Постепенно у Берта формировалась забавная картина: Иво Ленартс, вроде честный, кажется, неподкупный, вертелся, как уж на сковородке, когда Берт начинал задавать ему кое-какие каверзные вопросы об «Астерре», например. Из ответов следовало, что эта мегакорпорация, разумеется, отличается некоторой нещепетильностью в делах, но ее цели – это преуспевание общества, формирование новой политической культуры, поддержка мелких действующих лиц в экономике, вообще стимуляция экономической инициативы отдельных лиц. Вопросы вроде: «Во сколько обходится «Астерре» твое лобби», Берт предпочитал не задавать. Что интересно, и другие люди, с которыми Иво Ленартс знакомил его, тоже выясняли тонкости политической жизни в Африке, и отчего-то у Берта создавалось впечатление, что и они были прикормлены «Астеррой». Он даже посвятил пару вечеров систематическому поиску в сети на предмет светской жизни бывших коллег и их нынешних сослуживцев. Просто чтобы представлять, чем жив его бывший сектор и смежные с ним сектора. Попутно – чтобы знать, с кем предпочитают появляться на публике все те же бывшие коллеги. Почти ожидаемо «КДТ» и «Тонарога» были слабо представлены в этой сфере. Чиновники европейской лиги предпочитали европейскую же «Астерру».

Впрочем, общение с Иво Ленартсом и его коллегами не было ограничено рамками допросов – пусть полуформальных, проводимых в приятных условиях и в самой непринужденной атмосфере. Часто, получив свою долю информации, сочтя ее вполне достойной, Иво и товарищи позволяли себе расслабиться, немного посплетничать, просто потрепаться о вещах, не связанных с интересом к Берту. Иво, например, жаловался, что в его секторе опять проводится реструктуризация. Инициировал ее, кстати, бывший тесть Берта, не к ночи будь помянут.

– В ней никакого смысла не было изначально, понимаешь? Мы время от времени устраиваем ротацию, приглашаем аудиторов, да ты помнишь, как это бывало, – говорил Иво, – и это действует. Я тем более не понимаю необходимости в том, чтобы вырывать эксперта по правой пятке и ставить его на изучение мочки левого уха. А Рунер внезапно придумал новую схему и принялся ее воплощать.

– Под ним так сильно зашатался стул? – удивился Берт. Иво посмотрел на него тяжелым взглядом, Берт поперхнулся. – Ну я имел в виду, что возможно, что на самом верху появились новые люди, которые находят методы Рунера несколько ригидными, ну он и доказывает, что он еще ого-го как гибок, – попытался он оправдаться.

Иво отмахнулся и гневно фыркнул. Карла Сигиано очень недружелюбно ухмыльнулась.

– Ты не представляешь, насколько ты прав, Берт. Даже удивительно, что после такого длительного отсутствия ты так точно оцениваешь ситуацию, – прищурившись, произнесла она.

Берт пожал плечами и сделал глоток пива.

– Тебя послушать, так с того времени так разительно все изменилось, – буркнул он. – Кстати, а схему он сам придумал?

– А кто еще, – огрызнулся Иво. – Он утверждает, что его схема это немного откорректированная в соответствии с потребностями сектора схема, по которой уже давно и успешно работают в ведущих компаниях мира.

Клара Сигиано с унылым видом покачала головой.

– Заметь, Берт, авторитет Рунера до сих пор недостаточно потускнел, чтобы ему в лицо задали вопрос, подходит ли схема, применяемая в коммерческой фирме, для административного учреждения.

– Законы управления вроде одинаковы, – пожал плечами Берт.

– Цели отличаются. И основополагающие принципы, исходя из которых, утверждаются пути достижения целей, – мрачно заметил Иво.

– Не обращай внимания, – обратилась к Берту Клара. – Страдалец Иво не далее как послезавтра будет иметь сомнительное удовольствие отчитываться о внедрении этой схемы. Ты сам понимаешь, в каком восторге он пребывает денно и нощно.

– О да-а-а, – понимающе протянул Берт. – Папа Рунер не очень любит казаться приятным человеком.

– Кстати о папе Рунере, – неожиданно улыбнулась Клара. – Как поживает Альба?

Берт усмехнулся.

