Саске был спокоен и терпелив в ожидании своего старого знакомого, как зверь спокойно ждет свою желанную добычу, расчетливо и осмотрительно, не забегая вперед и выжидая момента, когда зубами и когтями разорвет горячую плоть. И Саске тоже, облокотившись о ствол дерева, с холодным спокойствием ждал, когда в его логово принесут обещанную жертву.

Впрочем, ждать оставалось совсем недолго: вскоре холодные темные глаза медленно посмотрели в ту сторону, где из-за зашуршавших и зашевелившихся кустов вышли на залитую лунным светом поляну две фигуры.

Саске отошел от дерева, сделав твердый и уверенный шаг вперед. К счастью, в нем не было прежнего горячего вина безумной жажды мести, он был хладнокровен и спокоен, окончательно отдавшись медленно текущей в крови стальной ненависти.

Сай, стоявший рядом с высокой фигурой Шимуры Данзо, молча переводил глаза с одного на другого, и взгляды, которые эти люди кидали друг на друга, нельзя было назвать равнодушными.

Шимура за маской спокойствия молча и внимательно разглядывал Саске, стоящего напротив него с опущенным вниз кровавым лезвием катаны, которую крепко сжимал бледной и твердой рукой.

Саске смотрел с нескрываемой ненавистью, других чувств, кроме этого холодного огня, в нем не было.

Его губы, спокойно и сухо шевельнувшись, наконец, после того как они трое все вдоволь насмотрелись друг на друга, приоткрылись, уверенным и твердым тоном спрашивая:

— Ты помнишь меня?

Ни намека на вежливость в обращении к Хокаге, ни намека на почтение к возрасту и положению — Учиха Саске не думал церемониться с тем, кого ненавидел.

Шимура продолжал молчать, только сделал слабый знак Саю, чтобы тот подошел ближе; Саске, вновь с большей силой закипая от того, что его проигнорировали, крепче, как будто сдерживая себя всеми остатками самообладания, сжимал катану почти до того состояния, когда рукоятка до боли впилась в его ладонь.

— Так ты помнишь мое имя? — Саске сдвинул брови. — Помнишь или нет?

— Сай, — голос Шимуры почему-то заставил нечто глубоко внутри сжаться, — что этому молодому человеку от меня нужно?

Сай замешкался.

— Шимура-сама…

— Ну и?

Саске быстро посмотрел на своего спутника. Сай поджал губы.

— Этот человек хочет вас убить.

Шимура что-то пробормотал, снова оглядел с ног до головы Саске, который смотрел прямо в глаза напротив, безотрывно, с ненавистью.

— Да, — прошептали его холодные губы, потрескавшиеся и чересчур бледные; катана покачнулась в руках, приподнявшись, — я так хочу твоей крови, что уже чувствую ее вкус.

Саске шагнул вперед, решительно перехватывая клинок. Его твердая и раскованная походка в сочетании с выражением взгляда и лица вызывала в глазах напротив стоящих людей необъяснимую холодную волну страха перед его уверенностью и силой, перед глазами, в которых померк свет.

Шимура отошел на шаг назад, встав за спину Сая так, что тот его не мог видеть боковым зрением.

Саске подходил все ближе, лезвие его оружия с засохшей кровью холодно поблескивало во тьме.

Необъяснимую волну жажды крови и жестокости чувствовали все, она была чудовищно тяжелой.

Но как только Саске приоткрыл сухие губы, чтобы снова задать свой очередной вопрос — а их было так много, — как Данзо вытащил из-под складок одежды катану, костлявой рукой вцепившись в плечо Сая и грубо потянув его на себя.

Тот от неожиданности не успел толком понять, что произошло. Только когда острое лезвие меча придавило ему горло, от чего дыхание так и замерло в трахее, а Саске внезапно остановился, Сай осознал, что он в смертельной ловушке.

Шимура сжимал его запястья за спиной, вывернув каким-то образом руки, все же в теле старика еще была прежние молодая сила и быстрая реакция; предупреждающе смотря в глаза Саске, Шимура громко и спокойно сказал:

— Если ты еще сделаешь шаг, он умрет. Сай, — Данзо прохрипел ему на ухо, — мне жаль, что ты предал наше доверие.

Горло Сая с бьющейся на ней артерией сдавили слишком сильно, острие впилось в его бледную кожу, украшая ее косым ярко-красным ободом крови, крупными застывающими каплями появляющимся на ране.

