Но, естественно, и это осталось тайной — андарианки о таком не признаются.

Присутствие Тая в своей жизни всё-таки, несмотря на неоднозначность и сумбурность, Миланэ воспринимала благосклонно. Оно помогало не бросаться опрометью на какого-либо льва, что вдруг тебе понравился; не делать глупостей; находить выход для тех самых времён, когда хочется чистейших, банальных ласк без претензий на всё остальное; чувствовать себя хотя бы на некоторое время «при самце». Она знала, что у него есть другие львицы. Она знала, что он ищет себе супругу. Это никак её не заботило, ревновать было бы унизительно и бессмысленно — таковы правила игры. Правда, его львицы пылали от ревности до искр в глазах, и самое забавное случилось тогда, когда Ваалу-Миланэ пришла зажечь огонь Ваала в дом родителей Тая (вот тебе и польза в отношениях с Ашаи); к несчастью, она серьёзно опоздала, по весьма уважительной причине, а потому нос к носу столкнулась со львицею, у который были самые серьёзные виды на Тая; он привёл её на ужин к родителям — познакомить. Безусловно, родители вынуждены были пригласить Ваалу-Миланэ к столу, но она сослалась на очень-очень важные дела, и всё бы на этом закончилось, но необычную настойчивость вдруг выявил сам Тай, который, казалось, должен быть заинтересован к её скорейшем исчезновении. Он просто не отпускал, упрашивая! Убедил, пришлось ненадолго присесть.

Львица, вполне миловидная, сидела, улыбалась, и даже беседовала с нею, но изнутри просто душилась ненавистью и ревностью; эмпатия Миланэ не могла вынести этих волн, поэтому она очень скоро ушла.

— Тай, ты зачем её так унизил? — потом потребовала объяснений у Тая.

— Если она хочет быть моей женой — стерпит. Она подо мной, не я под ней.

— О фу, Тай, какая пошлость, — фыркнула Миланэ.

— Может быть, — очень спокойно сказал он. — А можно назвать это «жизненностью». Знаешь, я не хотел так: чтобы она осталась, а ты ушла, не посидев со мной за столом. После всего, что между нами. Понимаешь?

Миланэ ещё повозмущалась для приличия, но поняла, что это был весьма и весьма недвусмысленный жест уважения; в целом, он обошёлся непорядочно с той львицей, будущей супругой, но порядочно — с нею, Ашаи. Что важнее, как правильнее? Она так и не смогла решить этот ребус.

Эх Тай, Тай.

Миланэ не виделась с ним уже полгода, а отношения прекратились ещё много раньше. Всё-таки хотелось с ним попрощаться, пожелать наилучшего в жизни и лизнуть в щёку — хорошим самцам надо отдавать должное.

«Даже сама не знаю, чего хочу в жизни… Вроде всё есть, а если раздумать — так негде прильнуть».

…вот чтобы всю любил, без условности и всяких «но» да «если» и «потом».

«Я бы тебе многое отдала. А может, даже всё…».

— Ваалу-Миланэ-Белсарра?

Миланэ аж одёрнулась от неожиданности: она столь глубоко ушла в себя, что не заметила, как подошёл белосеверный незнакомец в коротких штанах и простейшей тунике; до того он был прост, что странно, как его вообще впустили.

— Доброго дня безупречной. Я от Тая пришёл.

— Доброго дня льву… Да? — встала она.

— Я — его друг. Он не смог написать письма по некоторым причинам. Просил передать, что ни о чём не жалеет и надеется, что так же себя чувствует и преподобная. Просил передать наилучшие пожелания.

«Тай, Ваал мой, ты всегда был столь умён-смышлён. Как можно такое передавать через друзей, даже самых близких?», — неприятно изумилась Миланэ.

— А что помешало написать? — всё же спросила.

— Некоторые семейные обстоятельства, так сказать, — скривился он, замысловато жестикулируя. А потом махнул ладонью, мол, чего таить: — Супруга не даёт. Она в своё время нашла письма, был небольшой скандал. Он не хочет теперь её волновать — она беременна.

— Он сочетался в браке? — ещё больше изумилась Миланэ.

Удивил не сам факт, а то, что она не знала.

— Уж две луны как.

— Откуда лев знает о письмах?

— Боюсь, об этом пол-Сармана знает. Что я буду тут врать перед преподобной?