– Ты поверишь, если я скажу, что не знаю? – неловко признался он. – И не по моей вине, честно. Я пытался связаться с ней, пытался предложить встретиться… я ведь скучаю по ней, даже удивительно. Ну и хочется убедиться, что с ней все в порядке.

– И? – с серьезным видом спросила Карла.

– И ничего. – Берт даже развел руками. – Она, кажется, в Ботсване. Мы обмениваемся очень редкими письмами. Хотя вспомнить ее здесь, Карла, она всегда была очень обязательным корреспондентом.

– Еще каким, – согласилась та. – Она одна из редчайших моих знакомы, которые не ленились подписывать открытки. С ней я могла быть уверена, что она сама их писала, а не ее принтер-«автограф». И ты говоришь, она даже не отвечает на твои сообщения?

– Отвечает! – оскорбился за Альбу Берт. Отпив пива, немного подумав, он все же признал: – Но сильно не сразу.

Иво вредно захихикал.

– А я смотрю, ты жалеешь, что вы развелись, куда больше, чем хочешь признаться, – пошевелив бровями, заметил он.

Берт недовольно посмотрел на него.

– Вот как раз об этом я не жалею, – категорично заявил он.

– Вы были неплохой парой, – мечтательно заметила Карла.

Берт предпочел не спорить.

Обратно в Преторию он возвращался все той же авиакомпанией и все в том же первом классе. Иво Ренартс не возражал, сказал даже, что отчасти завидует, ему-то такие вещи не светят, а Берту скорее всего еще не раз выпадет прилететь в Европу. Странным образом, подобная расточительность не особо развлекала Берта, на обратном пути этот комфорт первого класса не вызывал в нем такого мстительного удовлетворения, как за две недели до того. Его даже перестало удивлять удостоверение внештатного политического журналиста одной умеренно консервативной медиа-компании, которое по убеждению Иво должно было помочь ему подобраться к политикам, экономистам высшего звена и так далее. Берт даже получил задание от редакции – настроения в преддверии возможной смены политического курса Лиги. В любом случае, у него было достаточно времени, чтобы подумать, зафиксировать что-то, даже написать пару писем, одно традиционно Альбе, с парой легкомысленных замечаний, с рассказом об амбициозном предприятии отца по не очень нужной реструктуризации хорошо работающего механизма, рассказанном очень схематично и в очень осторожных выражениях. Несколько игривых и очень, очень глупых сообщений Коринту. Берт уточнял: где он, что делает, чем занимается вне работы, как смотрит на то, чтобы встретиться, скучал ли хотя бы немного, есть ли у него какие-нибудь планы, которые он готов нарушить ради Берта. И просто: попытка рассказать, как внезапно вспоминал Коринта, когда увидел вот эту статую; а в этом ресторанчике хотел бы немного посидеть с ним, прогуляться рядом по этой улочке, и так далее. Затем Берт откинулся в кресле, закрыл глаза и попытался подремать; его рука надежно сжимала комм, а по лицу бродила счастливая улыбка. Он был почти уверен, что Коринт не даст о себе знать, но и не сомневался, что все его сообщения будут прочитаны. Возможно даже, им порадуются. Думать о мелочах вроде Горрена и Альбы не хотелось – о Коринте мечталось куда легче.

Вернувшись домой, в квартирку, которой Берт обзавелся не так давно – хотя на кой бы она ему была нужна, он попытался связаться с Горреном. Тот отреагировал сообщением, что обязательно даст о себе знать, но позже, и не шел бы милый Берт отдыхать. Коринт был куда более любезен. Он охотно принял предложение встретиться.

– Я как раз размышляю над тем, хочу ли я оранжевый пиджак, – мечтательно поведал он.

– Оранжевый? – эхом повторил Берт. У него даже дыхание перехватило, когда он представил Коринта в оранжевом пиджаке. Это бесспорно будет яркое и провоцирующее зрелище.

– Не совсем оранжевый. Шафрановый скорей. Нет, все-таки рыжеватый. Шафрановый, кажется, слишком желтый для него. И моя кожа отливает в баклажан. Отвратительно. – Коринт задумчиво разговаривал сам с собой, подбирая себе пиджак за пиджаком. Его не устраивал ни один цвет, и на горе Берта, видео было отключено. Хотя нет, неожиданно он уставился на сосредоточенного Коринта. – Ну? Что ты думаешь по этому поводу?