Как только глаза столкнулись с родным и привычным с детства пейзажем, глубоко внутри что-то неприятно кольнуло. Наверное, это было то, что люди называли чувством ностальгии и тоски; Саске — ведь когда-то он так любил свою деревню и до сих пор любил ее улицы и дома — скучал по мостовым Скрытого Листа, по ее лавкам, налету сельской суеты, однако дальше этого его чувства не смогли развиться: ненависть на этот раз была слишком сильна, не как с Итачи, когда внутри все дрожало при одном его виде, а здесь же — все как будто раз и навсегда вымерло.
Коноха жила так, как и жила всегда, и это задело Саске за живое.
О нем забыли. Об Итачи забыли. Об Учиха забыли. Неужели они настолько ничего не значили для этой деревни? Они, отдававшие жизнь за нее, за этих людей?
Но все эти люди, не спеша закрывая свои торговые лавки и расходясь по домам и небольшим уютным тавернам, лениво зевали и толковали между собой о погоде, осени, посевах, небольшом столкновении с шиноби Земли, договоре со Страной Ветра и прочей чепухе, подшучивая друг над другом. Шиноби, собираясь небольшими компаниями в тавернах, громко смеялись, рассказывая друг другу истории из своей жизни и обсуждая новый вид сюрикенов, в то время как улицы, по которым в последний раз скользнул луч осеннего блеклого солнца, продолжали пустеть. Опять еще не поступившие в Академию мальчишки, вооружившись палками и размахивая ими как катанами и кунаями, карабкались на деревья, кидались друг в друга сюрикенами из сложенной бумаги, кричали что-то, весело смеялись, бежали по дорогам и падали на землю, положив руку на сердце и изображая смерть от вражеского оружия, а потом вскакивали, начиная игру заново. Матери, зазывая детей домой, вновь готовили над очагом ужин, запах которого разносился по улицам, домашний, уютный и аппетитный. Новоиспеченные генины, возвращающиеся с миссий со своими учителями, потирали первые боевые раны, о чем-то смеялись, размахивали руками, гордились своими подвигами. Впереди, возвышаясь над всеми, краснела, окутанная в золотой покров заката, яркая крыша резиденции Хокаге.
Крикливые ласточки, собирающиеся улететь к югу, вились над ней, крича своим пронзительным голосом, и ничто не заботилось, не помнило, не думало о том, что клан Учиха мертв, что его наследник скитается из города в город, что благодаря горю Саске дети здесь до сих пор смеются, не зная войны и голода, смерти и опустошенности, обласканные матерями и любимые отцами.
Ненависть и злая обида при виде и осознании этого клокотали с еще большей силой.
Люди все забывали, и, по мнению Саске, это было самой большой их ошибкой.
Если они хотя бы помнили, знали, понимали, но почему, почему эти люди, ради которых Саске учился отдавать все, оказались настолько жестокими и гадкими, испорченными и отвратительными?
У Саске больше не было его сильной и ласковой матери, которая встречала его с улыбкой и заботилась об их семье, всегда готовая помочь и выслушать, приободрить, приготовить вкусный ужин, отдать все мужу и детям, залечить раны Итачи, всегда обращавшегося к матери за этим; Саске помнил, как они уединялись на веранде, и Микото обрабатывала серьезные повреждения, что-то тихо рассказывая и изредка заглядывая в глаза своего сына.
Почему другие должны быть обласканы матерями ценой жизни Микото?
У Саске больше не было отца, который строго восседал над всеми членами семьи, как и над советом клана Учиха, защищая каждого из своего огромного и сильного рода; который воспитывал и учил всему, что знал и умел сам, и даже более того, стремясь сделать сыновей еще лучше, чем был сам; не было отца, который, несмотря на излишнюю строгость и категоричность, всегда желал самого лучшего своим детям, он их так же любил, как и их мать, не меньше.
Почему другие должны получать похвалы от отца ценой жизни Фугаку?
Саске почти потерял брата, продолжение самого себя, часть самого себя, которую оторвали, не успел он этого понять. Итачи был прав: ничего не было ближе ему, чем человек, зачатый, как и он сам, тем же мужчиной и родившийся, как и он сам, из чрева той же женщины. Часть друг друга, нечто одно, разделенное на два разных тела.
