Всё это хорошо, всё это так…
Миланэ вздохнула.
Тай, сын ювелира из Сармана. Это были её первые и единственные отношения, которые можно назвать «постоянными», «продолжительными», если под продолжительностью понимать год и две луны, а постоянством — возможность видеться где-то раз в неделю, и то не всегда. Ей — двадцать один год, она только-только вернулась с Востока, совсем скоро — двадцать два; характер её чуть обострился, прошёл очищение пламенем, как у всякой ученицы, что успела послужить Легате. Практически с самого начала, если не считать небольшого периода влюблённости Миланэ, была понятна надуманность и половинчатость этих отношений; и он, и она скрыто знали, что у них нет будущего. Безусловно, прекрасный вопрос — что такое «будущее» в этом смысле? Супружеский обет? Ашаи нельзя замуж. Сожительство после Приятия? И он, и она понимали, что это — невозможно (Миланэ не собиралась, Тай искал себе супругу). Рождение детей? Миланэ не была готова, тем более вот так. Взаимная любовь до смерти? Эй, уже не смешно.
Тем не менее, Миланэ принимала эти отношения по трём причинам. Во-первых, и да-да, как ни странно, он был чрезвычайно точен в слове и пунктуален. Казалось бы — что такого? А всё дело в том, что дисциплары-Ашаи — не обычные львицы; и если лев, возжелав поухаживать за любой маасси, может практически в любой момент придти туда, где она обычно бывает, перехватить её где-то по пути, даже придти прямо домой, как принято в последнее время и попросить выйти, то с дисципларой так не получится. Хоть в любом дисципларии и есть так называемые «часы посещения», но они настолько ненадёжны, что на них и положиться нечего; кроме того, они больше предназначаются для родственников. Вовнутрь большинства строений дисциплария, а тем более его жилых кварталов, лев не может попасть; и хоть есть рисковые сорвиголовы, которые нарушают строгий закон, в целом это — невозможный вариант. Кроме того, дисциплара почти всегда чем-то занята, и свободное время ценится, определяется наперёд, высматривается. Нехорошо получается: лев не может проявить инициативы. Он не может встретить желанной дисциплары тогда, когда хочет!
Что делать? Любая Ашаи — львица; как-то не очень хорошо идти и устраивать всё самой. А потому многие поколения дисциплар выработали свои способы. Миланэ использовала надёжный и проверенный: писала своеобразные записки, главным назначением которых было дать знать в завуалированной форме, когда и как Тай может её встретить. Скрытность необходима по приличиям и этикету: не могла же она написать: «Жди меня после шестого часа такого-то дня — встретимся».
Потому приходилось писать нечто подобное:
Привет, милый Тай,
есть несколько вещей, недоступных львиному пониманию: первая, это природа игнимары; вторая, это безбрежность Тиамата; и третья, это почему отменили столь ожидаемое занятие по игре на цимлатине, которому не суждено состояться в шестом часу восьмого дня второй Луны Вод. Я буду с тобой откровенна: мало что может сравниться с игрою на цимлатине — великим услаждением слуха; между всем, если ты когда-нибудь пожелаешь услышать мою игру, то дай знать — я буду рада принести удовольствие столь доброму Сунгу навроде тебя. Слов нет, моя игра несравнима с игрою нашей наставницы — истинной мастерицы, но я стараюсь верночувственно следовать её наставлениям верно. И теперь я лишена этого занятия и хорошего наставления! Потому мне ничего не остаётся, кроме как поделиться с тобою своей лёгкой печалью.
Целую,
ВМБ
Передавались эти записки либо извозчими, либо посыльными, либо подругами-друзьями. Конечно, в какой-то момент можно задаться вопросом: зачем этот маскарад? Почему не написать: «Буду свободна тогда-то»? Нельзя! Вот не могла Миланэ переступить через этикет переписки, даже в таких личных вещах — так положено для Ашаи-Китрах. Тот же этикет очень рекомендовал сохранять у себя копии записок и писем (так исключается вероятность подделки), и Миланэ иногда со смехом перечитывала их. И, безусловно, все они оформлялись каллиграфически — никак иначе.
В условленное время Тай всегда был у врат Сидны; он никогда не опаздывал, безупречно точный — ни разу не пришлось ждать. Миланэ боком вскакивала на его фиррана и они неслись к Сарману.
