– Я тоже так думаю, – улыбнулся Эйнор.

– Если вам, конечно, это не запрещено, – походя заметил Берт и поставил перед ним бокал с колой.

– Не рекомендуется, – дипломатично поправил его Эйнор.

Угу, и легко можно представить, как многословно, с привлечением многочисленных аргументов, с взыванием к здравому разуму, благоразумию и скромности его отговаривают. Епископ Даг не производил впечатления человека, способного терпеть при своем дворе вопиющего юношеского безрассудства.

– Пусть будет так. – Отмахнулся Берт, отказываясь вдаваться в терминологические диспуты. – Между прочим, знаю я одного парня, Горрена Дага, и ты очень сильно мне его напоминаешь.

– Ну еще бы, -широко улыбнулся Эйнор. – Отчего я не должен напоминать вам своего дядю?

– Да ладно! – живо воскликнул Берт. – А преосвященству, который твой дядя, Горрен, который тоже твой дядя, кем приходится?

– Троюродным братом, кажется.

Берт уставился на него круглыми глазами. Схема не складывалась. Они должны быть родными, преосвященство и Горрен, чтобы Эйнор был им обоим племянником.

– Не понял? – процедил он.

Эйнор засмеялся.

– Что именно?

Берт попытался облечь в слова свой скепсис. Эйнор смеялся еще веселей, охотно участвовал в создании графика, на котором указывал ветвь Горрена, преосвященства и свою. Насчет простого «дядя» в отношении Горрена он погорячился, за что Берт в возмущении и пенял ему.

– Да какая разница, – отмахивался Эйнор, развлекаясь, – можно подумать, вам будет легче, если я каждый раз терминологически корректно буду называть его пятиюродным дядей.

– Четвероюродным, – сурово поправил его Берт. Ему самому было смешно.

– Но относится-то он ко мне вполне по-приятельски, куда лучше, чем к четвероюродному племяннику. Тьфу, язык можно сломать, а зачем?

– А вы часто видитесь?

– Не очень, у него куча дел.

– Кстати, а он с преосвященством так же близок, как с тобой?

Улыбка Эйнора немного померкла.

– Его преосвященство не так расположен к дяде Горрену, как хотелось бы. Они охотно общаются, когда без этого нельзя, обмениваются поздравлениями и подарками, не без этого, но их отношения слишком формальные.

– Вот как? И что такого натворил Горрен, что епископ Даг относится к нему с прохладцей?

Эйнор замолчал, допил колу и отставил бокал.

– Спросите у него, – посерьезнев, ответил он.

– Всенепременно, – задумчиво ответил Берт, кивая головой. Эйнор посмотрел на его предплечье еще раз, похмурился и встал.

– Благодарю вас за замечательно проведенное время, – официальным тоном, в котором угадывались искорки былого веселья, произнес он.

– Тебе спасибо, за заботу и все такое, – отмахнулся Берт, поднимаясь. Он хлопнул Эйнора по спине, спросил: – Звонить и спрашивать, хорошо ли доехал, надо, или ты достаточно благоразумный? А то я, знаешь ли, и волноваться могу начать.

– Да бросьте, подворье совсем недалеко, и путь спокойный.

– Ну тогда до встречи, малыш. Был рад с тобой познакомиться поближе.

Эйнор снова улыбался.

Берт все-таки прогулялся к окну в холле, выглянул из него, смотрел, как Эйнор усаживается в машину, отъезжает. Затем хмыкнул. Вернулся в номер.

Епископ Даг не преминул спросить Берта, что он думает о «молодом человеке, который вчера отвозил вас в гостиницу».

– Восхитительно романтичный молодой человек. В позитивном смысле, не в готическом, – охотно сообщил Берт.

– В девятнадцать лет можно позволить себе некоторую толику идеализма, – вроде как в сторону заметил епископ и рассказал немного о своей сестре, которая с огромной радостью установила, что ее единственный ребенок с удивительным интересом изучает все, что связано с церковью, с азатром учится в воскресной школе, участвует в служениях и прочее. Когда старший брат предложил забрать Эйнора под свое крыло в епископат, она обрадовалась, но, что куда более отрадно, счастлив был и мальчик. С тех пор он прислуживает при церкви, помогает в архиве, разумеется, епископу. Взрослеет. Почти не меняется.

