Я в то время занимал бюрократическую должность на Лорхесе, и меня включили в экстренную группу, брошенную на поиски решения. Это был изнуряющий труд. Я лично безвылазно провел в архиве, не видя дневного света, больше недели, следя за методичными допросами этого обширного и пыльного сосредоточия информации. Первым, кто обратил наше внимание на Пироди и Пытку, оказался мой друг и коллега, администратор медика Ленид Ваммель. Он проделал впечатляющий труд, совершив настоящий подвиг изучения, использования перекрёстных ссылок и памяти. У Ваммеля всегда была отличная память.

По распоряжению главного администратора медика Юнаса Мейкера, более шестидесяти процентов состава нашей группы было выделено исключительно на дальнейший поиск данных о Пироди. Также были разосланы запросы в архивы других миров Геновингии. Ваммель и я, обрабатывая поступающие данные, всё больше и больше уверялись, что движемся в верном направлении.

Уцелевшие записи о событиях Пытки на Пироди подтвердили наши предположения, хотя и были весьма скупы. Всё-таки, это произошло тридцать четыре года назад. Выживших было немного, но нам удалось отследить сто девяносто одного кандидата из тех, кто, вероятно, был ещё жив. Судьба разбросала их по всему космосу.

Изучив наши выводы, главный администратор Мейкер санкционировал сбор личных воспоминаний — положение стало уже очень серьёзным, — и сорок из нас, все в чине старшего администратора и выше, немедля отправились в путь. Ваммель, упокой Император его душу, был послан на Гандийскую Сатурналию, прибыл туда в разгар гражданской войны, где и был убит. Нашёл ли он человека, которого искал, мне не известно. Память в этом месте не милостива.

А я… я отправился на Симбал Иота.

Симбал Иота — жаркое, богатое зеленью место, по большей части покрытое океаном глубокого розовато-лилового цвета (вследствие разрастания водорослей, как я понимаю). Вдоль экватора планету охватывает широкий пояс островов, покрытых тропическими лесами.

Я совершил посадку на плоской вершине потухшего вулкана, склоны которого облепили, словно ракушками, здания улья Симбалополис, откуда и был доставлен на тримаран, который вёз меня в течение пяти дней вдоль цепочки островов к Святому Бастиану.

Я проклинал медлительность судна, хотя, по правде говоря, оно скользило по розовому морю на скорости более чем в тридцать узлов, и несколько раз пытался вызвать орнитоптер или какой-нибудь другой воздушный транспорт. Но симбальцы — морской народ и не полагаются на путешествия по воздуху.

Стояла жара, и я проводил всё своё время на нижней палубе, читая инфопланшеты. Солнце и морской ветер Симбала жгли мою кожу, за долгие годы привыкшую лишь к свету библиотечных ламп. Поэтому, выходя на палубу, я каждый раз надевал поверх администраторского облачения широкополую соломенную шляпу, которая беспрестанно веселила моего сервитора Калибана.

На пятое утро над лиловыми водами океана возник остров Святого Бастиана — коническое жерло потухшего вулкана, облачённое в зелень джунглей. Над нашими головами закружилась стая бирюзовых морских птиц. Но, даже переплыв залив на электрокатере, перевёзшем меня с тримарана на берег, я не заметил каких-либо признаков жилья. Густое покрывало леса спускалось к самому берегу, оставляя по краю лишь узкую полоску белого пляжа.

Катер вошёл в небольшую бухту с древней каменной пристанью, выступающей из-под деревьев подобно недостроенному мосту. Калибан, жужжа бионическими конечностями, перенёс на пристань багаж и помог перебраться мне. Там я и остался стоять, потея в своём облачении, опираясь на посох — знак моей официальной принадлежности, и отгоняя жуков, кружащих во влажной духоте бухты.

Меня никто не встречал, хотя по дороге я несколько раз отправлял воксом предупреждение о своём прибытии. Я оглянулся на сурового симбальца, управлявшего катером, но тот, видимо, сам ничего не знал. Калибан прошаркал ко входу на пристань и обратил моё внимание на позеленевший от времени и морских брызг медный колокол, висевший на крюке, вбитом в столб пирса.

