А потом случилось ночное дежурство.

Сначала пили чай втроем, Алексей, Вера и Думан. Алексей все прикалывался, что институт она оканчивает только для того, чтобы потом на работе все время чай пить.

А потом… Потом ближе к ночи пошли скорые… Привезли женщину, по паспорту лет двадцати пяти. Наверно, красивую, когда-то. Только лицо у нее было сплошным синяком, черным с синими потеками, и рана на голове, большая такая… Женщина была в сознании, все твердила, что упала в люк. Что никто не виноват, люк открыт был, оступилась она.

Вере было ее безумно жалко, это надо же вот так идти просто по улице и упасть в открытый люк.

Только реакция Алексея совершенно удивила.

— Давно бьет? Замужем сколько?

— Пять лет. Нет не бьет… что вы!

Они с Думаном лишь улыбались и качали головами.

— Чем бил? Милая, это важно!

— В люк я упала…

— А крышкой от люка по голове сколько раз получила?

— Алексей Эдуардович, зачем Вы так? — Вера не понимала. Она верила этой женщине, ведь не может быть такого, чтобы муж вот до такой степени избил жену. Кем же он должен быть, чтобы творить такое. И как она может врать?! Так не бывает потому, что просто не может быть реальностью.

— Верочка, лучше отведи ее на рентген. А там будем решать, но тут кроме ушиба мозга ничего нет. Положим, пусть в себя придет, отдохнет от побоев.

Лопнувшую кожу зашили и перевели пациентку в палату. Вера помогла ей обустроиться, переодеться и лечь.

— Так Вы вправду в люк упали?

— Я? Нет! Напился он до чертиков, а я последнюю бутылку спрятала и кошелек тоже. Вот и получила. Он протрезвеет и снова нормально заживем. Он пьет редко, раз в полгода в запой уходит, вот тогда и получаю. А если денег не найдет, то ничего, выйдет, пить то нечего. Завтра придет и прощенье просить будет.

— И Вы простите?

— Прощу. Он муж мне.

— Так ведь убьет когда-нибудь.

— Нет, он трезвый мирный, работящий.

Такая система семейной жизни никак не укладывалась в Вериной голове, она вышла в тамбур между отделением и операционной. Там было темно, совсем темно. Зато можно было подумать. За думательным процессом ее и застал Алексей.

— Ты в темноте кого ждешь?

Он подошел вплотную. Его руки легли на плечи.

 — Верочка, может, перейдем на ты.

— Почему все так происходит?

— Ты о чем?

— О Никитиной.

— Потому что дура. Хотя… Знаешь, сколько таких дур? Это она первая в твоей жизни, а я их каждый день вижу по несколько штук. И все в люк падают. И создается впечатление, что в один и тот же. Поступают по несколько раз, через какие-то промежутки времени, и всегда сказка одна — в люк упала. И ни одна не сдала того, кто ее избивает регулярно и систематически. А ведь если один раз поднял руку, то ощутил власть и силу, и безнаказанность, вот и бьет, и чувствует себя победителем. А она не сдаст, потому что любит, потому что жалеет его. Причем она его жалеет, он ведь пропадет без нее, сопьется, или грязный, не дай Бог, на работу пойдет. А ее сотрясение мозга не в счет, она переживет. Вот увидишь, завтра придет ее сморчок с цветами и она простит… Потому что любит.

— Неправильная любовь получается…

— Любовь всегда неправильная, Верочка. Это только кажется, что любовь – это счастье, а это боль… Всегда боль. Душевная или физическая, и какая разница – какая. Главное, что любви без боли не бывает. Ты знаешь, я иногда думаю, что вообще боль является мерилом жизни. Вот встал утром, и не болит ничего. Ты запомнишь это утро — нет. А если болит, то запомнишь. Все эмоции, все чувства выражаются именно через боль. И от любви душа болит, ноет и болит. Вот полюбишь — узнаешь.

— Да я не нравлюсь никому.

— Ты?! Глупенькая ты, Верочка. Если бы ты знала, насколько нравишься…

Но он не договорил, потому что появился Думан и сообщил о двух скорых с аварии.

