— Знаю из самых что ни на есть первых рук. Кристофер, сын и наследник графа, — мой приятель. Мы в одно время учились в Оксфорде. Затем он отправился в Сорбонну. Убитая, естественно, была ему мачехой.
— Он с тобой про нее говорил?
— В этой семейке любовью и не пахло. Отец презирает сына и ненавидит жену, жене мерзок муж, а сын не терпит обоих. Должен заметить, что на примере графа и графини Эйвбери можно было бы защитить диссертацию о превратностях семейной жизни. О, отличный удар! Быстрей, быстрей!
— Корде утверждает, что портрет заказал граф, — сказал Сандмен. — Зачем ему это делать, если они живут раздельно?
— Об этом лучше спросить его самого, — ответил лорд Александр, — но мне лично кажется, что Эйвбери, хотя и ревновал, был по-прежнему увлечен ею. Она была известной красавицей, а он известный дурак. Кстати, я сомневаюсь, что смертельный удар нанес сам муж. Даже у Эйвбери хватило бы мозгов нанять кого-нибудь для этой грязной работы.
— Сын все еще в Париже?
— Нет, вернулся, мы с ним время от времени видимся.
— Ты бы мог меня с ним познакомить?
— С сыном? Изволь.
Матч закончился в самом начале девятого: команда маркиза с треском проиграла. Ее поражение обрадовало лорда Александра, а Сандмена навело на мысли о подкупе, который в очередной раз испортил игру. Но доказать этого он не мог, и лорд Александр посмеялся над его подозрениями.
— Ты все еще снимаешь комнату в «Золотом снопе»? Ты знаешь, что эту таверну облюбовало ворье?
— Знаю, — признался Сандмен.
— Может, мы там поужинаем? Я бы познал первозданный цвет. Хьюз! Скажите, чтоб привели лошадей, и передайте Уильямсу, что мы поедем на Друри-лейн.
Словом «цвет» на воровском жаргоне именовались и преступный мир, и сам жаргон. В этом мире не говорили «украсть кошелек», но только: «срезать монету», или «слепить гоманок», или «сдернуть лопатник». Тюрьма была «стойлом» или «тюрягой», а Ньюгейт — «Королевским подворьем». Воры были «люди порядочные», а их жертвы — «лопухи».
В «Золотом снопе» лорда Александра посчитали лопухом, правда веселым. Он учился «цвету» и расплачивался за новые слова элем и джином. Покинул заведение он уже за полночь. В этот миг как раз появилась Салли Гуд с братом под ручку и прошла мимо лорда Александра, который стоял у экипажа, с трудом сохраняя вертикальное положение. Он проводил Салли взглядом, разинув рот, и громко заявил:
— Райдер, я влюбился.
Салли оглянулась и наградила его ослепительной улыбкой.
Лорд Александр не спускал с Салли глаз, пока та не нырнула в двери «Золотого снопа».
Он был так пьян, что не держался на ногах, однако Сандмен, Хьюз и кучер ухитрились затолкать его светлость в экипаж, и тот с грохотом укатил.
Наутро шел дождь. У Сандмена болела голова, он заварил себе чаю в задней комнате, где жильцам разрешали кипятить воду. Влетела Салли, зачерпнула кружку воды и ухмыльнулась:
— Я слышала, вы вчера знатно погуляли.
— Доброе утро, мисс Гуд, — простонал Сандмен.
Салли рассмеялась и спросила:
— Что это за хромоножка был с вами?
— Мой друг, преподобный лорд Александр Плейделл.
Салли во все глаза уставилась на Сандмена:
— Он сказал, что влюбился в меня.
— Уверен, и на трезвую голову он будет любить вас не меньше, мисс Гуд.
Она рассмеялась, польщенная галантностью Сандмена.
— Он и вправду преподобный? Одет-то он вовсе не как священник.
— Его рукоположили в духовный сан сразу по окончании Оксфорда, — объяснил Сандмен, — но служить ему не пришлось. Он не нуждается ни в приходе, ни в иной работе, поскольку довольно богат.
— Он женат? — озорно улыбнулась Салли.
— Нет, — ответил Сандмен, но не стал добавлять, что лорд Александр то и дело влюбляется в хорошеньких продавщиц, которые попадаются ему на глаза.
— Ну, поддатый пастор еще не так страшно, мог ведь влюбиться кто и похуже, — заметила Салли и вскрикнула — часы пробили девять: — Господи всемогущий, опаздываю.
