Однако несмотря на довольно четкую позицию редакции относительно необходимости предварительной проверки подлинности исторических материалов, М. Маковеев в своем предисловии к публикации, по- видимому, только на основании этого письма А. Т. Болотова А. Д. Раменскому, но уже без всяких оговорок, более того, весьма утвердительно пишет, что Болотов, «как оказалось», бывал в доме Раменских в Мологине.

Таким образом, читатель, недостаточно знакомый с биографией А. Т. Болотова, может принять это утверждение М. Маковеева за достоверный факт.

Более 40 лет занимаюсь я изучением жизни и творчества А. Т. Болотова. Что можно сказать на основании известного мне об Андрее Тимофеевиче по поводу упомянутого письма? Откровенно признаюсь: не сразу пришел к определенному выводу. Есть в письме такое, что заставляло не раз возвращаться к нему и снова перечитывать. Многое в нем заставляет верить в его подлинность. Во всяком случае, человек, написавший письмо, хорошо знал то время, события, связанные с А. Т. Болотовым и упоминаемыми им людьми, причем в таких деталях, которые могли быть известны только самому Болотову или людям, очень хорошо знакомым с его дневниками. Таковы, например, упоминание в письме о посещении Болотова Н. И. Новиковым в 1791 г., рассуждение о том, что Новиков «жив, хотя имел несчастие повредиться в разуме». Соответствуют действительности сообщаемые в письме даты событий: профессор Московского университета И. Г. Шварц действительно умер в 1784 г., посещение Болотовым Радищева в 1797 г. могло в самом деле состояться, поскольку именно тогда Радищев вернулся из ссылки в свое имение Немцово.

В письме чувствуется стиль А. Т. Болотова, его манера обращения к собеседнику, встречаются особо любимые им обороты и слова.

И тем не менее есть в письме детали, вызывающие большие сомнения в его подлинности. Не могло быть в письме Болотова таких выражений, как, например, «по агрономическим вопросам», «из агрономических вопросов» (тогда слово «агрономия» и его производные еще не были в употреблении в России). Никогда не пользовался Андрей Тимофеевич словом «природа», всюду у пего фигурирует «натура». Недоумение вызывают словесные обороты: «Ваша методика обучения...», «...передайте, пожалуйста, привет...»

Довольно странно выглядит для Болотова его подпись в письме: «С глубочайшим уважением к Вам Андрей Тимофеевич Болотов». Я подобной подписи не встречал, хотя просмотрел массу его писем. Или, скажем, есть в письме строки: «Как я уже соизволил Вам написать...» Не мог такое допустить Болотов. Этикет вежливости XVIII в. предписывал употребление этого глагола по отношению к собеседнику, но никак не к собственной персоне: например, «Вы соизволили мне сказать» и т. п.

Конечно, эти сомнения нельзя рассматривать в качестве доказательств, достаточно убедительно отвергающих подлинность письма. Во-первых, у А. Т. Болотова был отвратительный почерк, так что ничего удивительного не было, если составители Акта вместо слов, имевшихся в подлиннике, употребили совсем другие. Во-вторых, если редакция «Нового мира» и М. Маковеев «по взаимному согласию» сочли возможным «некоторые места Акта подвергнуть незначительным исправлениям», то почему этого не могли сделать составители Акта в отношении подлинных документов?

Само по себе письмо при всех его внутренних противоречиях не вызвало бы у меня желание вступить к дискуссию, если бы оно не шло вразрез с тем огромным фактическим материалом,' который имеется, если можно так выразиться, на противоположной стороне системы Раменский—Болотов, т. е. в архивах Болотова. Причем если на одной стороне (Раменский) — только копия единственного документа, то на второй (Болотов) — множество подлинных материалов, и в первую очередь его дневники и опубликованные на их основе знаменитые записки «Жизнь и приключения Андрея Болотова».

