятельно, уверенность его росла и крепла. Чего и добивалась Красная Колдунья, в конечном счете.
Конечно, ей было больно. Ей было до тошноты скверно. Однако не в первый раз чародейка убеждалась в ограниченности и слабости душ существ, живущих в Эннорате. Ей приходилось обжигаться и раньше. Достаточно часто, чтобы перестать верить в любовь. Ее предавали, унижали и пытались лишить жизни. И все потому, что в наследство Ниар не повезло получить силу и власть Дор Даэделота. Торин исключением не был. Имея полное право судить свободно, он свой выбор сделал.
Хотя Ниар впервые показалось, что ей повезло.
Тяжело вздохнув, колдунья вытащила руки из-под теплого тулупа. Вслушиваясь в голоса друзей (которых в конечном итоге ждала смерть), решила снять с глаз повязку. Обхватив пальцами толстую ленту парчи, стянула ее с головы. Моргнув пару раз, с любовью и нежностью огляделась вокруг.
«Им будет не до меня еще долгое время, — подумалось Ниар. Мысли желчным потоком изливались из сознания. — Пожалуй, даже если исчезну, вряд ли кто расстроится. К тому же, теперь мне не нужно уделять столько внимания собственным тайнам. При особом желании смогу сделать так, что ухода моего никто и не заметит».
Шепнув заклинание себе под нос, Ниар поднялась с земли. Осторожно сложив тулуп Бильбо, любовно смахнула с него пыль и травинки. Убедившись в том, что магия действует, и окружающие на нее не смотрят, Красная Колдунья неспешно двинулась в сторону. В последнее время ночные прогулки стали регулярными – днем чародейка видеть не могла, зато ночь распускалась пред ее взором подобно прекрасному бутону чайной розы.
Чинно шагая по изумрудному полю – холод пощадил растительность низины, оставив ее в летнем наряде – старшая Миас с удовольствием оглядывалась. Кругом порхали ночные бабочки, иногда в высокой траве можно было заметить ползущую по своим делам змею. Вдали слышался волчий вой, протяжный и надрывный. Картина умиротворения, столь близкая Ниар по настроению и духу, вряд ли бы приглянулась кому-то еще. Но ангбандка и не требовала чужого понимания. В первый раз за долгое время оно ей не требовалось вовсе.
Наверное, с полчаса чародейка задумчиво вышагивала по безлюдному пустырю прежде, чем заметить за собой тень. Краем глаза увидев высокий абрис смоляного облака, Ниар вначале даже решила, что ей от усталости начали мерещиться чудные вещи. Пару секунд спустя, всмотревшись в клубящийся черный силуэт, она признала в своем неожиданном спутнике живое существо, давно знакомое ей и когда-то даже боготворимое. Былое спокойствие вмиг улетучилось, оставив за собой выжженную пустошь презрения.
— Гортхаур, какими судьбами? — оскалив зубы, Ниар сжала руки в кулаки. Появления Майрона следовало ожидать, но чародейке казалось, что Майа не явится столь скоро. Видимо дела у старого друга шли совсем плохо. Только отчаяние могло привести спесивого гордеца к детям Вала Мелько. — Мне казалось, что тебе не нравится это прозвище, — он заговорил тихо. Его Валарин, как обычно, был безупречен. Бестелесный, слабый, умирающий, Майа потерял практически все, что когда-то имел. Но голос, его надменный и величавый голос, остался прежним. — Чудесно выглядишь, Ниар. Ты похорошела. Она сощурилась, усмиряя в себе бурю истерики. Почему-то колдунья верила, что когда-нибудь сможет встретиться с Сауроном и при этом не потерять самообладания. Столько лет она не видела его, столько часов, дней, недель. Казалось, с тех пор минули эпохи, а обида и боль никак не утихали. Моргнув, чародейка заставила губы растянуться в улыбке. Не так она представляла себе встречу с Майроном. Не так она видела свой с ним разговор. — Ты пришел ко мне… — голос Ниар дрогнул. Она всматривалась в едва различимую тень, силясь признать в ней своего бывшего опекуна. Когда-то Майа был пригож и силен. А в падении его была повинна только Красная Колдунья. И теперь, глядя на плоды своих стараний, Ниар ужасалась. — Зачем ты явился? Ведь тебе ясны мои намерения и понятны желания. Если вознамеришься отговаривать от задуманного, знай, что теперь подобных тебе я могу убивать без особых усилий. Какое-то время Саурон молчал, позволяя Ниар вкушать забытую боль. Чувствуя на себе его взгляд, наследница Железной Короны спокойно взирала на помощника отца. Хладнокровно сдерживая гнев, она терпеливо ждала, и усилия ее вскоре были вознаграждены. Майрон заговорил. И на этот раз сразу перешел к делу. — Я никогда не был против тех высоких ценностей, которые мы пытались защитить в собственном маленьком мирке. Я никогда не относился плохо к Талрису и Анаэль, и уж тем более к тебе. Я не ожидал, что все обернется так. Жаль, что для осознания правды мне потребовалось совершить сотню ошибок. Я давно не видел тебя и не имел возможности попросить прощения. Однако наступил тот момент, приближения которого я искренне боялся. И вот я стою перед тобой, а вокруг бушует ненастье. И, кажется, ничего не изменилось, кроме нас. Я забыл уроки твоего отца, как забыла и ты некоторые из них, Ниар. Мы, как тебе кажется, не друзья. Однако приближается война… а тебе известен один негласный, нерушимый и праведный закон всякой битвы: кто тебе не друг, тот по определению – враг. Он снова замолчал. Ниар сглотнула, понимая, к чему ведет Майрон. Его голос зазвенел в тишине снова, опять наполняя Красную Колдунью горькими воспоминаниями: — Так уж получилось, Ниар, что враги у нас общие. А потому осмелюсь напомнить второй нерушимый постулат. Всем известно, как он звучит. Враг моего врага…
====== Глава 10.1: Кинн-лаи ======
До определенных лет Ниар больше походила на мальчишку. Не по возрасту высокая, худощавая и улыбчивая, она носилась среди деревьев и кустов, вылавливая из мелких озер громко поющих лягушек. В отличие от других девочек, старшая Миас никогда не интересовалась теми вещами, что привлекали сверстниц. Ее восхищало оружие, кулачные драки с шалопаями людских поселений, извечные игры в войну. Часто с ссадинами на коленках, испачканная грязью и сажей, она вела своих недорослей-бойцов против злобных узурпаторов чужих деревень. Ее не смущала коряга, служившая мечом, и кусок оторванной коры вместо щита. Она насмехалась над модой и куклами, познавая мир посредством тихого наблюдения. Завороженно изучая все новое, девочка находила покой и умиротворение в осознании непостижимой ценности живой субстанции.
