— Осанка ровнее, — указала она пальцем. — И письмо двумя руками держи.
Миланэ тут же исправилась.
— Да, наставница.
— Амалла, да не будь такой строгой, Ваал мой, — Леенайни ключами открывала двери в личные покои.
— Не будешь строгой — вмиг всё забудут.
Двери в приёмную закрылись и вмиг воцарилась неестественная тишина, как бывает после шумного разговора.
— Восславим Ваала, моя безупречная амарах… — первой начала Миланэ, быстро бросая взгляды то на Леенайни, то на Хильзари.
— Восславим же. Простите, что не поприветствовала, совсем забегалась. Прошу, — амарах пригласила войти в свои покои.
Миланэ начала заходить, а Хильзари поднялась:
— Моя амарах, сообщалось, что львица желает видеть дисциплару Ваалу-Миланэ-Белсарру после прибытия из Марны, — пугающе формально вымолвила наставница Хильзари, и Миланэ уверилась — пришёл час личной беседы с амарах.
— Миланэ, когда ты прибыла? — спросила Леенайни, как-то странно осматривая её с ушей до когтей лап.
«Впрочем, почему странно, что тут странного, выгляжу я хуже львицы из далекого посёлка. Спешишь всюду, глупая, всюду спешишь, а в итоге смотри что получается. Что тебе мешало пойти к себе да переодеться?..».
— Час назад, моя амарах.
— Славно. Решила не отдыхать с дороги, а сразу — ко мне?
Хвост Миланэ незаметно вздрогнул.
— Нельзя быть настолько усталой, чтобы не желать сразу увидеть свою амарах.
Хильзари не стала полностью входить в комнату, а неприкаянно приютилась у двери.
— Славно-славно. Славно. Что ж… — пошла по комнате амарах.
Ваалу-Леенайни, выложив какие-то вещи на комод, затушила свечи (в мире ещё светло), которые прислуга предупредительно зажгла уже сейчас, ожидая её более позднего прихода; на ходу сняла обруч с высоким венцом (традиционное отличие амарах) и совершенно небрежно бросила его на другой комод, подошла и встала прямо напротив Миланэ; бросила на миг взгляд на Хильзари, и они мгновенно поняли друг друга. Безусловно, разговор амарах с ученицей перед Приятием должен быть с глазу на глаз — так заведено. Таким образом подчеркивается важность Приятия и того, что за ним последует, а также отдается честь тем годам, сквозь которые успела пройти ученица.
— Вынуждена покинуть ваше тёплое общество, — поспешила сказать наставница Хильзари. — Меня ещё кое-кто ждёт.
— Понимаем, Ваалу-Хильзари, — без особого старания подыграла амарах. — Ярких огней.
— Нежного вечера.
Леенайни молча проводила наставницу к двери, закрыла её на ключ и устало-небрежно пошла в другую комнату, жестом поманив за собою Миланэ. Вообще, Миланэ нравилось, что Леенайни жила весьма скромно, по меркам амарах, конечно. Её комнаты никогда не полнились сонмом предметов искусства, подушками в золотой парче и занавесками, которые стоили как добрый дом. Здесь, в гостевой комнате, всё было довольно просто: два широченных дивана для возлежания, четыре маленьких и длинный-длинный, низенький стол.
Наконец, дочь Андарии вошла в комнату. Амарах села на диван, посмотрела в окно, потом на напольные часы с одинокой стрелкой.
— Миланэ, на будущее: никогда так не делай, — разлеглась Леенайни. — Не приходи сразу, с пылу-жару, прямо с дороги, на любую встречу или в общество. Подготовься.
Миланэ стройно стояла напротив, стараясь держаться достойно и подобающе (её растормошило замечание наставницы Амаллы), но чувствуясь весьма неуютно.
«Ваал мой, ну почему, почему я не одела свой новый пласис? Вот так всегда, вот так всегда: не подумаешь, не продумаешь…».
— Моя амарах… Искренне прошу прощения за оплошность… — жест извинения.
— Да пойми правильно, это я тебе как советчица говорю, не в наставление. Ты скоро станешь сестрой, тебе надо отдать должное. Приляг, пожалуйста, не стой.
Последовав её приглашению, Миланэ разлеглась, опираясь на локоть. Письмо аккуратно положила на столик.
— Да и вообще, личную беседу перед Приятием не принято начинать с похвалы, а надо чем-то попечалить. Укорить. Такое всякое… — улыбнулась амарах. — Не я так придумала — так до меня выдумано.
