Я уже почти к ней дотянулся, мои пальцы едва не коснулись ее плеча, и ее имя сорвалось с моих губ за долю секунды до того, как все вокруг поглотили огненные языки, когда все вокруг распалось. Мой крик затих, задавленный взрывной волной, вибрацией от удара, распространившейся по всему телу. Я не мог вздохнуть, а потом меня сокрушила нестерпимая боль, и я потерял сознание.

***

Проснулся я от тихого гула приборов, который вторгался в мое сознание, и на мгновение мне померещилось, что я лежу на месте взрыва на Круглой площади, прежде чем я понял, что это было лишь воспоминанием, осколком прошлого. Мои веки были тяжелыми, как свинец, голова раскалывалась, и болезненная пульсация в висках не оставляла ни малейших шансов на продолжение отдыха. Стоило мне коснуться головы, как я почувствовал небольшие электроды на лбу, и задался вопросом — где же я нахожусь. Открыв глаза, я обнаружил себя в отчего-то знакомой мне больничной палате. Воздух здесь был свеж и прохладен, а где-то недалеко кто-то вел беседу, но слов я разобрать не мог. Сквозь оконное стекло пробивался бледный свет закатного солнца, и одеяло, которым я был укрыт, оказалось намного мягче, чем мне помнилось. Медленно повернув голову, я попытался понять, откуда доносятся голоса, и разглядел Хеймитча, который за стеклянной дверью что-то оживленно обсуждал с доктором Аврелием. Они вроде бы и не злились, но беседа явно была напряженной.

Я заерзал в постели и привлек этим к себе их внимание. Доктор Аврелий приблизился ко мне с фонариком в руках, и посветил мне им по очереди в оба глаза, прежде чем заговорить:

— Пит… Ну, мой мальчик, это было что-то, — произнес он мягко, наверное, стараясь не напугать меня чересчур громкой речью.

— Ага, ну и местечко ты выбрал, чтобы слететь с катушек, малыш, — сострил Хеймитч, но без обычного для него яда, так что я невольно усмехнулся его словам. Прочистив горло, я выдавил:

— Долго я был в отключке?

Хеймитч повернулся к низенькому столику у кровати, налил мне стакан воды, и, протянув мне ее, ответил:

— Пару часов. Вырубился после приступа.

— Вполне объяснимо, что ты испытал негативные эмоции по возвращении в Капитолий, — перебил его доктор Аврелий, — это, должно быть, отражение глубокой травмы, нанесенной твоей психике. Однако легкость, с которой ты поддался приступу, говорит о заметном изменении твоего состояния. У нас будет консилиум по этому поводу сегодня вечером, — он замолчал, доставая ручку и блокнот. — Не мог бы ты рассказать, что именно ты увидел перед тем, как случился приступ, и что тебе привиделось потом?

Моя прежняя вялость меня наконец оставила, и отвечал я уже вполне связно:

— Смотрел в окно, а там… Президентская резиденция.

— Теперь это Дворец Правосудия, — поправил меня Доктор Аврелий.

— Верно, — сказал я, хотя на самом деле понятия не имел как он теперь называется. Я описал в деталях виденных мной приступа беженцев в центре города — детей и взрослых, как я пытался добраться до Китнисс, как опустились парашюты, прогремели взрывы, а меня опалила мучительная боль. Все это было до сих пор так свежо в памяти, что мне даже показалось — если дотронусь сейчас до своих шрамов, наверняка почувствую обугленную кожу. Доктор Аврелий ожесточенно строчил в своем блокноте, а Хеймитч залпом выдул полфляжки.

— Невероятно. Безо всякого предупреждения ты просто перешел в состояние охмора. Как я понял из наших прежних бесед, твои приступы теперь имеют некоторую физическую предпосылку: головную боль, дезориентацию в пространстве.

— Да, — ответил я, чувствуя, что иду ко дну.

— Ну, тогда у нас работы непочатый край, — произнес Доктор Аврелий, собирая свои записи. — Я упорядочу все это в виде отчета и представлю вечером нашей исследовательской группе. В этой палате ты останешься до конца своего здесь пребывания. Я же имею право приносить тебе сюда то, что тебе понадобится. Мистер Эбернати, ваш багаж — в соседней комнате, как вы и просили.

Когда Доктор Аврелий покинул помещение, я как куль свалился на кровать. Не нужно было обладать гениальным умом, чтобы сообразить, что они там обсуждали.

— Все плохо, так ведь? — спросил я убитым голосом.