Травмы одного были несовместимы с жизнью. Он так и умер не приходя в сознание в приемном покое. Они пытались, действительно пытались, но…

Это была первая смерть, которую Вера видела вот так близко, и это было страшно и больно… Она долго стояла у накрытого простыней тела, до тех пор, пока не услышала окрик Алексея:

— Пошли мыться и в операционную, там руки нужны.

Нет, не были там нужны ее руки. Они с Думаном, конечно, справились сами. Веру даже к операционному столу не подпустили, разрешили смотреть со стороны. Но она присутствовала при удалении гематомы. Больной выжил, и появилась надежда, хотя чувство горечи от смерти осталось…

====== Дежурство ======

— Почему без настроения?

— Оля переезжает, — на глаза навернулись слезы.

— Замуж выходит?

— Замуж тоже, только чуть позже, сначала они переедут в новую квартиру, дядя Женя получил, отец ее.

— Далеко?

— Калинина — Байзакова.

— Минут сорок пешком от твоего дома. Не страшно, Вера.

— Вы не понимаете…

— Понимаю, очень даже понимаю. Вы выросли вместе. И даже когда не видитесь, то знаете, что есть друг у друга. Но ведь и так есть, только чуть дальше. Верочка, не проблема. Хотя дальше, она выйдет замуж. А ты будешь лишней.

— Буду!

— Ты говорила, что у вас с ним хорошие отношения, с женихом ее.

— Хорошие, но это другое. Я и сейчас им лишняя. Я стараюсь даже на глаза им не попадаться, но так она близко, все равно, что рядом, и в любой момент я могу поговорить… А туда собираться надо, а можно ведь и не собраться, морально, понимаете?

— Я тебя понял. Ты боишься, что время, расстояние, замужество разведут вас в разные стороны и вы станете чужими. Так?

— Так.

— Разведет вас жизнь, обязательно, но ни расстояние, ни другие казалось бы непреодолимые обстоятельства не сделают вас чужими. Вы в сердце друг у друга, а это самое главное. Даже если вы не сможете поговорить, то будете помнить. Первая подруга самая близкая, ее не забудешь, как и первую любовь.

— А Вы романтик.

— Я?! Что ты. Какой, к черту романтик?! Просто, когда постоянно видишь смерть, то начинаешь ценить жизнь с ее мелочами и неприятностями. И я просил на ты.

— Я не могу. Это не правильно…

Он посмотрел на нее с сожалением и подмигнул. Не ожидал он от нее такого, а может, и ожидал. Вера оставалась Верой. Такой, как на свет уродилась. Она всегда была собой и жила только по одной ей ведомым понятиям. И с ними, ее понятиями и принципами, приходилось считаться. Дальше они уже не говорили о личном, пришел Юрий Нилович. И не один пришел, а с каким-то мужчиной. — Леш, тут мужику бы помочь надо, давай выслушаем. А Верочке, тоже полезно будет. Тем более у нее голова варит. Они втроем усадили мужчину за стол, чай налили, и он начал свой рассказ.

— Пять лет назад познакомился с женщиной, у нее сын был, тогда маленький еще совсем. Пару лет встречались. Потом поженились, и тут начались проблемы. Нет не с ней, с мальчишкой. Он неуправляем. Учится отвратительно, на уроки когда ходит, когда нет. Из дома сбегать начал, ночует, то в подвалах, то на чердаках. Потом сам приходит. Она во всем обвиняет меня. Говорит, был бы родной отец, так нашел бы с ним общий язык, а я чужой, вот он меня и не слушает, и протест свой таким поведением выражает. Семья рушится, а с мальчишкой что-то не то, то смеется как-то странно, то пакости делает. И жестокий он, очень жестокий. С женой говорить бесполезно. На все доводы, что его обследовать надо, ответ один: «Ты его не любишь!» А я вижу, что его лечить надо, если возможно. Скажите, я прав?

— Думаю, что прав. Только обследовать то, не у нас надо.

— Ребята, у меня семья рушится. Вы его посмотрите, она уезжает завтра, на четыре дня.

— Через два дня приводи.

На том и договорились.

А потом было тихо часов до девяти. Вот совсем тихо. От нечего делать взяли журнал регистрации. Мужчины сказали, что веселее и анекдотичней ничего не бывает. Читал Юрий Нилович вслух. А Вера с Алексеем ржали и периодически комментировали. Особо понравилась запись: «Диагноз при поступлении — абсцесс правой верхней полужопицы».