Выждав, Миланэ осторожно ответила:
— Я когда шла, то хотела привестись в порядок. С другой стороны, наставница Ваалу-Хильзари сказала, что амарах ждёт меня. Я не знала, насколь всё срочно и посчитала, что это может быть связано с моим заданием в Марне.
На миг глаза Леенайни сузились.
— Да как личная беседа может касаться такого пустяка, как это задание?
«Ты гляди, знамо же говорят: жертва чувствует охотницу», — подумала Леенайни. — «Или наоборот: охотница — жертву».
— Пусть моя амарах простит…
— Вот и вторая оплошность, — указала пальцем Леенайни. — Не надо постоянно извиняться, это не совсем к лицу для Ашаи. На этом можно закончить всякие поучения, и перейдём к важному. Пожалуй, тебя больше всего интересует вопрос, где и зачем ты окажешься после Приятия. Не буду мучить и сразу начну с этого…
— Моя амарах, смею прервать львицу…
— Да-да, — Леенайни навострила уши.
Она ожидала слёзной, дрожащей просьбы о назначении в каком-то месте и неназначении в других; вообще-то, это случалось весьма нечасто, но несколько случаев на веку Леенайни уже было. Такие дисциплары, как правило, умоляли не давать им служение в Легате и на далёком Востоке вообще, просили не отсылать за пределы Империи, в какие-либо Протектораты; такие дисциплары всегда просились слёзно, с надрывом, взывали к тысяче причин и устраивали дурнейшее представление. От ожидания подобных низостей у Леенайни сжались пальцы правой ладони и чуть встрепенулся хвост.
«Так рано, прямо с самого начала, об этом ещё никто не смел заикаться», — со спокойным, выжидающим злом подумала амарах.
Но Миланэ совершила нечто иное: она встала и, взяв со столика письмо, протянула его.
— Это письмо моего патрона, — скромно объяснила Миланэ. — Он пожелал, чтобы безупречная амарах ознакомилась с ним.
— Патрона? — весьма да весьма удивилась Леенайни и, не мешкая, раскрыла его, сорвав огромную личную печать. Только после этого она догадалась осмотреть её; нахмурившись, развернула бумагу. Посмотрела на Миланэ и начала читать.
Патроны у дисциплар появляются редко; это, по сути, не запрещено, но то же самое, что покупать яблоко, которое ещё лишь цветок: неизвестно, созреет ли. Очень редко, но бывало, что хитрые ученицы шли на подлог и пытались прикрыться патронатом (полностью фиктивным или почти настоящим), чтобы не ехать на место служения после Приятия, а уехать туда, куда хочется. Но таких почти всегда раскусывали, как мелкую кость, и амарах строго отклоняла просьбу такого «патрона», а дисциплару отсылали служить на несколько лет куда подальше и пожёстче.
Целый сонм эмоций блуждал по лицу Леенайни, пока она читала это письмо. Миланэ скрытно-внимательно наблюдала за нею
— Сенатор Тансарр? — совершенно опустила письмо, но тут же спохватилась-подняла, словно что упустила.
— Вероятно, блистательная амарах знает его? — со скрытой гордостью спросила Миланэ.
— Я слыхала о нём, слыхала, конечно… — рассеянно ответила Леенайни, потирая нос. — Даже раз видела. Но лично не знакома. Миланэ, хммм… Да, Миланэ, это впечатляет. Но… как всё это произошло? Рассказывай.
Миланэ так и рассказала обо всём: как приехала в Марну, как пришла к Хильзе, как выполнила поручение в библиотеке, как вернулась домой к подруге, как случайно забрел к ним Нрай, как Хильзе отдала ей служение, как она провела церемонию сожжения Оттара, как после Синга беседовал с ней, как потом пригласили домой к сенатору Тансарру и как она там согласилась принять Дар Обращения.
— …и, наконец, я без приключений вернулась в Сидну, моя амарах.
Внимала Леенайни, внимала хорошо и не перебивала. Вошла прислуга в виде двух маленьких, старших львиц, из чужаков-дхааров; Леенайни молча махнула им рукой: можно зажигать лампы и свечи. Вообще, это было почти что неслыханно: дхаарки, не-Сунги — прислуживают амарах дисциплария. Дхаары не рабы, в Империи рабства давно нет, целых три столетия, но и не граждане; это — львы и львицы чужих земель, которые захотели жить и работать в Империи. Они ни в коем случае не являются Сунгами, ни истинными, ни принятыми, а потому их права сильно урезаны. Их присутствие в дисципларии — почти что прямой вызов духу Сунгов. Но Ваалу-Леенайни очень привязалась к этим двум львицам, которых в своё время приютила её предшественница, и считала их преданнейшими душами.
