Мать никогда не знала, что Миланэ была на Востоке; тем более не знала, что дочь успела отправить чужую душу из миру прочь. Убийство, даже смертельного врага — не добродетель для андарианской львицы.

— После Приятия уезжаю в Марну. Решено. Амарах утвердила это.

— Это правда? — Смилана недоверчиво посмотрела на Арасси.

— В таких делах Ашаи-Китрах не лгут, хаману Смилана, — необычно серьёзно заметила та, на миг поглядев на Миланэ, поправив подол пласиса и взмахнув хвостом.

— Я всё потом расскажу. Завтра, при всех, хорошо? Или, если хочешь, вечером? Или зельно сейчас?

— Нет-нет, завтра. О Ваал, се я что-то… Мне вредно пить. Ой. Пойдёмте-ка пойдёмте, вы же с длинной дороги. Следуйте мне.

Мать разместила их наверху, в бывшей комнате Миланэ и её сестры. Подруги раскладывали вещи и переговаривались лишь по делу: то поставить туда, то — сюда. Но вдруг Миланэ совсем расчувствовалась и сама себе села поплакать.

— Может, не имею права на такие слова, но знаешь что? Ты мне ближе родной сестры, ты моя настоящая сестра. Сама не знаю, почему так. Мы такие разные…

Пореветь, оно иногда львицам нужно, ничего страшного. Потому Арасси не забеспокоилась, а продолжала раскладываться.

— Не говори так. Твоя сестрёнка бы обиделась. И, кроме того: не зря ведь сестринство зовут сестринством, — хлопотала Арасси и улыбалась.

— Прости, я разволновалась. Вы с матерью сегодня столько всего сказали…

— У тебя прекрасная мама. И ты так похожа на неё.

— А на папу?

— Ну, и на папу… Чуть.

Миланэ знала, что ей суждено покинуть родной дом, и когда она приедет сюда в следующий раз, то всё не будет так, как прежде; из ученицы, которой так привыкла быть, она превратится во львицу духа. Так сказала мать. Как же оно странно и нездешне звучит: «Львица духа». Ха-ха, я — львица духа. Интересно, даже забавно. Мне иногда кажется, что во мне ничего нет. Игнимара? Да чепуха… Курьёзно. Серьёзно. Львица духа. Львица духа…

========== Глава XIV ==========

Глава XIV

— Мы её вряд ли застанем, — усомнилась Миланэ.

Так и случилось, как усомнилась. Первой наставницы, Ваалу-Мрууны, в прошлом — воспитанницы строгонеприступного Криммау-Аммау — дома не оказалось. Она жила в сторонке от остальных, в странновато-ветховатом домишке, который ничуть не изменился за столько лет, сколько Миланэ себя помнила; казалось, он простоит вечность, и даже мир пропадёт, на смену ему придут иные, а он всё будет стоять, невозмутимый.

Арасси по-свойски толкнула калитку, потопталась немного у крыльца, даже заглянула в окна, демонстрируя не лучшие манеры. Миланэ сделала несколько осторожных шагов по тропке, глядя вниз — не хочется замарать пласис, тот самый, из Марны.

Подруга ранее сказала:

— В нём ты просто лучше всех. И строже всех.

— Строже? Разве хорошо? — повела хвостом Миланэ.

— Ты сама когда-то говорила: «Стиль не кричит, он подчёркивает». В одежде хорошо всё то, что подчёркивает. Ты, Милани, строга, ты вовсе не легка, не надо. Знай себе, что хочешь, но такова ты со стороны; а что здесь может быть ценнее чужого взгляда? — спросила Арасси, и не дождавшись ответа, продолжила: — Так вот, ты в нём настолько стройно-строга, что тебе сразу веришь.

— Веришь чему?

— Да всему.

Как бы там ни было, наставницы дома не оказалось; но первая наставница — именно та, к кому в первую очередь идёт дисциплара перед Приятием. Отложить посещение «на потом» — знак неуважения, даже презрения.

— Даже не знаю, что делать, — молвила Миланэ, потрогав низкую ветку старой вишни.

— Где она может быть? — нетерпеливо подошла Арасси.

— Где угодно. В соседних посёлках даже. Она — одна на три селения.

— Слушай-слушай, так пошли поспрашиваем у здешних душ.

— Они вряд ли знают, — наученная опытом Миланэ тяжело вздохнула. — Мрууна никому не отчитывается, куда идёт.

