— Ты чего таких старых стражей взяла? — со смехом прошептала Арасси на ухо, когда они тронулись в путь из Сармана.

Ничего не ответив, Миланэ задумчиво глядела на далёкий Мараманарский холм.

«Вот что. Если не найду «Снохождение» в Марне, то попытаюсь достать его в Сидне. Любой ценой. Так-так, вот как оно получается: у меня есть запасной вариант, и это — превосходно. Славно…», — воспрянула духом Миланэ и ослабила пояс.

В то же время Арасси не обиделась на молчание подруги, привычная, что иногда Миланэ может не ответить на всякий вопрос; она, напевая нехитрый мотивчик, глядела в окошко и держала в руке небольшое зеркальце; время от времени, отрываясь от созерцания, всматривалась в себя, а потом снова возвращалась к миру, при этом непрестанно улыбаясь и сияя.

Её ладонь оказалась в ладони Миланэ.

— Так рада, что ты едешь ко мне в гости. Взаправду, — Миланэ сжала её тонкие пальцы.

— А я просто без ума от этого, ииии! — Арасси вдруг кинулась подруге на шею — Мы с тобой отлично проведем время: увижу твоих родных, мы с ними поболтаем, я увижу твою родню, да-да, а потом мы куда-то пойдём и кому-то что-то там сослужим, поможем, а потом как-нибудь прошвырнёмся и натворим шалостей, — Арасси лизнула Миланэ в щёку, а потом прижалась к её плечу, цепко ухватив за локоть, и замурлыкала.

Вздохнув, Миланэ смолчала.

Так они ехали очень долго, и Миланэ думала, что подруга уснула на её плече, как вдруг та зашевелилась и спросила:

— Что это за книга?

— Как объяснить… — Миланэ смотрела в окно. — Если вкратце, то это поучания по… по сновидению.

Застучала брусчатка под колёсами — они ехали по мосту через какую-то реку.

— Все эти поиски — ради какого-то учебника по сновидению? — фыркнула подруга, а потом зевнула.

— Арасси, эта книга принадлежит к первой группе в библиотеке Марны.

— Что это значит? — легкомысленно спросила Арасси. — Она — вероборческая, очень-очень?

— Ну получается, что как бы да. Хранится она в Особом зале библиотеки, в опечатанном ящике. Вот таком, — Миланэ руками показала его размеры.

Сонными глазами Арасси следила за её жестами. Потом хмыкнула.

— Тогда это должно быть что-то более серьёзное, чем просто учебник по сновидению. Хотя вообще не представляю таковой: невозможно этому научиться по книге.

«Невозможно-то и невозможно. Но мне не учиться надо. Мне знать надо», — подумала Миланэ.

— Почему ты так уверена, что эту книгу можно достать?

— Должны существовать её копии либо старые тиражи. Иначе на неё не делали бы комментариев, которые я везла в Марну, правильно? Кто будет делать комментарии на книгу, которой уж давно в миру нет?

— Верно. Но, на самом деле, тут никакая книга не поможет, — Арасси освободила от плена плечо подруги, — а особо если… всё серьёзно и действительно… непросто.

Миланэ не сразу вняла, о чём говорит Арасси. Но безмолвное чувство Ашаи подсказало — речь о её давней, главной проблеме в сновидении.

— Как у тебя? — почти утвердительно спросила Миланэ.

— Как у меня. Лично я бы не хотела знать сновидения вообще, оно больше мучает, чем даёт мне что-то. Но Ваал через него хочет меня знать — так Ему угодно. Что я могу сделать?.. Но ты, тебе-то всё зачем? В сновидении всё, кроме Ваала — твои иллюзии… — потянулась подруга.

— Арасси.

— Что?

— Ты можешь вспомнить, чтобы я хоть когда-нибудь тебя осуждала за вкусы?

— Хей, не обижайся, погоди. Я ничего плохого не хотела сказать. Мне просто любопытно.

Молчание угнетало обоих, потому Арасси продолжила:

— Я вот очень люблю отречённое чтение, и ты это знаешь. Оно, не побоюсь признаться, весьма полезно.

— В каком смысле «полезно»?

— Знаешь, я никогда не читала книги, где идёт прямая хула на веру, на Сунгов, на Ваала, на сестринство. Такую книгу я всегда отшвыривала куда подальше. Меня интересовало другое: сколь глубоко может пасть Ашаи, сколь она может быть добросовестна. Либо злосовестна. Какая тьма может селиться в её душе. Что думает павшая духом и как со стороны это выглядит — вот что для меня любопытно. Это интересно, согласись, и полезно.

