Берт хмыкнул.
– Да я не против. – После паузы продолжил лейтенант Винк. – Я из этих, пацифистов. Худой мир лучше доброй ссоры, и так далее. Тем более банки согласились выделить энные суммы на кредиты фермерам. Чтобы, значит, сбить цены на местную продукцию, сделать ее более рентабельной в сравнении с азиатской, к примеру.
– Я согласен насчет худого мира. Мне довелось принимать участие в некоторых мероприятиях. Я работал в европейской Лиге, – пояснил Берт.
Лейтенант Винк удивился:
– И больше не работаете?
Берт изобразил задумчивое лицо, а сам прикидывал: говорить правду, разумеется, в облагороженном варианте, – или представить себя высокоэтичным существом? Решил рискнуть:
– Идея, которая привлекла меня в миссии, была величественна. Как всегда, подкачала реализация. И кроме того, для того, чтобы быть в состоянии делать что-то значительное, нужно не шесть-восемь недель здесь проводить, и даже не полгода, а значительно больше.
– Вы действительно хотите что-то изменить здесь? – развеселился лейтенант Винк.
– Нет, помилуйте. Я не такой и дурак. Повлиять – да. Не на ситуацию. Хотя бы на совсем маленькую группу людей, к примеру.
В ответ он получил задумчивый, испытующий взгляд Винка.
– Не разглядел в вас идеалиста, прошу прощения.
Берт не удержался – рассмеялся.
– Бросьте. Был бы я идеалистом, сражался бы в каком-нибудь повстанческом движении.
Лейтенант Винк сцепил руки за спиной, качнулся с пятки на носок.
– Прошу прощения. Во мне говорит мой опыт. Но если бы вы решили присоединиться к какому-нибудь повстанческому движению, это едва ли бы был идеализм. Скорее какой-нибудь из пороков психики, или смертных грехов. О которых, кстати, сейчас провещает нам милейший епископ преторийский.
Лейтенант уставился на сцену. Берт покосился на него: парень стоял, плотно сжав челюсти, не мигая, глядел на сцену. Кажется, он был самую малость взбешен.
– Боюсь, это говорил во мне невытравленный до конца идеализм. Мы, европейцы, всегда соотносим революционность идей с чем-то возвышенным. Это, я так полагаю, цивилизационно обусловленный феномен.
Лейтенант Винк удостоил его недовольным взглядом.
– Революции в Европе случаются исключительно редко и… – Берт задумался, подбирая слова, – имеют под собой очень серьезную идеологическую базу. Как правило. Им предшествуют годы и десятилетия прямой и косвенной подготовки. И за этим действительно стоят возвышенные цели.
Лейтенант Винк пожал плечами.
– Разумеется, эти установки не самым лучшим образом вписываются в местные реалии. Так что приношу свои извинения за неумышленное введение в заблуждение. – Продолжил Берт.
– Идеалистов в вашем, европейском духе, хватает и здесь, – буркнул лейтенант Винк.
– И что с ними становится через пару лет? К примеру.
– Если они остаются в живых? – лейтенант посмотрел на Берта. Тот неопределенно пожал плечами. – Такое случается крайне редко. Я почти уверен, что это невозможно.
Неожиданно он выпрямился, вытянул руки по швам, почтительно склонил голову. Берт быстро глянул на сцену: как по-писаному, этот епископ, чье имя он не удосужился запомнить, молился за «Астерру», провинцию и страну. И вид у него был такой благочестивый, такой красноречиво одухотворенный, что Берт не удержался и начал прикидывать, во сколько его услуги обходятся той же «Астерре». По всему выходило, одухотворение могло купить святому отцу очень солидный дом в очень престижном районе какой-нибудь благоустроенной и безопасной столицы.