С этими словами она убежала.
Сандмен натянул пальто и отправился на Маунт-стрит. Он решил начать с пропавшей служанки. Если таковая существовала в природе, она могла подтвердить или опровергнуть рассказ художника. По дороге к дому убитой он вымок до нитки.
Найти особняк графа Эйвбери труда не составило: даже в эту отвратительную погоду торговка новостями, скорчившись под куском парусины чуть ли не на ступенях проклятого дома, пыталась всучить прохожим свой товар — листы газетной бумаги с печатным текстом на одной стороне.
— История убийства, сэр, — встретила она Сандмена, — всего за пенни.
— Одну штуку.
Она извлекла лист из парусиновой сумки. Сандмен поднялся по ступеням и постучал в парадную дверь.
— Там никого нету, — сообщила торговка.
— Это дом графа Эйвбери? — спросил Сандмен.
— Ага, сэр, он самый.
Тут в соседнем доме отворилась парадная дверь, и на крыльцо вышла женщина средних лет.
— Мадам! — окликнул ее Сандмен.
— Да, сэр.
Простенькое платье женщины выдавало в ней прислугу.
— Прошу прощения, мадам, — произнес Сандмен, снимая шляпу, — но виконт Сидмут поручил мне расследовать прискорбные события, случившиеся в этом доме. Верно ли, что тут служила горничная по имени Мег?
— Верно, сэр, служила, — кивнула женщина.
— Вы не знаете, где она сейчас?
— Они уехали, сэр. По-моему, за город, сэр. — Она сделала реверанс, явно надеясь, что Сандмен после этого удалится.
— За город?
— Все уехали, сэр. У графа, сэр, поместье за городом, сэр, рядом с Мальборо, сэр.
Сандмен задал ей еще два или три вопроса, но, поняв, что ничего сверх услышанного он на Маунт-стрит не узнает, ушел.
Как бы ни поносил лорд Александр британское правосудие, Сандмен не мог осудить последнее с той же легкостью. Он десять лет воевал за свою страну, и сама мысль о том, что свободнорожденному англичанину может быть отказано в справедливом суде, была для него неприемлема. Но Мег, безусловно, существовала, что отчасти подтверждало слова Корде и подрывало веру Сандмена в британскую Фемиду.
Огибая с востока Берлингтон-Гарденз, он свернул на Саквил-стрит. Под тентом ювелирной лавки Грея укрывались от дождя несколько человек. Фамилия ювелира кое о чем напомнила Сандмену.
Корде говорил, что в этом доме находится мастерская сэра Джорджа Филлипса. Сандмен остановился, посмотрел на окна над тентом, но ничего не увидел. Он отступил на мостовую и заметил сбоку от входа в лавку дверь, снабженную дверным молотком. Он им воспользовался и громко постучал.
Ему открыл чернокожий мальчик-слуга лет тринадцати или четырнадцати в парике и потертой ливрее.
— Это мастерская сэра Джорджа Филлипса? — спросил Сандмен.
— Если вам не назначено, — сказал мальчик, — значит, вас и не ждут.
— У меня назначение от самого виконта Сидмута.
— Кто там, Сэмми? — послышался сверху раскатистый голос.
— Говорит, от виконта Сидмута.
— Так проведи его наверх! Проведи! Мы не гнушаемся писать политиков, просто берем с шельмецов больше денег.
— Принять пальто, сэр? — спросил Сэмми, небрежно кланяясь.
— Не надо.
Комната на втором этаже была салоном, где сэр Джордж мог бы выставлять законченные полотна, однако теперь она превратилась в свалку незаконченных картин, палитр с засохшими красками, старых кистей и тряпок. Отсюда лестница вела на верхний этаж, Сэмми жестом направил к ней Сандмена.
— Прикажете кофе, сэр? — спросил он. — Или чаю?
— Чаю, пожалуйста.
Потолок в длинной верхней комнате разобрали, обнажив стропила, а в крыше проделали люки. Посреди мастерской красовалась черная печка, служившая столиком для стакана и бутылки вина. Рядом стоял мольберт с большим холстом, а на помосте в дальнем конце мастерской натурщик в форме офицера флота позировал вместе с матросом и женщиной. При виде Сандмена женщина вскрикнула и схватила покрывало, наброшенное на большую коробку из-под чая.