— Да. Это может быть полезным.

Пригрело солнце, и Миланэ-ученица придремала, прильнув щекой к холодной коже обивки. Упала она в приятнейшую дорожную дрёму, выход из которой всегда мучителен, а возврат в неё — сладок.

«Все говорим, что желаем жизни, а сами так ищем дрёмы и снов», — взволновались мысли Миланэ, а потом утихли.

Но хорошая, мощёная дорога кончилась, и на первой же кочке тряхнуло так, что Миланэ враз проснулась, недовольно и сонно посмотрев по сторонам. Она думала, что Арасси тоже дремлет, но та с необычной для себя серьёзностью смотрела в противоположное окно.

Она отлично знала, что хорошая дорога из Сидны в Ходниан кончается как раз у раздела между Северным Ашнари и её родиной. Совсем немножко, и они будут на землях Андарии.

«Моя земля, моя Андария, моя Андария, Андариа, Андаррийах, Андарри…», — склонялась голова Миланэ во дрёме.

Арасси смешно щурилась от знойного солнца, с большим любопытством разглядывая родные для Миланэ земли.

— Мы уже совсем близко?

— Прямо, прямо! — громко сказала Миланэ извозчему, который не знал пути в в Стаймлау, а потом ответила ей: — Да.

Совершенно всё источало спокойную, размеренную жизнь. Низкие, широкие дома, обилие ухоженных садов, повсюдные чистота и порядок. Уютный, замкнутый на себе мир, по которому Миланэ хоть и не слишком скучала, но вспоминала всегда с ностальгирующей негой. Вообще, жила в ней эта двойственность, как наверное, и в любой Ашаи-Китрах: одна часть её естества, сызмальства воспитанная в ухоженном, благонравном андарианском доме, принимала многие представления и привычки, что правили в этой среде; вторая, более обширная, жила тем, чем живут сёстры-Ашаи, и верила в то, во что верят сёстры-Ашаи. Это иногда порождало внутренние склоки в душе, нерешительность, сомнения; к примеру, строгий нрав андарианки не позволял ей то многое в личной жизни, что ничуть не воспрещается всем сёстрам-Ашаи, и даже вполне одобряется. Но большинство сомнений, в конце концов, разрешались в пользу второй части души, потому как она в первую очередь — Ашаи-Китрах, львица духа Сунгов, а уже потом — андарианка; поэтому чаще всего она смотрела на мир, как львица, надлежащая к великому сестринству, а не андарианская маасси, и неудивительно — большую самую важную для становления характера часть жизни она провела в Сидне, совершенно самостоятельно, в отрыве от дома и родителей…

Но ещё, иногда мельком, она чувствовала нечто совершенно третье, независимое и безбрежное, но что именно — так Миланэ и сама не могла уловить, даже смутно. Более того, иногда она понимала, что нету лишь двух Миланэ — это жалкое упрощение — а есть десятки, десятки десятков личностей внутри, и цельность её «Я» — иллюзия.

— Сейчас налево… Это моя улица, Арасси. Я здесь играла в детстве.

— Ииии! Мрррр.

«Интересно, а дома уже прознали, что я еду?», — помыслила Миланэ.

Конечно, она, как андарианка по крови, прекрасно знала, что вести в здешних посёлках распространяются с быстротой молнии. Миг, и уже все знают: кто, зачем и как прибыл, и незнакомому хвосту здесь невозможно прошмыгнуть незамеченным. Тем не менее, всегда удивляло то, что к её прибытию дома всегда были готовы; и неважно, предупреждала ли в письмах, когда приедет, либо вовсе умалчивала — всегда, когда приезжала, на пороге дома обязательно встречала мама. Создавалось впечатление, что у матери нет иных дел, кроме как ждать Миланэ, и нет других детей, кроме любимой Миланэ.

— Попрошу здесь остановить. Да-да… Хорошо.

Первой, быстро и ловко, соскочила на землю Арасси. Ещё утром, когда они только проснулись в постоялом дворе, она оделась в сдержанный серо-синий пласис с широким кушаком золотистого цвета; она очень долго вертелась у зеркала, дольше обычного, и поскольку Арасси никогда не жалела времени для зеркал, то им пришлось весьма поздно выехать. Миланэ было втайне приятно, что подруга так тщательно подготавливается к знакомству с её землёй и роднёй. Ей не всё равно!