Как известно, Андрей Тимофеевич в течение всей своей жизни вел подробные записи всего сделанного им и произошедшего в его жизни. Не оставлял он без внимания ни одного нового знакомства, особенно если человек был духовно близок ему и научные интересы их совпадали. О всех таких людях мы находим довольно подробные упоминания в «Записках». Так же обстоятельно фиксировал Андрей Тимофеевич все свои поездки за пределы Дворянинова и Богородицка.

И вот, зная этот биографический фон, попробуйте объяснить: почему Болотов ни разу в своих дневниках и «Записках» не назвал фамилии Раменского, Радищева, Петрова, Шварца, Юрьева, почему он не описал, как это делал в отношении всех других своих поездок за пределы постоянного местожительства, посещение Мологина и Немцова? Хотя в письме Раменскому, которое фигурирует в Акте, все упоминаемые в нем люди аттестуются как близкие Андрею Тимофеевичу.

В самом деле, уже в первых строчках письма Болотов огорчается перерывом в «дружеской переписке» с адресатом — А. Д. Раменским. Обратите внимание: речь идет не об единичном письме, а о переписке. Кроме того, Болотов обнаружил свою оплошность, «просматривая записи протекших времен своих», т. е., по- видимому, встретил запись, касающуюся А. Д. Раменского. Почему же ее пет в действительности?

О посещении его Н. И. Новиковым А. Т. Болотов рассказывает в своих «Записках» довольно подробно. Но содержание разговора при той встрече по «Запискам» совершенно непохоже на то, о котором говорится в письме. Такое расхождение в описании одного и того же события не свойственно Андрею Тимофеевичу.

Далее. В письме И. Г. Шварц упоминается со словами «наш друг». Но каждому, кто знаком с деятельностью Шварца, очевидно, что это явное недоразумение, Шварц не мог быть другом Болотова по той простой причине, что являлся одним из руководителей масонского общества, а Болотов как огня боялся близости с масонами. Эта боязнь, как известно, пробежала «черной кошкой» между Болотовым и Новиковым, помешав их более тесному сближению. И если дружеские отношения с Новиковым поддерживались на деловой основе, благодаря совместной работе по изданию «Экономического магазина», то о дружбе со Шварцем не могло быть и речи.

Противоречат идеологии и морали Болотова его высказывания в письме о А. Н. Радищеве. Убежденный монархист и апологет крепостного права, вряд ли пошел бы он на такое сближение с вольнодумцем, чтобы ради этого совершить специальную поездку в другую губернию. Есть и еще одно свидетельство тому, что Радищева в числе близких Болотову людей не было. В «Памятнике протекших времен» (1875. Ч. II С. 28) есть параграф «Государь освобождает некоторых важных заключенных», в котором Болотов, рассказывая о распоряжении Павла освободить политических заключенных, ведет речь о Н. И. Новикове, но ни одним словом не упоминает Радищева. Редактор издания вынужден был сопроводить текст Болотова следующим примечанием: «Между прочим — Радищева, сосланного в Сибирь за издание своего Путешествия из Петербурга в Москву».

В письме А. Т. Болотов просит А. Д. Раменского передать привет хозяину Мологина А. М. Юрьеву, упоминая о знакомстве с ним еще по петербургскому периоду своей жизни. Между тем ни в одном из биографических документов сведений об этом знакомстве не имеется.

Таким образом, содержание письма А. Т. Болотова А. Д. Раменскому, зафиксированного в Акте, не подтверждается довольно обширным биографическим материалом Болотова, как опубликованным, так и рукописным. Тем самым мы обязаны отвергнуть его подлинность. Поскольку экспертиза установила подлинность Акта, следовательно, в подлинности должно быть отказано самому письму. Каким образом в архиве Раменских оказался этот удивительный документ, кто его автор, какие цели преследовались при его написании — этого, по-видимому, никто никогда не узнает. С утратой архива Раменских исчезла и возможность раскрытия гайпы.

Строгая же историческая паука должна признать:

1. Знакомства и переписки А. Т. Болотова с А. Д. Раменским не было, так же как не было и его посещения Мологина в Тверской губернии.

2. Не имели место также знакомство Болотова с А. Н. Радищевым и поездка его в Немцово Калужской губернии.