При инвентаризации Мэри быстро заполнила карточку, отдала ее ассистенту и повернулась, чтобы отойти, как наткнулась на Гордона, стоявшего позади нее. «Тебе не кажется, — спокойно глядя на нее, сказал он, — что ты не инвентаризировала тот золотой предмет, который находится сейчас у тебя в кармане?» «Ох, спасибо, Роберт, — ответила она тогда. — Совсем забыла. Сунула в карман, чтобы не потерять. Впрочем, вечером все равно бы обнаружила». С тех пор никто не сказал ни слова по этому поводу. Но Мэри знала, что Гордон знал о том, что если бы он не заметил, она наверняка бы украла этот перстень в тот день. И поэтому она ненавидела Роберта Гордона так, как никого на свете…
* * *
Когда после слов прощания яхта отчалила от берега, лениво рассекая жирную, густую воду Темзы, а группа провожающих рассыпалась по пристани, мы наконец остались с Кэрол вдвоем.
— Да… Довольно-таки дорогостоящая игрушка. Не знал, что археология приносит такие доходы…
Кэрол расхохоталась.
— Знаешь, дорогой, моих доходов не хватает даже на то, чтобы купить подержанный автомобиль.
— Мне кажется, Гордоны производят впечатление простых смертных. Ты, наверное, отдаешь себе отчет, сколько стоит такая яхта?
— О, не сравнивай Гордона с нами. Впрочем, он мало отличался от всех нас, пока два года тому назад не умер его отец. Гордон вообще такой скрытный. Все это время мы даже не знали, что у него есть богатый отец.
— Удивительно…
— Ты тоже так думаешь? Но Гордон…
— Я имел сейчас в виду не мистера Роберта Гордона. Я имел в виду тебя.
— Меня?
— Ты при этом освещении выглядишь, как самый прекрасный сон импрессиониста. Как, видя тебя рядом, Гордон мог полюбить Памелу?
— Знаешь, я бы никогда не смогла влюбиться в Гордона. Он… — Она задумалась. — Он сухой. Да, вот точное слово — сухой. И не только снаружи, но мне кажется, что и внутри. Когда я смотрю на него, у меня такое ощущение, что вместо сердца у него стучит маятник, знаешь, такой неутомимый маятник.
— Однако Памела влюбилась в Гордона.
Кэрол бросила на меня быстрый взгляд.
— Да, как раз два года тому назад, когда скончался его отец.
— Интересно… Имея столько денег, они все равно остались в археологической группе?..
— Что же тут странного?.. Гордон очень любит археологию. У него есть будущее, наверняка он станет профессором. Уже четыре года они вместе с Меллоу работают над очень серьезной книгой о критской керамике. И сейчас им предоставляется огромный шанс. Если бы мы открыли на Керосе культовый храм, то наверняка обнаружили бы там массу глиняных плиток, фигурок и сосудов. Это может иметь неслыханное значение. Ведь сосуды — это археологические часы, в основном с их помощью мы датируем раскопки.
— А Памела, значит, ему помогает?..
— Нет, нет. Памела и Карутерс специализируются на архитектуре и проблемах урбанистики — это очень важная отрасль в нашей работе. Ты себе даже не представляешь, сколько может сказать о здании специалист, если ты дашь ему самый минимальный, но хорошо сохранившийся кусок стены или пола. Карутерс очень способный. Его все у нас в группе уважают. Но ему не хватает кропотливости, так необходимой в археологии. Он сразу стремится к глобальному синтезу. Профессор как-то сказал, что у него психика репортера и, по-моему, не ошибся. В археологии не бывает самого интересного, в археологии — все самое интересное.
Я невольно почувствовал явную симпатию к импровизирующему Карутерсу и быстренько сменил тему.
— Ну а Памела Гордон?..
— Ну а Памелу Гордон можно назвать его придатком. Когда она работала с Саймоном, она ему очень помогала. — Кэрол улыбнулась. — Знаешь, Памела напоминает мне пчелу — жужжит себе целый день потихонечку, а вечером удовлетворенная засыпает. Может быть, я не должна так говорить о ней, Джо? В конце концов, такие люди составляют основу общества.
— Несомненно. Ну расскажи теперь о мисс Сандерс. Кажется, так зовут эту молодую смуглую особу?..
— О, Мэри — это моя подруга. У нас и интересы сходятся в науке — это, в первую очередь, вопросы языка. У нас с ней несколько разные темы, но если бы наши пути пересеклись, мы все равно остались бы настоящими друзьями.
— Тогда, Кэрол, последний вопрос: профессор Ли.
