***

— Эй, принцесса. Почему не спишь?

— А ты почему? — Элайза подошла и легла рядом с Виком, так, чтобы можно было видеть его лицо. — Ноги болят?

— Болят, — согласился он. — Док больше не дает мне обезболивающего, а спать с такой болью невозможно. Так что насчет тебя? Тоже что-то болит?

У нее болело в груди, но говорить об этом не хотелось. Она придвинулась ближе и положила голову на плечо Вика, утыкаясь носом в его шею. Так хотелось немного тепла, немного обычного человеческого тепла.

«Кто бы мог подумать, — усмехнулась она мысленно. — Еще несколько дней назад я бы ни за что не позволила ко мне прикоснуться, а теперь смотри-ка, тепла захотелось».

— Не беспокойся, принцесса. Она выжила, зуб даю. Такую железную тетку вряд ли удастся легко одолеть.

Элайза улыбнулась. «Железная тетка», да? Она вспоминала Алисию совсем другой — невинной, ласковой, даже нежной. С дрожащими пальцами и покрытой потом кожей.

— Откуда ты знаешь, что я думаю о ней?

— Знаю. Всякий раз, когда ты смотрела на нее, у тебя было точно такое же выражение лица.

Вик пошевелился, пытаясь устроиться удобнее, и застонал. Элайза помогла ему и снова прилегла на плечо, а он обнял ее сильной рукой и прижал к себе.

— Когда все закончится, женюсь на первой попавшейся симпатичной девушке и буду каждую ночь строгать с ней детишек, — сказал Вик. — Что скажешь? Хорошая идея?

— Отличная, — одобрила она. — А я буду доброй теткой Элайзой, к которой твои дети будут прибегать за конфетами и мороженым.

— Думаешь, к тому времени мы научимся делать сладости?

— Конечно. Иначе зачем строить Новый мир? Без сладостей он не будет иметь никакого смысла.

Они заулыбались, вглядываясь в звездное небо. Лежать было не слишком удобно: спальники постелили прямо на покореженный асфальт, но уходить на ночевку в лес было бы плохой идеей, и приходилось терпеть неудобства ради безопасности.

— Жалеешь, что ушла тогда из Люмена? — спросил Вик.

— Да. Если бы я осталась, это едва ли что-то изменило бы, но…

— Но ты была бы там рядом с ней.

— Верно.

Он так хорошо ее понимал, что от этого внутри становилось тепло и ласково. Будто старший брат обнял за плечи и подул в макушку, растрепывая волосы. Будто лучший друг отвесил подзатыльник и велел не унывать. Будто отец посадил на колени и запел успокаивающую песню.

— Знаешь, я полгода жила в том месте, куда мы направляемся, — неожиданно для себя самой сказала она. — Там была индейская резервация, и отец отправил меня туда, чтобы я научилась выживанию.

— Зачем? — удивился Вик.

— Не знаю. Сейчас мне кажется, что он как будто предчувствовал, как все закончится. Как будто знал, что однажды мне пригодятся эти знания. Это глупо, я понимаю, но у меня не получается найти другого объяснения.

Она замолчала, вдыхая в себя чистый запах ночи и свежести. Где-то рядом храпел Йонас, и сидели у костра двое воинов, и Розмари с Рейвен спали, прижавшись друг к другу для тепла.

— Как думаешь, Линк и Октавия выжили? — спросил Вик.

— Верю, что да. Быть убитыми на следующий день после свадьбы — это слишком даже для этого мира, правда?

— Наверное. Но знаешь, я все чаще думаю о том, как хорошо, что среди всего этого кошмара, и смертей, и остального, все равно находится место любви.

Странно было слышать это от большого и сильного парня, от парня, которого Элайза привыкла считать задирой и хулиганом, и который, возможно, был и тем, и другим. Но это точно сказал он — похудевший, осунувшийся от боли, но продолжающий крепко обнимать ее за плечи и прижимать к себе защищающим жестом.

И как знать, может, и в этом была любовь? Не та, о которой пишут в книгах, и не та, которую воспевают в поэмах, а какая-то другая: простая, тихая, спокойная, ничего не требующая и ничего не просящая.

— Я так сильно ее люблю, — прошептала Элайза. — Ты не представляешь, иногда мне кажется, что я родилась с этой любовью, что с самого рождения она жила во мне в ожидании, когда мы наконец встретимся.