— Звони, — приказал я. Калибан осторожно стукнул своими обезьяньими пальцами по металлическому куполу колокола, затем нервно оглянулся на меня, пощёлкивая фокусировкой оптических имплантантов, расположенных под низким лбом.

Некоторое время спустя, появились две сестры Экклезиархии, одетые в безупречные белые одежды, жёсткие и накрахмаленные, как и двурогие апостольники у них на головах. Похоже, моё появление вызвало у них что-то вроде весёлого удивления, но они, не проронив ни слова, пригласили меня следовать за собой.

Я ступал на шаг позади них, Калибан с багажом шел за мной.

Мы двигались сквозь джунгли по тропинке, которая резко забирала вверх и вскоре пошла ступеньками. Копья солнечного света пронзали сплетённые кроны деревьев, влажный воздух был полон пения экзотических птиц и суеты насекомых.

За поворотом тропы передо мной неожиданно открылся Приют Святого отступника Бастиана. Величественное строение из камня, возведённое с простотой, характерной для раннего Империума, древние арки контрфорсов и мрачные стены почти скрывала зелень плюща и лиан. Я успел разглядеть главное здание в пять этажей, рядом — часовню, которая, похоже, была здесь самым старым сооружением, какие-то пристройки, кухни и отгороженный стеной сад. Вычурную железную калитку венчала обветрившаяся статуя возлюбленного нашего Бога-Императора, сокрушающего Архиврага.

Аккуратная дорожка вела от тронутых ржавчиной ворот через подстриженную лужайку, тут и там утыканную могильными камнями и обелисками. Провожаемый взглядами каменных ангелов и резных изображений Адептус Астартес, я последовал за сестрами к главному входу в приют.

Мимоходом я заметил, что окна двух верхних этажей здания забраны крепкими железными решётками.

Я оставил Калибана с пожитками на улице и вошёл внутрь вслед за сёстрами. Главный атриум приюта показался мне тёмным и безумно прохладным оазисом из мрамора; известняковые колонны терялись в сумраке высокого свода. Неожиданно я натолкнулся взглядом на стенку алтаря под разноцветным полукруглым витражом, на которой был изображён чудесный триптих, перед которым я тут же склонился в молитве. Триптих, шириной в размах рук человека, изображал три сцены из бытия святого. Слева, он в своем отступничестве скитался по пустыне, отвергая демонов воды и огня, справа — являл чудо над искалеченными душами. На центральном изображении, окружённый сиянием скорбящий Император держал на руках истерзанное тело святого, облачённое в синие одежды. Девять болтерных ран чётко выделялись на мертвенно-бледном теле мученика.

Восстав от молитвы, я обнаружил, что сёстры исчезли. Подсознание ощутило где-то неподалёку мысленное пение психического хора. Прохладный воздух вибрировал.

Позади меня стояла фигура высокого, похожего на статую человека. Его белые крахмальные одежды резко контрастировали с чёрной кожей. Он рассматривал меня с таким же весёлым удивлением, что и сёстры до этого.

Сообразив, что на мне всё ещё надета эта дурацкая соломенная шляпа, я торопливо сдёрнул её, бросил на спинку скамьи и достал удостоверительную пикт-пластинку, которую мне вручил главный администратор Мейкер перед отъездом с Лорхеса.

— Я — Баптрис, — представился мужчина тихим и добрым голосом. — Добро пожаловать в Приют Святого.

— Старший администратор медика Лемуаль Сарк, — ответил я. — Моя специальность — реколлектор, недавно назначен на Лорхес, основное скопление Геновингия 4577 десятичное, в штат вспомогательного канцелярского архива кампании.

— Добро пожаловать, Лемуаль, — сказал он. — Реколлектор. Вот так да. Таких у нас ещё не было.

Тогда я не совсем понял, что он имел в виду, но сейчас, когда я оглядываюсь в прошлое, память об этом небольшом недоразумении всё ещё вызывает у меня досаду. Я спросил: