— Придурок, — громко выругался Саске, наконец переводя свое дыхание. Узумаки встал с земли, отряхивая свои хакама (4), и скрестил руки за головой, озаряя все вокруг себя открытой улыбкой. Небесно-голубые глаза прищурились, губы, расплываясь до ушей, приоткрылись, по-дружески небрежно и даже фамильярно выдыхая:

— Да ладно тебе, Саске, ты уже два часа работаешь, отдохни.

— Потому ты так беспомощен и слаб, что постоянно отдыхаешь, Узумаки-тян, — прошипел Саске, снова, как ни в чем не бывало, доставая сюрикены.

Он тренировался вовсе не для того, чтобы повысить свои навыки и умения, а для того, чтобы как можно больше провести времени вне дома и отвлечься от назойливых мыслей, героически разделяя свое личное пространство с Узумаки Наруто, непредсказуемым ниндзя номер один, как называл того их учитель Какаши.

Когда-то в раннем подростковом возрасте они были одной командой под номером семь: Учиха Саске, Узумаки Наруто, Харуно Сакура и их учитель Хатаке Какаши. Они уже давно перестали работать командой; Саске постепенно, по мере взросления отошел в дела своего клана и семьи, вливаясь в ряд брата и отца, остальные — попросту расформировались: Сакура стала все больше уделять внимание медицине, Какаши под давлением Хокаге подумывал о новых учениках, но делал это довольно безрадостно и неохотно, а Узумаки начал ходить на совместные миссии с другими шиноби, иногда попадая то с Саске, то с его братом в одно формирование. Но Саске до сих пор считал Наруто своим другом, хотя они большую часть своей жизни, практически постоянно только и делали, что попадали в вечном соперничестве в стычки друг с другом.

Однако все находили оправдание.

Мальчишки.

Теперь Наруто стоял, стиснув кулаки и сдвинув брови, как будто готовился напасть. Глаза сделались злыми и колючими, что только развеселило Саске, который хмыкнул, видя в друге запал соперничества и бурю задетой гордости шиноби.

— Не смей недооценивать меня, идиот! Ты не лучше меня, ты просто показушник.

— Хм, а ты всего лишь непредсказуемый придурок номер один.

— Ублюдок! — Наруто бросился вперед, резко, концентрируя все силы и выбрасывая правую руку, сжатую в кулак. Саске быстро пригнулся, выкидывая вытянутую ногу. Прыжок Наруто — Саске отскочил назад, стискивая кулаки.

Азарт, вспыхнувший в крови.

Наруто опять напал. Он выкидывал вперед руки и размахивал крепко сжатыми кулаками, пытаясь снизу ногой сбить на землю Саске. Но тот ловко уворачивался и пригибался, ставя блок на каждый удар. Рука соперника слишком близко — быстрый поворот влево, перехват за шею, схватиться для верности за плечо — у Наруто все же крепкие плечи, — кинуть вниз. Узумаки быстро вскочил с земли, не давая другу возможности прижать его и обездвижить, вероломно и яростно нападая со спины. Снова поворот, грубый танец силы, но, уже потеряв равновесие и попросту затеяв битву без правил, лишь бы наподдать друг другу, они катаются по пыльной земле, то и дело из-за изворотливости и быстрой реакции друг друга рыхля землю вокруг себя сильными ударами кулаков. Наконец Саске, зажав ноги Наруто, несильно, но действенно ударил того в живот, на секунду обездвиживая соперника. Узумаки резко и шумно втянул в себя воздух, искажая губы гримасой боли, и пихнул Саске в бедро, едва ли не попадая в критическое место, тем самым сталкивая с себя.

— Я не проиграю! — Наруто снова кидается вперед, не обращая внимания на ноющую боль внутри живота. Саске хмыкает, так дерзко, азартно, раздражающе, самоуверенно, эгоистично и холодно, что это еще больше бесит и подстегивает на более яростные атаки.

Только бы поставить на место этого ублюдка.

Но уже через полчаса оба измотанные и грязные сидели на траве, прижимаясь к стволу одного и того же дерева, и хрипло дышали, смахивая со лба пот и вытирая прилипшую к лицу пыль. Наруто улыбнулся, поворачивая голову к другу:

— Черт, я почти тебя сделал.

— Всего лишь почти, дурень.

— Когда я стану Хокаге, я еще отыграюсь на тебе своими приказами. Я уже вижу, как ты будешь стоять передо мной на коленях, вымаливая о моей милости.

— Болтай, болтай, посмотрим.

Саске давно наизусть знал все сказки Наруто о том, как тот станет главой деревни, все будут его уважать и слушать, подчиняться, бегать на побегушках, хотя на эти слова были свои причины: Узумаки рос брошенной сиротой, ребенком казненных убийц, которых ненавидели все в деревне, и едва ли кто хотя бы раз его действительно пожалел или посочувствовал. Саске понимал его привязанность к их команде: эта была его семья.

Уже вечерело. В лесу стремительно темнело, вдали был виден блик ярко-алой полоски, пронизывающей небо насквозь. Саске всегда становилось и грустно, и одновременно с тем до трепета уютно на душе во время заката. Приносящее боль умиротворение — вот как бы он это назвал. Он никогда не любовался пейзажами, не задерживался взглядом на вспыхивающем и потухающем небе, у него не было привычки наслаждаться закатом дня, но когда они с командой шли по полю, то, прикрыв глаза от бросающегося и слепящего зрачки своими последними лучами солнца, он с замиранием души смотрел, как угасает небо на востоке, и как оно пожаром вспыхивает на западе.

Стало холодать. Ночью снова опустится роса.

Саске, зябко поведя плечом, угрюмо смотрел в сторону чернеющего в сумерках леса, механически перебирая в руке сухую тонкую ветку, хрупкую, что надави на нее мизинцем — переломится пополам, издавая глухой треск. Он не хотел идти домой, он впервые в жизни боялся присутствия там Итачи, которое волновало его все больше и больше.

Трудно быть идеальным шиноби постоянно, носить вечную маску. Иногда хочется пожить, хотя бы одну ночь, хотя бы просто на секунду отдаться всепожирающему огню, сгореть в нем, восстать из пепла, ведь даже в пепле, даже в черной золе остаются тлеющие угли. Саске знал эту странную нужду по себе, но у него была отдушина в виде команды номер семь, в виде того, кто сидит сейчас рядом с ним и потирает ушибленный в схватке локоть: они все так отличались от клана Учиха, их жизнь была не такая, как в семьях клана, и это почему-то расслабляло.

А Итачи? Тоже мечется из-за этого?

Он, огораживающий себя от других людей, верно, боится посетившего его желания, верно, не знает, куда его деть, что с ним сделать, если ни семья, ни женщина не нужны вне зависимости от ситуации. Верно, пытается направить его в иное русло, Саске знал, в какое. Это должно было случиться. Саске — и Итачи тоже, здесь не было сомнений — глубоко внутри ждал этого момента.

Но обвинения брата казались мерзкими, пустыми. Даже если он злится из-за того, что все же не устоял, Саске не понимал, в чем он сам может быть виноват. Если только в том, что он не идеальный ледяной шиноби?

Саске прикусил губу. Это сродни оскорблению.

Даже если Саске и готов был выслушать брата — не более того, лучше ничего не начинать, — в то же время было страшно остаться с ним наедине, с его глазами, телом, мыслями, голосом, потому что если он еще раз что-то предложит, позволит коснуться себя, посмотреть в свои глаза — почему он это позволяет? — и приблизиться к нему… Саске раздраженно откинул ветку, чувствуя, как вспыхивают его щеки и что-то словно сжимается глубоко внутри.

Разве он сможет отказаться? Хотя бы из желания разбить ничтожество Итачи в щепки.

Ведь брат мягкий внутри, хоть в нем и ничем не сгибаемый стержень из стали.

— Эй, теме, — от прикосновения руки Наруто к плечу и от звука его голоса Саске неожиданно вздрогнул, как будто забыл, что находится здесь не один.

— Что тебе? — недовольно отозвался Саске, сбрасывая его ладонь со своего плеча.

— Домой пора, уже темнеет, и холодно что-то стало, те байо. И я хочу есть. Я хочу рамен, — Наруто вздохнул, но был в этом вздохе какой-то подвох. — Пошли, составишь мне компанию на вечер.

— Иди, я еще потренируюсь, — Саске поднялся с земли, решительно подхватывая свои сюрикены.

Узумаки только пожал плечами.

Но все же встал рядом с Саске, приготавливаясь самонадеянно соревноваться в метании оружия.