Сибе Винк пребывал остаток времени во вполне благодушном настроении. На осторожные расспросы Берта он охотно, пусть и немногословно, рассказывал: на этом идиотском торжественном вечере он вроде как гость, но и выполняет кое-какие обязанности. В смысле, не то чтобы он прямо так уж вовлечен в местные заботы об безопасности и прочем, но приглядывает. Берт отмечал взгляды, которыми он обменивался с людьми, усердно старавшимися казаться праздными – очевидно, это были местные сотрудники службы безопасности; замечал взгляды, которыми Сибе Винк проводил пару людей: подозрительные, тяжелые, испытующие, словно сканером прошелся и проверил на предмет безопасности. Заметил Берт и то, что Сибе Винк отстоял полвечера с одним полупустым бокалом вина, а где-то в его середине под буйную музыку новомодной европейской поп-группы сменил бокал и продолжил стоять с ним же, не удосуживаясь даже пригубить. Берт подошел к какому-то кардиналу, сделал почтительное замечание о цельности и вдохновенности речей его коллеги, «или правильней называть его вашим братом, святой отец?», еще что-то, попытался разузнать, не знает ли этот тип – совершенно случайно – какого-нибудь Дага, епископа или иерея, и неожиданно выяснил, что кёльского епископа тот знает достаточно неплохо, они не то чтобы приятели, но знакомы чуть ближе, чем шапочно; местный кардинал участвовал однажды в нудной схоластической дискуссии с епископом Дагом, которая приносила им обоим массу удовольствия, но всех остальных усыпляла буквально за пять минут. И кардинал Шабрен рад приветствовать человека, с равным ему почтением отзывающегося о своем брате. Он же познакомил Берта с типом, произносившим речь и ведшим затем молитву в начале вечера. И через десять минут Берт был счастлив, когда смог воспользоваться возможностью и сбежать от них – старички отличались редкой занудливостью и себялюбием.
Сибе Винк лукаво прищурился:
– Неужели святые отцы не вызвали оживления в вашей грешной душе?
– Э-э-э, – опасливо протянул Берт, – либо моя душа недостаточно грешна для двух епископов, либо оживляться она может в совершенно незначительных пределах.
– Бросьте, – улыбнулся Винк и хлопнул его по плечу. – Эти старики те еще зануды. Но это между нами. После того, как президент Риорунна дал четко понять, что ценит мнение святош выше, чем своих советников, стало очень модно выказывать им максимум почтения, а этот Шабрен так и вообще днюет и ночует в президентском дворце.
– Личный астролог президента? – предположил Берт.
– Не удивлюсь. Хотя уж лучше Шабрен, чем какой-нибудь потомственный колдун из родного племени его личного телохранителя.
У Берта, очевидно, на лице отразился весь его скепсис, и Сибе Винк счел нужным пояснить:
– Бывало и такое. Не у Риорунны, славтегосподи, – Винк стрельнул взглядом по сторонам, быстро нарисовал указательным пальцем маленький крест слева на груди и наградил Берта очень выразительным взглядом, который тот перевел как «либо ты молчишь, либо я прослежу за тем, чтобы ты замолчал навсегда». Берт закатил глаза, всем видом говоря: «За дурака меня держишь?». – Но я кое-где служил. В разных местах. Бывало такое, что, скажем, в стране К президент Д начинал сомневаться в верности своей гвардии. Он обращается в Африканскую лигу, и ее армия летит ему на помощь. При знакомстве с президентским дворцом обнаруживаются очень интересные помещения и типы, которые там расположились. – Он подмигнул. – Черные петухи, свечи из животного жира… и не только животного, пентаграммы. Все прибамбасы.
Берт отвернулся и нервно облизал губы. Сибе Винк рассеянно осматривал зал.
– Президент Д страны К? – наконец задумчиво спросил Берт. – Не оказался ли он совершенно случайно под обстрелом восставшей нацгвардии и погиб?
– Это случилось уже после того, как мы получили приказ возвращаться в казармы.
– Вот как? – азартно спросил Берт.
– Видите ли, чисто номинально все страны на африканском континенте считаются членами Африканской лиги, – снисходительно начал объяснять Винк.
– Номинально.
– Угу. Территориальный принцип. С другой стороны, Африканская лига – это не только номинально существующая организация, но и инфраструктура, документация, помещения, юристы, делопроизводители, силовые органы и так далее. Все это стоит денег, которые невозможно просто напечатать.
– Невозможно, – охотно согласился Берт.
– Большинство государств с относительно стабильной линией власти принимают условия этой игры и ведут себя в соответствии с ними. Что значит – отстегивают бабки на всю эту инфраструктуру. Некоторые – считают себя выше этого.
