Октавия двинулась вдоль периметра лагеря, зная, что Линкольн последует за ней. Приятно и тепло было ощущать его постоянное и неизменное «я рядом». Даже странно: он не говорил ласковых слов, не держал за руку, не улыбался, но ее отчаянно тянуло к его надежности и силе.

На скалу забирались медленно и аккуратно, стараясь не создавать шума. Пусть теперь главный враг был внутри, но мертвяки по-прежнему бродили поблизости и наполняли собой ущелье. Октавия первая выглянула из-за камня и увидела… нет, не мертвеца, а вполне живого человека, держащего в руках винтовку.

Рука Линкольна опустилась ей на плечо. Она мотнула головой, но он лишь сильнее сжал, будто говоря: «Ты не готова». И ей пришлось покориться.

Казалось, лишь тень промелькнула мимо, а через мгновение солдат морских уже лежал на спине с перерезанным горлом, а Линкольн, лежа рядом, вытирал о траву мачете. Октавия подползла, обдирая живот о каменистую почву, и посмотрела на мертвого.

Странно: то ли она уже успела привыкнуть, то ли обстановка не располагала к сантиментам, но вид бьющей из вскрытого горла крови не произвел на нее никакого впечатления. Она аккуратно вытащила винтовку из еще теплых рук и приладила ее, обратив дулом к лагерю.

— Что за хрень? — прошептала, заглянув в окошко прицела. — Они там что, казнь устраивают?

Линкольн ладонью закрыл прицел, но Октавия зашипела и оттолкнула его руку. Она видела собравшихся в центре лагеря людей, видела несколько свежесрубленных столбов, вбитых в землю. Вокруг горели костры и стояли солдаты с автоматами.

— Октавия, идем. Мы ничем не сможем им помочь.

Она дернула плечом и снова посмотрела. Увидела среди стоящих Элайзу и Вика и радостно всхлипнула. Но всхлип оборвался на полузвуке: рядом с ними стоял ее брат, Беллами.

— Они собираются казнить пленных, — прошипела она, слегка поведя винтовкой. — Я вижу командующую, вижу еще троих… Нет, четверых. Линк! Мы должны что-то сделать!

— Мы не можем.

— Еще как можем! И сделаем.

***

Чертов день как будто торопился закончиться. Несколько раз Элайза и Вик пытались пробраться к клеткам, но их не пускали: вежливо, но твердо отправляли назад. Была надежда, что получится переубедить Беллами, но он даже не стал с ними разговаривать. Сказал только: «Завтра утром мы вернемся домой» и ушел отдавать новые приказы своим бойцам.

Вик предложил раздобыть оружие, но и эта затея успехом не увенчалась. Единственное, что им удалось добыть, это скальпель — Вик стащил его из медпункта, пока Элайза отвлекала Розмари, изображая нервный обморок.

Но что они могли сделать при помощи скальпеля против нескольких сотен вооруженных людей?

Попытка собрать шестерых оставшихся в живых небесных тоже провалилась. Только раненый Харпер оказался на их стороне, остальные согласились стать гостями морских людей, а после влиться в их общину.

— Ты, я и половинка Харпера, — сказал Вик, поговорив с последним. — Расклад не в нашу пользу, принцесса.

Элайза молчала, и тогда он добавил:

— Утешает только то, что остальные успели уйти.

Это и впрямь утешало, но мысль об Алисии, запертой в клетке будто животное, не давала покоя. Элайзе было отчаянно страшно: что, если Беллами всерьез говорил о казни? Еще страшнее стало, когда бойцы притащили из леса кое-как обструганные бревна и принялись вкапывать их в центре лагеря.

— Когда их выведут, я должна быть рядом с Беллом, — решила Элайза, с ужасом наблюдая за приготовлениями. — Я пригрожу ему смертью, и тогда они отпустят нас. Нас всех.

— Мы можем уйти прямо сейчас, принцесса, — возразил Вик. — Пролом в стене никто не заделывал, мы сможем ускользнуть. В конце концов, от наших людей здесь никого не осталось.

— Нет больше наших и не наших, Вик. И я не уйду без них. Не уйду без нее.

Солнце садилось, и в центре лагеря собирались люди. Кто-то разводил костры, кто-то смеялся, переговариваясь. Это было словно театр абсурда, словно какое-то средневековье. Элайзе хотелось кричать: «Остановитесь! Как вы можете смеяться, отправляя людей на смерть?»

Но они смеялись, а она ничего не могла сделать.