Хеймитч набрал в грудь побольше воздуха.

— Не буду врать тебе, малыш. Док полагает, что с тобой сейчас творится кое-что помимо отголосков охмора. Или, по крайней мере, что яд ос-убийц проник гораздо глубже, чем поначалу предполагали. А может, ты просто умотался, да еще и оказался в этом паршивом месте, — он не скрывал иронии. — Кто может сказать, пока тебя не утыкали кучей датчиков, как главного подопытного кролика?

Я кивнул в ответ.

— Поэтому ты попросил поселить тебя поближе?

Хеймитч потер лицо, на котором отразились все без исключения прожитые им годы.

— Не смей ей передавать то, что я сейчас скажу, но солнышко вообще-то была права. Тебе не выкарабкаться здесь в одиночку. А что если опять накроет такой мгновенный приступ — бах и все? Ты и на помощь позвать не успеешь.

Хотя мне вовсе не хотелось, чтобы Китнисс оставалась без нас обоих в Двенадцатом, но в его словах было зерно истины. От внезапной мысли о том, что ей сегодня придется спать в одиночестве, у меня стеснило сердце.

— Хеймитч, как думаешь, можно мне позвонить Китнисс?

— Телефон-то прямо тут. Я ей уже сказал, что мы добрались.

У меня началась паника.

— Ты же не сказал ей, что у меня был приступ?

Судя по тому, что Хеймитч не спешил мне отвечать, он все-таки ей сказал.

— Зачем? Она ведь ничего не может с этим поделать! — орал я.

— Не собираюсь я ей врать, — сурово ответил он. — Я здесь ради тебя, но и ради нее тоже. Если что-то пойдет не так, она тоже пострадает, и я не буду это покрывать. Лги ей сам, если считаешь нужным.

Разумеется, он был прав. Начать с того, что мы вообще дошли до этого, потому что я не был с ней предельно честным, и не смог вовремя сказать, что мне стало так хреново, и что пора немедленно лечиться. Я поднял трубку, и Хеймитч понял это как сигнал к тому, чтобы выйти из комнаты, но когда я набрал номер, линия оказалась занята. Взглянув на часы я припомнил, что она договаривалась созвониться в это время с Доктором Аврелием.

Чтобы унять тревогу, я встал и принялся раскладывать в шкафу одежду и принадлежности для рисования, а потом отправился в душ. Когда же вышел из ванной, то обнаружил поднос со своим ужином, но не спешил на него набрасываться. От усталости у меня кружилась голова, и меня невыносимо тянуло сразу же лечь. Но еще сильнее мне хотелось все же услышать голос Китнисс, так что я стал упорно ей дозваниваться, и с третьего раза у меня это получилось. Уже после первого гудка она сняла трубку. От звука её голоса я чуть не всхлипнул — она была, казалось, так близко, и все-таки так далеко. А для меня всё равно что на Луне.

— Хеймитч сказал, что у тебя был приступ, — выдала она без обиняков. Ее голос был тверд, но от меня не укрылись нотки беспокойства.

— Прям в шаттле, а чего тянуть, — ответил я, пытаясь разрядить обстановку.

— И как ты? — спросила она.

— Как будто на меня сел планолет, — я грустно улыбнулся, ведь я всегда именно так описывал то, насколько раздавленным я ощущал себя после приступа.

— Я не хочу повторять: А я тебе говорила… — суровости в голосе не было уже и следа, он задрожал.

— Но ты все-таки это сказала, — ответил я, вдруг становясь серьезным. — А ты как?

Она немного помолчала, а когда заговорила, голос выдавал ее с головой.

- Ох, знаешь, утром ходила на охоту, после обеда — в пекарню.

— Какая же ты отвратительная лгунья, — мягко проговорил я. Она, конечно же, не выходила из дому. Уж мне ли было этого не знать.

- Ну, я была… —, но ее голос упал я мне ничего не стоило представить себе какие неимоверные усилия она прилагает, чтобы справиться с собой. — То есть, я оделась… на охоту, вот…

— Китнисс, прошу, выслушай меня. Если тебе так плохо, я тут же сяду в поезд и прискачу домой. Буду таким же двинутым, стану жить над пекарней, стану твоим чокнутым соседом, но не покину тебя ни на один день, если что-то случится. Ты должна быть сильной ради меня. Должна каждый божий день разговаривать с врачом, если это так надо. Тебе сегодня ведь назначили сеанс, ведь так?