– Это ведь неплохо, Ваше Преосвященство.

Епископ долго смотрел на него.

– Не знаю, – наконец сказал он. – Возможно. Впрочем, поживем – увидим, тем более недолго осталось. Эйнору девятнадцать, еще года четыре, и он закончит семинарию, будет принимать решение о своем дальнейшем пути, а я буду совсем старым и немощным опекуном, только и способным брюзжать и хаять любой выбор.

Берт позволил себе недоверчиво хмыкнуть: епископу Дагу было хорошо если шестьдесят лет. Добавляем к этому профилактику долголетия, услуги лучших мединцинских центров, относительно защищенную жизнь, и можно рассчитывать, что епископ Даг будет брюзжать не менее сорока лет. А там, глядишь, и другие рецепты долголетия подоспеют.

– Мы все находимся во власти высших сил, – напомнил епископ Даг. – Как бы мы ни заботились о нашем здоровье, а я, в противовес некоторым консерваторам, считаю, что мы, являющие собой храм искры Высшего Существа, обязаны усердно и последовательно заботиться о нем, ибо и в этом проявляется наша верность Деусу, так вот, господин Франк, мы можем заботиться о нашем теле с применением самых лучших средств и терапий, но транспортное средство может разбиться, вы можете отправиться в неблагополучное место и быть убиты, здание, в котором вы живете, может обрушиться, и это не считая землетрясений, наводнений, пожаров, оползней и чего угодно. Поэтому я предпочитаю ограничиваться краткосрочными планами, когда речь идет обо мне и Эйноре.

– Но ведь если рассуждать подобным образом, то и о церкви не следует говорить в долгосрочной перспективе. Насколько я знаю, Синод утвердил столетний план унификации. Не то чтобы он был представлен мирской публике, не то чтобы о нем говорят откровенно и в самой церкви, но он существует. И при этом последние абзацы внушают мысль, что отцы, составлявшие эту программу, рассчитывают, что план будет исполнен и подготовит почву для другого, тысячелетнего.

– Церковь существует здесь как раз для того, чтобы подготовить почву для тысячелетнего плана. Он значит кое-что другое, господин Франк, не только цикл в тысячу лет. – На поднятые брови Берта епископ пояснил: – Тысячелетнее царство. Библейский термин. Впрочем, не время для катехизиса, что я позволю себе заметить, дражайший. Я говорил о мне–личности и Эйноре–личности. Вы внезапно заговорили о церкви. Мы – личности – подвержены случайностям. Как бы мне ни хотелось считать иначе, но от того, как и когда я умру, мало что зависит, и это может случиться в любой момент. Церковь – несравненно более устойчивое создание и находится под особой божественной благодатью. Поэтому ваш аргумент несколько неуместен. Впрочем, я рад, что вы посвятили столько времени знакомству с нашей доктриной. Это делает наше знакомство куда более интересным. Я позволю себе предположить, что наша жизнь заинтересовала вас.

Берт засмеялся.

– Бесконечно, Ваше Преосвященство, просто невероятно, – охотно подтвердил он. – Вы наверняка знаете, что я имел удовольствие получить путевку в жизнь от одного экуменического фонда. Совсем крохотного, должен сказать, существовавшего только в границах нашей провинции, – легко говорил Берт, внимательно следя за епископом; насчет «наверняка знаете» он перегнул палку, как раз наоборот, Берт – мелкий человечек, никак не епископского внимания заслуживавший, и было просто интересно, насколько хороша служба безопасности в этом отдельном епископате и насколько любопытен сам епископ Даг. И после его кивка стало ясно: служба безопасности наверняка узнала куда больше о фонде и связях с ним Берта, чем он сам помнил. Однако ничего не упускают, блаженные. – Но я никогда не имел возможности столь тесно познакомиться с концентрированной, так сказать жизнью. Тот фонд… как же его, уже не помню… – Он с надеждой посмотрел на епископа. – В Вюрттемберге…

– «Жизнь», наверное. Там таких насчитывается что-то около восьми на не самую большую провинцию.

– Возможно, – пожал плечами Берт. – Там вообще народец упрямый, к чему бы их ни принуждали, они отказываются помирать.