— Но ты ушла из Люмена, — напомнил Вик.

— Да. И сейчас мне кажется, что это тоже было любовью. Уйти, потому что невозможно остаться, но забрать с собой все то, что было с нами, все то, что, возможно, еще когда-нибудь будет. Понимаешь? Я ушла не от нее, я ушла к себе. И любовь никуда не делась, я просто забрала ее с собой.

Он молчал, а она закрыла глаза и улыбалась, вдыхая запах его кожи.

— Мне кажется, я уже делала это. Давно, в прошлой жизни. Уходила от тех, кто любил меня, потому что понимала, что не могу больше находиться рядом.

— Но ты вернулась. Я помню, как ты вернулась.

Элайза вздрогнула и села, с удивлением глядя на Вика. О чем это он? Что значит «я помню»?

— Октавия привела тебя в Аркадию, чтобы ты могла поговорить с Беллами. Ты прошла мимо меня, но даже не заметила.

— Что ты такое говоришь? — медленно спросила она. — О чем ты? Какая Аркадия?

По его губам расплылась усмешка. Он пальцами убрал со лба отросшие волосы и подмигнул:

— А так? Не узнаешь?

— Нет.

Элайза потихоньку начала отодвигаться. Что происходит? У Вика от боли поехала крыша? Или он по обычаю просто придуривается?

— Мне кажется, это из-за морфия, — услышала она и дернулась, испуганная. Из темноты к ним подошла Рейвен и села рядом. — Вик рассказал мне сегодня днем про свои глюки. Я думаю, это все морфий.

— Галлюцинации? — уточнила Элайза.

Вик засмеялся.

— Рейв так их называет. Но эти галлюцинации почему-то сходятся у нас у всех. Они похожи, понимаешь? Как будто мы действительно были в каком-то другом мире, в другом времени, все разом.

— Но я не помню никакую Аркадию.

— Зато я помню, — перебила Рейвен. — Кажется, сначала мы жили в космосе, на какой-то станции, а потом спустились на землю. Наш лагерь назывался Аркадия, и это был наш… дом.

Элайза вздрогнула. Она вдруг вспомнила — не Аркадию, нет, она вспомнила запах. Запах металла и немытых тел, запах пороха и пыли. И Линкольна, бездыханное тело которого лежало на полу, и Октавию, склонившуюся над ним в безмолвном плаче, и… Лексу.

— О, Господи… — прошептала она. — Черт бы вас всех побрал…

— Что? — быстро спросила Рейвен, и наваждение ушло.

Элайза помотала головой.

— Я не понимаю. Если это все действительно было, то какого дьявола мы снова оказались вместе в новой жизни? Может, Маркус прав, и мы здесь для того, чтобы что-то исправить?

— Точно, принцесса, — усмехнулся Вик. — Осталось только понять, что именно.

***

— Ты веришь в реинкарнации и тому подобную чепуху? — спросил Мерфи, перекрикивая гудящий клаксон пикапа.

Индра покосилась на него злобно, но все же ответила:

— Веди машину, Мерфи из Небесных людей. Раз уж мы взялись отвлекать от людей мертвых, то надо сделать это как следует.

Он усмехнулся и посмотрел в зеркало заднего вида: за их машиной тащилось огромное стадо, голов в тысячу, а, может, и больше — конца стада не было видно. Час назад они оставили остальных людей у съезда на трассу, ведущую к горам Иньо, а сами поехали дальше, отвлекая внимание мертвецов. План был, конечно, так себе, но другого они придумать не сумели.

— Проедем еще десять миль, и будем делать разворот, — прокричал Мерфи. — Надо будет обогнать этих трупаков как можно сильнее, чтобы успеть уйти до их появления.

Индра ничего не ответила, и он слегка прибавил газ: один из мертвых уже догнал пикап и пытался ухватиться за его кузов.

— Ну так что? — повторил он. — Веришь, или как?

— Нет, — сквозь зубы прошипела Индра. — Не верю.

— А я, кажется, начинаю, — засмеялся Мерфи. — Мне все чаще кажется, что я действительно уже куда-то перся по пустыне с какими-то чудиками, и знаешь, кто был одним из них? Чертов Телузер, голос которого я узнаю, даже если мне оторвут к хренам мои несчастные уши. Видимо, в той жизни он был таким же мудаком, как и в этой.

— Мудаком? — переспросила Индра. — Почему?