О да, и это было второй причиной — эти совместные, вечерне-ночные поездки на фирране. О да, Тай имел превосходного, породистого, откормленного, мощного, лоснящегося фиррана с огромной гривой, который очень нравился Миланэ — настоящий зверь. Далёкий-далёкий пра-пра-сородич львиного рода, четырёхлапый, большой, он вёз их к Сарману длинными, упругими прыжками; иногда Тай садил её впереди, иногда — позади; в первом случае она пребывала в объятиях, во втором — льнула щекой к его спине, и каждый раз получала тайное наслаждение. Ей почти-почти верилось, что её забрал за собою некий герой, знающий свою цель, уверенный, укравший её от остального мира, и она была безумно рада этой целеустремлённости, этой подмене своей воли на чужую. Они с Таем, как Миланэ потом поняла, в те моменты были наиболее близки, даже больше, чем при самой близости; они оба, молчаливые, получали нечто такое от этих поездок, чего не могли получить нигде более; они были почти настоящими, почти сами собой. И чего тут таить, именно от этих поездок, от этого фиррана, от его живой мощи Миланэ распалялась больше всего, иногда до того, что ей хотелось дёрнуть Тая за гриву, взглядом умоляя, и чтобы фирран резко отскочил с дороги в спасительную чащобу, он чтобы Тай остановился прямо посреди вечероночи в этих зарослях и прямо там, без глупых условностей, взял её, а фирран бы стоял над ними, наблюдая, и с его пасти исходила бы на мать-землю длинная, искрящаяся в лунном свете слюна…
Конечно, так никогда не случалось. Это — из разряда безумных, несбыточных эрофантазий, которые навсегда укрыты покровом глубокой тайны.
Но вот что касается небезумного и сбыточного, то — и это третья причина — Тай был хорош. Тут надо начать с того, что Таю нельзя было довериться, как дорогой душе, с ним нельзя было поговорить начистоту. Он никогда не интересовался её жизнью и почти ни о чём не расспрашивал; даже то, что она — андарианка, узнал чуть ли не через полгода с их знакомства; а потому она тоже стеснялась всяких расспросов о его жизни. Беседовали они всегда отвлечённо, словно отбывая повинность, касаясь только нейтральных тем, их совместные пребывания в обществе, в целом и общем, оказывались для Миланэ скучны и тягостны. Тай был из той самой породы львов: без надломов, зазубрин, правильный в поступках и мыслях, с чётким жизненным планом, а потому — успешных, воспитанных в ровном, спокойном роду, знающих себе цену и так далее. Такие очень нравятся многим львицам, с такими можно неплохо устроить жизнь. Тай был внимателен, всегда старался устроить их досуг; Миланэ хорошо это подмечала; но здесь всегда чувствовался дух чистейшей формальщины — каждый играл свою строгую роль.
После развлечений, выхода в свет и досуга, закономерно наступали мгновения игр самца и самки. Вот здесь ему можно было довериться, как льву, и расслабиться — он знал, что делать, никогда не совершал глупостей и безупречно соблюдал правила. Ведь что самое важное в подобных дружески-интимных отношениях: взаимная, огненная страсть? тайная, безответная влюблённость одной из сторон? обилие взаимных интересов? сходство темпераментов? Как бы не так! Однажды подруга-Арасси очень точно подметила, когда они взялись обсудить эту тему:
— Правила игры, Миланэ.
Да, именно так. Тай безупречно соблюдал правила игры, потому Миланэ без всякой опаски и напряжения сдавалась ему. Он никогда не забывал о ней; ничего не делал через «не хочу»; относился с уважением, а всякое доминирование и унижение беспрекословно прописывалось в правилах и было частью полового ритуала; ни о чём не распространялся; молча, охотно шёл навстречу её мельком высказанным пожеланиям, да и сам был наделён хорошей фантазией. Ближе к концу их отношений Миланэ всё меньше понимала, зачем им эта пытка межполовых формальностей и предварительных хождений вокруг да около, зачем все эти визиты, вечера, ужины, прогулки и представления, если можно просто взять да перейти к единственному-главному, хотя проходила она эту пытку со всем достоинством, красотой и грацией, на которые только была способна, а способна она на многое.