Почему другие должны жить со старшими братьями и сестрами? Почему у них должны быть семьи, а у Саске ее нет?
Почему у него нет его клана? Его клана Учиха?
Саске не считал, что он слишком жесток. Он не был виноват в том, что у него отняли все, ведь когда-то он так же хотел защищать людей, предавших его семью; Саске лишь хотел, чтобы они поняли, что такое, эта боль от потери всего самого важного, на которую обрекли его на целую вечность. Чтобы люди осознали, что он не Итачи, чтобы жалеть их, чтобы они поняли, что клан Учиха не потерял своей силы после гибели, что он по-прежнему силен и горд, пусть в лице лишь двух человек.
Саске возродит свой клан по-своему.
Довольно бредовых метаний между виновностью и невиновностью брата и Конохи. Люди не знают, что такое, эти метания.
Они должны понять, что и за счастливую и беспечную жизнь должна быть своя расплата; Саске ненавидел, ненавидел сильно, сжимал кулаки под плащом, идя по улицам и смотря, как люди смеются и улыбаются, в то время как он мучается, а они все словно издевались над ним, словно плевались в него своим смехом, как плевались тогда, когда его судили.
Коноха не знает, что такое одиночество. Довольно с нее радостей, Саске так же как и они хотел быть счастливым шиноби, защищающим свою деревню и свой клан, и он больше не собирался жертвовать своим и без того малым счастьем ради тех, кого не знал и презирал, чьи жизни были для него ничтожнее пыли под ногами.
Саске все больше и больше ненавидел Коноху, а она, злорадно смеясь ему в лицо, как будто отвечала взаимностью, дразня счастьем людей.
Никто больше здесь не улыбнется, никто из тех, кто ни за что, просто так, за все их старания и жертвы приговорил его семью и клан Учиха к смерти.
— Где остановимся? — между тем спросил Сай, дотрагиваясь рукой до локтя Саске.
— Идем, — коротко ответил тот.
Ни Наруто — глубоко внутри Саске искренне надеялся, что того не будет в день возмездия, и он избежит страшной участи, — ни его бывшая команда, ни товарищи и друзья не будут нежиться пощадой.
Особенно, больше всего из всех Саске не хотел видеть Узумаки, который обязательно встанет у него на пути, если узнает обо всем. Сейчас хваленные речи Наруто были ему не нужны, хотя если бы он только мог успокоить или помочь, мог поддержать и сказать, что когда станет Хокаге, то сделает мир шиноби лучше, — да, Саске бы посмеялся над этим в очередной раз, но он дорого отдал бы за то, чтобы снова услышать это, сидя в Ичираку рамене в доброй и прекрасной Конохе.
Но это все только лишь прошлое.
Поэтому мысль о том, чтобы спрятаться у Наруто, Саске не рассматривал изначально, но он заранее знал, куда пойти: несмотря ни на что, ему хотелось побыть вместе с ранее близким человеком.
Они с Саем свернули в пустой переулок, вдоль которого тянулся высокий деревянный забор, который раньше часто подвергался детским проделкам Наруто. Дорога здесь была несколько стара, что сквозь разбитые камни прорастала молодая трава, темно-зеленая, пыльная, тонкая и слабая от сухой и каменистой почвы.
Пройдя до конца квартала, Саске остановился возле одного из строений на высоких сваях, поднимая голову вверх и одними губами нашептывая своему спутнику:
— Тихо.
Они с Саем бесшумно начали скользить вверх по лестнице, как две тени в длинных темных плащах АНБУ. Это был старый многоквартирный дом, комнаты которого обычно отдавались небогатым шиноби. Сай осторожно оглядывался по сторонам, рассматривая прозрачные слабые перила небольшого открытого коридорчика, доски которого потемнели от времени и погоды, оглядывал одинокие седзи, небольшие окна, которые кое-где изнутри были задернуты шторами. Сай редко был в Конохе, поэтому деревня в каком-то смысле также была для него в новинку, и, засмотревшись на Скрытый Лист, погрузившийся в сумерки и загоревшийся кое-где у таверн огнями бумажных фонарей, он случайно натолкнулся на Саске, который остановился возле одной из дверей, стукнув по ней кулаком.