Миланэ обходила почти весь Стаймлау, чтобы найти наставницу, но той нигде не было; тем не менее, дочь Сидны решилась разыскать её за всякую цену. Подругу она оставила на месте подготовки к свадьбе; её утешало то, что Арасси точно найдёт себе место среди этого шума.

Искать, в конце концов, притомилась, потому решила сократить путь.

— Амстра но мира менаи, — она негромко проговаривала несложную энграмму, что помогает найти пропавших и потерянные вещи. С нею — легче искать.

Вскоре на мир легли сумерки, и Миланэ обрадовалась этому — ей всегда нравилось это время. Она шла по наитию, по безмолвному знанию, на запад от посёлка, к реке, зная без больших сомнений и внутренней борьбы, что всё у неё получится, потому что иначе не может быть у той, что с дня на день станет жрицей Ваала, но не такой, как это обычно бывает, не самодовольно-уверенной в своей вере и своём знании, не стянутой намертво узкими воззрениями, а внимательной, чуткой, с тонкой тревогой в сердце, чутьём к своему духу и другим душам мира; для неё всё в мире оставалось до конца неразгаданным, загадочным, вещи для неё были неясны; для многих из её рода понятно: почему верить, во что верить, зачем верить, как верить. Но ей…

Так и случилось: наставница нашлась в сумеречном свете. Она совершенно бесцельно ходила по небольшому арочному мосту через реку: туда-сюда, туда-сюда. Миланэ остановилась возле дерева, а потом прильнула к нему, опершись щекой о ладонь, чтобы наставница не увидела её пораньше времени. Дисциплара наблюдала за старой львицей, пытаясь понять: может, она делает нечто нужное, пока непонятное? может, что утеряла на мосту?

«Лучше пойти, она ведь точно меня ждёт», — решила Миланэ.

Когда выходила на мост, то Мрууна вовсе не удивилась, даже не встрепенулась, как обычно бывает после разлуки; а разлука была немалой: полгода.

— Я повсюду искала наставницу, — подошла Миланэ.

— И нашла, — ответила Мрууна, поглаживая перила моста, словно живое существо. — Небольшое испытаньице от меня… чтобы остальные прошлись легко.

— Признаться, получилось не без труда, — Миланэ пальцами дотронулась к сердцу, приклонив уши, покоряясь заученному жесту.

Это не ускользнуло от глаза наставницы.

— Что ж, Миланэ… Когда твоё Приятие?

«Наставница никогда не называла меня ласково. Например, “Милани” или ещё как… Только “Миланэ”. Только так, — вдруг подумалось ей. — Интересно, почему?».

— Осталось около трёх недель.

— А точнее? — потребовала наставница.

Миланэ подумала, что в своё время переняла эту своеобразную требовательность и строгость; иногда она в таком же тоне требовала от других точности-верности.

— Точнее не знаю. Мне не сказали, да и никому не говорят.

— Хах… — отмахнулась наставница, поглядев в сторону. — Вот нравы теперь пошли. Истомляют вам души, мотают нервы. А сами-то, поди, за три луны знали точный день, и то хвосты дрожали.

— Раньше дисциплары наперёд знали время Приятия? — спросила Миланэ, хоть знала ответ.

— По крайней мере, в Криммау-Аммау, тридцать четыре года назад — да. А теперь — видишь как. Как-нибудь, экак. Перебьётесь, мол. Если это от желания вас всех помучить, так это плохо. Если от бардака, то тоже плохо. Но, может, я чего-то не понимаю. Ведь давно было моё Приятие… Стара я уже.

— Львица вовсе не стара! — поспешила уверить дочь Сидны.

— В Сидне тебя научили льстить. Право, здесь это лишнее, поверь, — беззлобно, даже весело молвила Мрууна.

— Наставница Мрууна все эти годы говорила так, будто в Сидне меня учат чему-то…

— Плохому? — пронзила взглядом наставница.

— Можно так сказать.

— Нет. Дисципларий даёт очень многое, — задумчиво сказала. — Там просто не учат всему.

— Наверное, нет такого места в этом мире, где учат всему.

— Да и в других мирах, наверное, тоже.

— В других мирах?

С моста они направлялись на твердую землю. Миланэ очень внимательно посмотрела на Мрууну, и невольно замедлила шаг. Та вовсе не торопилась отвечать. Они успели пройти с десяток шагов по пыльной грунтовой дорожке, прежде чем уши Миланэ услышали будничное, нескладное: