Она задумчиво играла небольшим золотым браслетом на руке; глубокие тени воцарились в комнате.

— Он не говорил, в каких талантах нуждается? — спросила Леенайни, глядя куда-то вдаль.

— В общем-то, нет.

— А что насчёт Дара Обращения?

«А вот нетактичный вопрос с её стороны», — подумала Миланэ. В среде Ашаи не очень принято его задавать. Миланэ всегда старалась поставить себя на чужое место, и сейчас признала: она, будучи амарах, ни за что бы такое не спросила, или если бы и спросила, то немного по-другому, мягче, не в упор…

Но, в конце концов, это ведь амарах, а не абы кто; что от неё скрываться?

— Двадцать тысяч империалов золотом.

Ваалу-Леенайни несколько раз моргнула, потом осмотрелась вокруг, разглядывая всякие-разные предметы в своей комнате. У неё вырвался неопределенный жест, который Миланэ не смогла понять, но больше всего он напоминал непонимание, даже недоумение.

— Очень достойный дар, должна отметить, — сказала Леенайни, будто о пустяке.

Серьёзный взгляд амарах к Миланэ, даже серьёзно-укорительный, будто Миланэ порочна и плоха. Но вдруг Леенайни воссияла чистой, искренней улыбкой:

— Я безусловно удовлетворю просьбу твоего патрона. В письме, — она помахала им, — он просит, чтобы ты после Приятия уехала в Марну. И я ни в коем случае не могу отказать столь уважаемому льву. Должна заметить, что это лучшее письмо патрона, которое я когда-либо видела.

Радость и тепло разлились по душе Миланэ; она глубоко вдохнула.

— Моя амарах… Могу узнать, куда мне суждено было направиться?

— Сейчас это уже совершенно неважно, Милани. Всё поменялось… всё, — туманно молвила амарах, вчетверо сложив письмо. Потом она встала и прошлась по комнате, раздумывая о чём-то. Её тихие шаги шуршали в тишине.

— Раз так, Миланэ, то я бы хотела задать вопрос. Только прошу: не переспрашивай. Отвечай, как есть. Подумай.

— Уши слушают, моя амарах.

— Ты представляешь себя вне сестринства Ашаи-Китрах?

Неожиданный вопрос. Впрочем, он вполне может быть частью этой традиционной беседы амарах и будущей сестры-Ашаи, подумала Миланэ, так что удивляться нечему. Ничему не удивляйся, Миланэ, всё идёт так, как и должно идти.

Создав вид, что глубоко раздумывает, Миланэ, растянув время, ответила:

— Нет, не представляю, моя амарах.

— Ты — Ашаи до кончиков когтей?

— Да.

— Ты никогда не предашь сестринство и саму себя? — села она прямо возле дисциплары, близко-близко.

Миланэ поднялась и приложила руку к сердцу.

— Не предам.

Как можно?..

— Хорошо, — всматривалась в неё Леенайни, пытаясь понять. — Хорошо, Ваалу-Миланэ-Белсарра, дочь рода Нарзаи. Хорошенько, — отпрянула.

Леенайни возвратилась к своему дивану, разлеглась; Миланэ же смотрела на тёмно-фиолетовое небо в окне с первыми звёздами на небе. «Сколь они далеко», — подумалось. — «Учёные говорят, что они дальше солнца, дальше луны, и будь у тебя тысяча жизней, всё равно не сможешь дойти ни к одной. Но что там, в этой бесконечности? Есть ли там другая Ваалу-Миланэ-Белсарра?.. Как жить средь столь неизбывно-огромного мира?..».

— Рада за тебя, — голос Леенайни возвратил к жизни и её заботам. — Действительно рада. Тебя хвалили наставницы, Миланэ, ты хорошая дисциплара с отличной игнимарой.

«Наверное, это так, раз говорит сама амарах», — подумала Миланэ, незаметно поправляя рукав свиры. Возлежать было удобно, но как-то неприютно — ей бы проще сидеть перед амарах.

— Навсегда запомню эти тёплые слова.

— Марна тебе понравилась? — с лёгкостью и беззаботностью спросила Леенайни, сложив ладони в жесте открытости.

— Очень красивый город, — посмотрела Миланэ туда, где вместо неба давил белый потолок с люстрой на десяток свечей.

— А библиотека Марны… ммм… красота! Правда? Прогулялась в Императорских садах?

— Нет, не успела, к сожалению, — ладонь внешним ребром к груди: жест сожаления, но несильного, так, понарошку.

