Сидна, не считая Сиднамая и земель вокруг дисциплария — это множество самых разных строений, преимущественно из мрамора, соединённых сводчатыми галереями, маленькими садовыми дорожками и широкими аллеями. Каждое имеет своё назначение: есть и больница (одна из лучших в Империи), есть лектории, есть термы, есть мастерские, есть всё.

В одном из таких, которое называют дивным именем Гелейса (а практически каждое здание имеет своё имя), и находится сегодня Миланэ. Гелейса — очень простое одноэтажное здание, подавляющую часть которого занимает огромный зал с не менее огромными окнами; его главное назначение — обучение танцам, позам и жестам; нет, в стаамсе тоже есть залы для этого, но Гелейса — в первую очередь…

Посторонним вход воспрещён.

В главном зале, на боковых стенах здесь — панно: сёстры-Ашаи в разных позах. Лас-аммау, омраани-аммау, криммау-аммау, аамсуна-аммау, хейтари-аммау… все сорок восемь традиционных-классических-канонических поз.

Над главным входом — надпись: «Учись, ученица».

Миланэ могла сегодня не приходить. Сегодня у неё совершенно свободный день, а завтра она уезжает вместе с Арасси в Андарию. Дисципларам её возраста уже не нужны эти занятия — в своё время она успела отдать им очень много времени, и умеет всё, что должна.

Раньше эти занятия воспринимались как тяжёлая необходимость, изнурительный труд. Но с течением времени Миланэ нашла в них отраду: повторяя полностью заученные движения, не по своей воле, а по воле наставниц, она словно отрешалась от себя, покидалась-забывалась, получая возможность либо пребывать в состоянии покойного, бестревожного безмыслия или же отвлечённо думать о своём. Беседуя с подругами, Миланэ нашла, что и они ощущают примерно то же самое.

На самом деле, забыться, уйти от себя в равномерности и монотонности — это исцеление, это спасение.

Не зря ведь сладчайший сон — серость без снов.

— Омраани, атэс!

Поза «спокойного пребывания». Встать ровно, очень ровно, идеально ровно, подбородок чуть ниже, ещё, руки свободно вперёд, пальцы легко обнимают пальцы. Стоишь на любой церемонии, на любом сборище? Так и стой.

«Как хорошо, что мы с Арасси уезжаем ко мне… Ваал мой, она ни разу у меня не была, я у неё — целых три раза! Хоть ей и ближе, ей что, пять десятков льенов от Сидны — и она дома…»

— Анэшмаан, атэс!

Сорок восемь классических поз предполагают, что Ашаи может не только стоять на земле, но и сидеть на земле. А сонм неклассических, что: сидит на стуле; сидит на диване; сидит на маленьком или неудобном; лежит просто так; лежит, соблазняя льва; полулежит в патрицианском стиле; облокотилась о спинку стула; сидит на краю бассейна в термах; выглядывает из окна (с учётом того, где основной созерцатель — спереди или сзади); стоит с луком; стоит с иным оружием… Анэшмаан — вариация классической хнента-гастау, только там ты сидишь просто так, а здесь — в сосредоточенной задумчивости; как говорит Арасси: «делаешь умный вид».

«Времени проходит всё больше, понимаю всё меньше. Ваал мой, почему я так увлеклась снохождением, вот любопытна, всё хочу знать, а зачем оно мне — знать?.. Жила бы себе без веды, горя не знавшая, не пытаясь вникнуть — ведь и так не поймёшь… Но если не поймёшь, тогда какая ж ты Ашаи-Китрах, какая сестра понимания? Но мы все притворяемся, что понимаем. Я не знаю, что такое мир. Мне неведомо, кто я такая.

— Криммау, атэс!

Криммау-аммау. Коленопреклонение.

«Всё-таки глупейшие головы запретили «Снохождение». Верно, об этом очень трудно написать, а потому всяческая подобная книга должна цениться на вес золота, так нет! — ещё запрет. Теперь ходи, ищи его, рискуй. А, может, так должно быть? Не всем дано знать, да не всем нужно… Знать, ха-ха. Эк хватила, знать. Знание — ерунда, главное — сила. Или знание — сила? А может, всё — мои иллюзии? Но какие живые иллюзии! От них тошнит, живот болит и кружится голова».

— Хейтари, атэс!