— Профессор, Джо, для нас является кем-то вроде Бога Отца. Ты вообразить не можешь, сколько этот человек знает! А как он о нас заботится! Когда он умрет, — сказала она тихо, — мы все осиротеем…
* * *
В тот вечер мы долго ужинали, потом танцевали почти до утра, но когда я проводил Кэрол и вернулся домой, то в голове моей было пусто, как в критской амфоре, потому что, о чем бы ни заходила речь в этот вечер, Кэрол все равно говорила только об одном: о Керосе.
6. «На Керосе тебя не будет…»
Я еще раз перечитал последнюю фразу и нерешительно убрал пальцы с клавиатуры. Да, пожалуй, это действительно последняя фраза. Я передвинул каретку, отступил несколько строк и указательным пальцем в разрядку напечатал: конец.
Я потянулся и прошел к окну. Вновь над Лондоном поднимался рассвет. Но это был мягкий, летний рассвет, обещавший жаркий день. Серая труба напротив казалась черной и блестела влагой предутренней росы.
Итак, книга готова. Через несколько часов придет из издательства рассыльный, заберет рукопись и все — на несколько недель свободен как птица.
Могу уехать… Могу не уезжать… А куда ехать? Нет, буду спать. Целую неделю буду спать. И есть. Вот и сейчас пойду поем. Не буду будить Хиггинса, решил я, и тихонько приоткрыл дверь кухни. Сначала я уловил запах бекона и только потом увидел длинную худую спину в стеганом халате.
— Боже мой, Хиггинс! Ведь пять часов утра!
— Доброе утро, сэр! Простите мне мой костюм, просто я ошибся на полчаса.
— Не понял?
— Я думал, вы закончите около шести. Вчера за ужином, помните, вы сказали, что убийца вот-вот будет разоблачен. Я посчитал, что это вопрос пяти-восьми страниц. О, Боже! — Он резко обернулся и, одной рукой подхватив полы халата, другой молниеносно перекинул омлет на тарелку.
— Завтрак будет подан через три минуты, сэр.
— Большое спасибо.
Я быстренько ретировался. Хиггинс иногда внушал мне какой-то метафизический страх.
Но что же делать… Что же мне делать?.. Тихий август в Лондоне… Все знакомые разъехались… Я был совершенно один в душном городе.
Через закрытую дверь столовой я услышал тихий звонок. Неужели издатель? В такую рань…
На пороге появился Хиггинс с подносом в руках.
— Вам письмо, сэр. Заказное. Я расписался.
— Благодарю, Хиггинс.
На конверте было написано: «Гибралтар. Отправитель: Кэролайн Бэкон. Теплоход „Нова Скотия“».
«Дорогой!
Наш корабль через полчаса войдет в Гибралтар, и я, пользуясь оказией, посылаю тебе весточку. Лежим мы с Мэри на палубе и вовсю жаримся на солнышке. Здесь безумная жара. Мэри говорит, что ты очень красивый. То есть она не говорит, что ты очень красивый, но говорит, что женщины, должно быть, от тебя без ума. Я воздержалась от комментариев. Меллоу с Карутерсом ловят на палубе какой-то кружок. Профессор сидит под зонтом и читает очень толстую книжку. Представь: несмотря на адское пекло, он не снял ни пиджака, ни рубашки, ни галстука! Я никогда не буду профессором. Ах, Джо, как здесь замечательно! То есть как могло бы быть замечательно! Хоть ты и не очень красивый… Ты знаешь, что мне снилось сегодня?.. Что мы не нашли абсолютно ничего. Я проснулась в ужасе, долго лежала и думала. И знаешь, что я придумала? Что у нас есть только один шанс из ста. Ну и пусть! Это тоже немало. Боже мой, как мне тоскливо без тебя! Если бы ты был здесь, то научил бы играть в эту ужасную игру, в которую играют Меллоу с Карутерсом. Но тебя здесь нет. И не будет тебя в Афинах… И на Керосе тебя не будет… Какая жалость, что ты не закончил эту книгу. Может быть, тогда я бы уговорила тебя приехать… Я сегодня ночью вдруг об этом подумала. В конце концов, ты мог бы приехать и посмотреть, как работает археологическая экспедиция. Ведь тебя же интересует все на свете. Но ведь ты работаешь и я, наверное, не должна тебе об этом писать?.. Только это совсем не просто не писать тебе об этом. Ну заканчиваю свое послание.
К.
P.S. Мэри уверяет, что ты, должно быть, очень умный и смелый. Она читает не только твои книжки, но и прессу о тебе.
Целую. К.
P.S.-2. А вообще-то мне кажется, что она говорит о тебе гораздо больше, чем требуется. Неужто я ревную?
К.»