— Что ж, пусть лев передаст и ему наилучшие пожелания. Передаст благодарность за приглашение на свадьбу. И за то, что так прекрасно со мной попрощался, — кивнула Миланэ и решительно ушла.

Вот так всегда; примерно такой конец ожидает подобные связи.

«Бредно, скандально, сумбурно, немного балаганно, забавно и в чём-то жалко», — позлилась немножко Миланэ, хотя к Таю не питала ничего, даже обиды. Всё-таки хотелось лично попрощаться, да ладно. Немного подумала о том, как этот друг Тая смог попасть внутрь дисциплария, но потом вспомнила, что сама выбрала час посещений, чтобы пообщаться с ним внутри, а не снаружи.

Ничего страшного не случилось, просто забавный жизненный эпизод. Ах, кто-то бахвалился, что «она подо мной, не я под ней». Впрочем, имеет право. Негоже бередить души добрых супруг Сунгов, особенно беременных, вносить смуту в молодую семью. Быть Ашаи-разлучницей, скандальщицей, вносить хаос в чужие отношения — не одобряется Кодексом и аамсуной.

Наболтала лишнего всё-таки.

В самом деле — ничего такого. Она давно уже ничего не чувствует к Таю. Если встретятся где на улице — вежливо поздороваются, и всё.

Но что-то как-то начало бередить, совершенно безотносительно к нему, а так, вообще… Она никогда всерьёз не думала о тихой драме судеб Ашаи; как-то всё проплывало мимо, а тут — не проплыло, корабль сел на мель. По прибытию в свой дом, села на кровать и зарыдала такими горькими слезами, коих давно не было в жизни.

«Не будет так, как у Малиэль», — дрожала её челюсть. — «Ничего не будет. Всё — ложь».

Иногда одиночества хочется больше, чем любой компании, любой пары и всякой понимающей души; так часто бывает с Миланэ, и вот теперь, кое-как успокоившись в родных стенах, Миланэ решила уйти… а куда уйти, если хочется побыть одной? Верное дело, в Сидне найдётся и такое место: Аумлан-стау, что в переводе с древнего означает незатейливое «Тихий дом» или «Дом тишины». Полтора льена от Сиднамая, полчаса ходьбы. Идёшь туда, выбираешь себе комнату-помещение (четыре стены, циновка на полу, пара одеял, стул, маленький коврик, окно, подставка для свечки — всё) и делай, что тебе нужно. Общаться там нельзя, в занятые комнаты заходить тоже нельзя, шуметь нельзя.

Дисциплары не любят мрачно-тихий Аумлан на берегу сонного, болотистого озерца, в который иногда заставляют ходить наставницы упражняться в тишине ума. Значительно лучше, веселее и эффективнее делать это в залах стаамса, вместе с подругами; ведь если двадцать таких, как ты, сидят себе и молчат вместе во тьме, то это много сильнее, чем ты сама сидишь и молчишь. Сама многое не намолчишь, а с другими — можно.

Поэтому в него ходили нечасто, а если и ходили, то с простой целью — выспаться в полной тишине. Наставницы за это не ругали — они сами так делали.

«Как попортило настрой», — думала Миланэ, ступая к Аумлану, одетая уже в простую свиру. — «Хоть вой, хоть рычи».

Но по дороге обида и злость улетучились сами собой и Миланэ прибыла в Дом Тишины уже вполне в согласии с собой.

«Что делать? Возвращаться?.. Но ладно уж, раз дел сегодня нет, так пару часов упаду в аумлан, а потом домой пойду, ужин сготовлю».

Аумланом зовётся не только этот дом одиночества, но и медитативная практика Ашаи. Аумлан бывает разным: тёмным — когда просто сидишь или лежишь, стараясь изгнать из головы все мысли и не заснуть; светлым — это когда вглядываешься в какой-нибудь предмет либо в рисованную энграмму. Практика аумлана весьма близка к сновидчеству, а потому ему уделяют мало внимания; он считается прерогативой сталл и юных дисциплар, которые не могут поймать во сновидении образ Ваала. А сновидение ни на что больше не годится, как говорится. Только увидеть Ваала, и хватит. Незачем среди иллюзий сновать, не-за-чем.

Вошла в низкое, каменное, длинное здание, выбрала себе первую комнату, вывесила красный шнур на кольце мощной дубовой двери — знак того, что комната занята — и, сбросив свиру и сандалии, легла на циновку.