— Ничего, успеешь. Я уже, наверное, год в Марне не была… — сказала Леенайни и замолчала. Непринужденная беседа, которая началась весьма споро и неплохо, как-то не сладилась, угасла. Каждая из Ашаи начала думать о своём: Миланэ — меланхолично, Леенайни — сосредоточенно, быстро, точно.

Но было ещё кое-что. Миланэ так и подмывало побеседовать о «Снохождении» и Малиэль, совершенно не ко времени и не к месту; неким даже не седьмым чувством, не безмолвным знанием, а десятым — она знала, что Леенайни знает о «Снохождении» чуть больше, чем можно подумать. Вот такое предчувствие соткалось в её душе. «Далось оно мне», — подумала Миланэ, но со злостью совершенно притворной, фальшивой, как мстваашское золото. — «Прицепилось к душе. Не гляди долго на запретное, не то запретное поглядит на тебя».

Она не знала, с чего начать, и вообще ли стоит это делать. Поэтому решила задать весьма безобидный вопрос, чтобы начать издалека:

— Моя амарах, я хотела бы кое-что спросить, если позволительно.

— Да, конечно, — обрадовалась та.

Леенайни любит вопросы, точнее, очень любит отвечать на них. Не всякие, конечно. Обыденные, требующие мелочного внимания — раздражают, надоедают. Но если украдкой, с придыханием спрашивают о чем-то вечно-великом, жизненно-важном или о вере, так она всегда готова что-нибудь вымолвить.

— Он довольно необычен… — снуёт Миланэ взглядом по полу из старого дерева. Бордовые стены, что доселе не привлекали к себе внимания, начали тревожить своей потусторонностью.

— Да говори-говори, — без терпения перебила амарах.

«Слышала ли безупречная амарах что-либо о древе миров?», — вот что хотела спросить Миланэ, но внезапно устрашилась, ведь неминуемо та спросит, где это Миланэ слыхала да зачем ей это знать; тут же вплотную можно заговорить о «Снохождении», давнем восточном происшествии и проступке в библиотеке, а это уже весьма скользкая дорожка. Согласно канонам, истинно, по-настоящему существует среди бесконечного Тиамата только один мир — их мир, а всё остальное — выдумка и глупость, а миры сновидения — сложные, правдоподобные иллюзии, которые иногда порождаются самой душой (тогда это плохо и бессмысленно), а иногда — Ваалом (тогда это хорошо и имеет смысл). Конечно, иногда душа Ашаи в сновидении может блуждать и по этому, домашнему, реальному миру, никто этого не отрицает, но это совсем другой вопрос…

«Можно соврать, что древо миров было упомянуто в комментариях. Но вдруг она решит посмотреть да проверить? Шанс ничтожен, но есть. Что тогда?.. Лучше не рисковать…».

Леенайни не та, с кем можно об этом побеседовать. Не нужно терять головы от радости; она вмиг с благой старшей сестры превратится в свирепую наставницу и, по меньшей мере, строго осадит за вероборческие мыслишки. «Обязательно потом раскину на всё это Карру-Аррам», — решила Миланэ. — «А то сойти с ума можно».

Но пока она думала, царило молчание, отчего разговор совсем увяз в неловкости.

— Миланэ, ты не раздумывай, не стесняйся.

Нужно выкручиваться. Миланэ спросила первое, что пришло на ум:

— Моё Приятие… Известен ли день его проведения?

Беспокойная Леенайни не могла долго находиться на одном месте, потому снова встала и начала ходить по комнате, но уже почему-то позади Миланэ. Для того, чтобы видеть её, дисципларе пришлось слова сесть, опираясь локтем о спинку дивана. Тем временем Леенайни подошла к огромному, старомодному комоду с маленькими ящиками; один из них с шумом открыла. Миланэ подумала, что она хочет нечто вручить или дать, даже подумалось, что это может быть амулет Ваала, который иногда дают подержать дисципларам перед Приятием (она слыхала о таком обычае). Но Леенайни просто бесцельно оглядела ящичек, затем посмотрела на картину маслом над комодом и, наконец, ответила:

— Вот что, Миланэ, — обернулась. — Твоё Приятие состоится где-то через луну, точной даты я не знаю, нужно будет уточнить, но это, по сути, неважно. Ещё неделю побудешь в дисципларии, а потом у тебя будет вольное время: можешь поехать домой, можешь готовиться, что-то изучать, читать, писать, рисовать, куда-то поехать, пойти куда-то на служение или отдыхать — в общем, делать, что хочется. Ты уже сама лучше знаешь, что тебе нужно.