— Шимура-сама…

Сай не узнавал своего булькающего и хриплого голоса.

— В Корне не прощают предателей Скрытого Листа, а ты, — Шимура отступил на шаг назад, уводя за собой своего заложника, — опусти свое оружие.

Но Саске и не думал шевелиться; те, кто стоял напротив него, поражались его маской спокойствия, холодной и безликой. Оружие он также не опустил.

Никто не мог понять, что у него на уме. Ищет момент, чтобы помочь? Или бросает товарища на растерзание?

— Я не беспокоюсь о своей жизни, это все ради Скрытого Листа, ради мира шиноби, — с нажимом прохрипел тем временем Шимура на ухо Саю. — Ради защиты мира шиноби и деревни я должен был использовать все способы. Пусть я умру, но и вас двоих не могу оставить в живых.

Сай не шевелился, судорожно думая о том, как ему выбраться из западни. Впервые в жизни в его крови настолько явственно хлестало необъяснимое животное чувство отчаяния, паники; как трусливый зверь, зажатый в углу хищником, он судорожно ждал, что будет дальше, поскольку сам был бессилен, а Саске, по-видимому, все же не собирался помогать, он просто смотрел и ждал, пока ему дадут наконец излить свою ненависть.

Он молчал, его молчание само по себе уже было жестокой усмешкой.

В мире шиноби те, кто мешает выполнению поставленной миссии или цели, кто становится тяжелой обузой, подлежат смерти, и сами знают об этом; Сай знал и понимал эту ситуацию как никто другой, поскольку у них, в АНБУ, это практиковалось постоянно. Чтобы не раскрыть информацию, чтобы не предать и не подставить под удар деревню, когда враги настигали отряд, один человек из него убивал остальных, слабых, способных попасть в плен, а потом убивал себя или возвращался обратно пустым и подавленным, с дрожащими руками в крови своих же друзей и товарищей, но это было в порядке вещей, этому никто не удивлялся.

Это практиковалось во всех странах и скрытых деревнях шиноби. Это было законом. Это было судьбой шиноби.

Но Саю в отличие от них хотелось жить. Впервые в жизни он был так близок к чему-то теплому, к своим далеким мечтам о будущем с друзьями. Сейчас, судорожно осознавая, что неважно, поможет Саске или нет, но его убьют, он готов был почти умолять о пощаде.

— Шимура-сама…

К сожалению, Саю на мгновение пришлось увидеть, какой может быть жизнь — теплой, страстной, беспощадной. Возможно, это и к счастью, что ему не выпало испытать всего этого.

Бесполезно размышлять о будущем, которого не будет. В итоге Саю достался удел любого шиноби — смерть.

— Учиха, я предупреждаю, — прохрипел Данзо, сильнее врезая клинок в горло Сая, вздрогнувшего всем телом и инстинктивно схватившегося бледными бескровными руками за одежду Шимуры. Его глаза, выпученные и лихорадочно заблестевшие, отражали в себе нестерпимую физическую муку, но все же он старался молчать, стиснув зубы и закусив себе губу, чувствуя металлический вкус крови, появившейся во рту.

— Убери оружие или я убью его, — Шимура не мигая смотрел на Саске, но тот не шевелился, молчал, пока внезапно не сказал резким выдержанным тоном:

— Говоришь о чести и мире, а сам берешь заложников? Жалкая сцена. Я ничем не могу помочь. Даже если я брошу оружие, ты все равно его казнишь как предателя. Ведь вы только и можете, что казнить и судить, да? Ведь казнишь его, да? Или, — Саске вспыхнул, — выжжешь клеймо на лбу и изгонишь из деревни, а?

Некоторое время Данзо молчал.

— Ясно, — после молчания коротко изрек он. — Ты прав.

Катана сильнее прижалась к горлу Сая.

Смерть была неизбежной, Сай с отчаянием чувствовал ее ледяное дыхание, смотрел в ее бездонные зрачки, внезапно судорожно начав вырываться.

Но, раскрытыми от ужаса глазами наблюдая, как катана отрывается от его шеи, замахиваясь, Сай застыл.

«Я не могу умереть. Не могу, но никто меня не спасет. Саске ничем мне сможет мне помочь. Он прав. Сотни раз прав».