Когда окончательно стемнело, к ней подошел Беллами. Посмотрел в глаза и положил руку на плечо:

— Не вздумай чудить, принцесса. У меня приказ морского льва, и я выполню его в точности. Если хочешь снова увидеть мать, не вмешивайся.

Элайза сжала ладонью холодный скальпель, спрятанный в кармане армейских штанов. Она не успела ничего ответить: в толпе раздался шум и из клеток вывели пленных.

— Обезьяны! Чертовы обезьяны!

— Прострелить им головы к хренам!

— Раскрашенные уроды! Выродки!

Она не знала, что ожидала увидеть. Может быть, избитую и сломленную командующую? Или юную девушку со страхом в глазах и заломанными назад руками? Но увидела она другое.

Алисия шла между двумя бойцами, высоко подняв голову. Она как будто не слышала возмущенных выкриков, и кровь на ее лице и одежде выглядела всего лишь краской, нанесенной для устрашения врагов. Элайза рванулась к ней, но Беллами удержал, ухватив за плечи.

Ее и еще четверых землян привязали к столбам. Когда боец нагнулся, чтобы привязать ноги, Алисия сделала короткое движение, и он упал, держась за разбитую в кровь челюсть. Ему на помощь бросились трое, но она больше не сопротивлялась: стояла и смотрела, и на губах ее играла тень улыбки.

Элайза не знала, почему, и не знала, как, но она видела: Алисия смотрела на нее. Только на нее, и только ей предназначалась эта — нет, еще не улыбка, но как будто обещание: «Это не конец», как будто клятва: «Я умру с достоинством», как будто сожаление: «Я так много хотела бы тебе сказать».

— Нет… — прошептала Элайза и поняла, что задыхается. — Нет, Беллами. Прошу тебя, нет.

Она мотала головой, она рвалась вперед, но он держал крепко. Она не могла отвести взгляда от зеленых глаз, вокруг которых безумными пятнами запеклась кровь.

— Я не хочу, — вырвалось у нее. — Я не хочу другую командующую. Мне нужна ты.

Это «мне нужна ты» стало для нее в эти секунды самой главной в мире правдой. Правдой, пришедшей неизвестно откуда, правдой, возникшей из глубин памяти, из таких глубин, к которым до сих пор у нее не было доступа.

— Ты нужна мне. Пожалуйста. Лекса.

Будто в замедленных кадрах кинохроники, будто в хмельном тумане она увидела как медленно, спокойно шевелятся разбитые губы. Шевелятся чтобы сложиться в короткую, мимолетную, едва заметную, но все же улыбку.

— Волей морского льва Алисия из земных людей, Андрос из земных людей, Твикстер из земных людей, Корделия из земных людей и Майло из земных людей приговариваются к смертной казни.

Голос Беллами набатом звучал в ее ушах, но вместе с ним звучал еще один, незнакомый, а, может, знакомый, но давно забытый:

— Когда ты вонзила нож в сердце своего возлюбленного, пожелала ли ты, чтобы это было мое сердце?

— Нет, — прошептала Элайза. — Нет.

Она почувствовала, как хватка на ее плечах стала сильнее. Ощутила металл, больно ткнувший ее в бок, но ей было плевать.

— Приговор будет приведен в действие немедленно. Заряжай!

Звук десяти перещелкиваемых затворов накрыл лагерь темнотой и ужасом. Элайза еще один раз посмотрела в зеленые глаза и вытащив из кармана скальпель, бросила его на землю.

— Что? Элли, что это?

Она развернулась как раз вовремя: Беллами нагнулся, чтобы посмотреть, и она изо всех сил ударила его коленом в лицо. Оттолкнула стоящего впереди бойца и побежала вперед, к столбам.

Короткая очередь полоснула ее по ноге адской болью, но сзади раздался приглушенный крик: «Не стрелять!» и через несколько секунд Элайза обхватила Алисию за шею и закрыла ее собственным телом.

— Ты с ума сошла, — услышала она, и, черт бы их побрал, в произнесенном были, были эмоции! — Уходи немедленно.

— Нет, — выдохнула она в разбитые губы. — Напал на тебя — напал на меня. Только так и никак иначе.

Она практически висела на шее Алисии: нога, в которую, по-видимому, попала не одна пуля, а несколько, разрывалась на части невыносимой болью. Но глаза, эти глаза были так близко, так мучительно близко, что боль отступала перед этой близостью, уходила куда-то далеко, в туман, в прошлое.