«Дурное у тебя в голове, Милани, непрактичное да наивное. Признайся себе: воля доброй судьбы сделала тебя сестрою-Ашаи, и если бы сложилось иначе, то вдумайся: жила бы ты тихой, неспешной жизнью у себя Ходниане, детей бы нарожала, с мужем-дурнем бы управлялась, изменяла бы ему потихонечку, несильно так, аккуратненько, осторожненько да нечастенько, вот как сестра, сестра моя сестрица родная… Жила бы всем этим, неброским. Но гляди, сколь добра добрая доля: хороша твоя игнимара, прекрасны твои подруги, высока твоя Сидна, славен и силён твой патрон, верна твоя вера и сильная ты Сунга. В Марну езжай, серьёзную жизнь познавай. И дочку роди, а можно и сына. А можно обоих вместе. Тогда мама моя заплачет и скажет в своём доме: «Вот моя дочь, вот гордость — глядите, все Сунги!». Она всегда так хотела сказать. Она всегда хотела…

— Ниже голову, Миланэ, — говорит ей наставница. — Не следует так взлетать.

========== Глава XIII ==========

Глава XIII

Вообще, Арасси умеет производить впечатление, когда хочет. И не только потому, что от природы одарена пугающего совершенства красотой. В её движениях и повадках, когда надо, появляется неуловимая свобода властительницы, словно бы она — сошедшая к простым душам хозяйка мира. Или, если выражаться языком южных или западных варваров, богиня; только она не гневная богиня, а обольстительная, чарующая, всепрощающая и весёлая. От её свободного нрава и переливчатого смеха львы теряют голову; а многие львицы завидуют, злобнеют, либо стараются украдкой подсмотреть да подучиться, либо просто любуются и воспринимают как есть, как вот например Миланэ. Тем не менее, несмотря на пресловутый свободный нрав, Арасси никогда не одевалась пошло либо вызывающе; в этом она весьма сдержана и никогда не даёт повода для кривотолков. Чувство меры, чувство момента — вот что Миланэ любила в ней.

Вот и в книжную лавку с претенциозным названием «Акнимал» (всякий знает, что Акнимал — герой старого эпоса Сунгов, ещё более старого, чем сама Империя) она входит так, будто ей принадлежит весь Сарман вместе с жителями впридачу. Облачённая в дорожную свиру совершенно непрактичного, но красивого светло-бежевого цвета, со сдержанно-ассиметричным подолом, Арасси подходит к прилавку и ставит на него обе ладони, осматривая всё вокруг.

— Что преподобной слышащей Ваала угодно? — спрашивает её книжница, внимательно наблюдая.

У Ваалу-Миланэ-Белсарры не лучшие способности к эмпатии, но она безошибочно учуяла бессильную, завистливую злобу молодой особы, всецело обращенную к Арасси. Но Арасси совершенно нипочём такая ерунда, как чужие недобрые взгляды и плохие мысли. Она с благожелательностью, мягким спокойствием говорит:

— Попрошу львицу сказать мне: здесь ли сир Морниан?

— Здесь.

— Благодарна.

Не говоря ни слова больше, Арасси уплывает за прилавок, не отпуская с него одну из ладоней, приглаживая его, будто бы это — живое существо. Следом за нею — так уж и быть — следует Миланэ; из-за врождённой вежливости и нелюбви ко всякой грубости, она обращается к львице-книжнице:

— Львица разрешит?

Ведь она-то здесь всего лишь второй раз в жизни (первый был лет пять назад, да и то случайно).

— Преподобная тоже к сиру? — спрашивает эта небольшая ростом, с пятнышками на мордашке львица, крепко сцепив ладони перед собой.

— Да, у нас — важное дело.

— Прошу, вам не надо спрашивать у меня изволения.

Тёмный, небольшой коридор. Арасси в нём внезапно оборачивается, приставляет палец к губам и подмигивает; далее она старается идти бесшумно, и двери, что впереди, начала отворять крайне медленно и осторожно. Миланэ с непониманием наблюдает за сими действиями, но невольно сама начала ступать осторожнее.

За дверцей оказалась небольшая, светлая комната — по всему, кабинет владельца. Интерьер пестрел самыми различными вещами; в помещении вовсю царил явственный бардак, который безуспешно пытался прикинуться порядком. Прямо на полу в нестройные стопки собраны книги, какие-то свитки, обрезки бумаги. Что говорить о полках и шкафах — они доверху заставлены множеством подобных вещей. А за столиком, на удивление свободным от хлама, боком к гостьям сидел, собственно, самец и хозяин. Меньше всего он был похож на книготорговца: высокий, полноватый, с хорошо ухоженной, гладкой рыжей гривой.