На краю сознания ко мне прорывались, пытаясь завладеть мной, какие-то фразы и образы из прошлого, но я упорно им сопротивлялась, зная, что откройся я им и тут же рухну в пучину горя и сожалений. Потом как-нибудь ими займусь и осмыслю. Я чувствовала: не встань я сейчас, и мне уже не подняться. И
я сама не поняла как оказалась на пороге дома Хеймитча, и не мешкая заколотила в дверь. Он оказался не просто на ногах, но даже отчасти трезв, и явно не был удивлен моим визитом.
— Ищешь мальчишку? — он чуть отступил назад, впуская меня внутрь.
— Ага, — прохрипела я, и уже прошла полкоридора, прежде чем вспомнила, что мне вообще-то стоит поспешить. — Ты его видел?
Вместо ответа Хеймитч стал пристально изучать глазами мою физиономию. Лицо у меня вспухло, и хотя это был не самый страшный синяк, из тех, что у меня бывали в жизни, но, пожалуй, самый болезненный.
— Это отвратительно, — пробормотал он, покачивая головой. — Присядь на минутку.
— Хеймитч, у меня нет времени…
— Нет, есть, — перебил он. — Его поезд отходит только в полночь.
Я вся так и застыла, и острая ледяная боль пронзила мне грудь.
— Черт побери, он же не пытается снова от меня уйти, а? — выдавила я, и в моем голосе уже появились истерические нотки.
— Сядь, — сказал Хеймитч резко.
Я сделала, как мне было велено. Во-первых, Хеймитчу я все же доверяла, а во-вторых, ноги меня уже не держали и дышать было тоже нечем.
— Пит явился сюда рано утром. И видок у него был, как будто его сбил поезд, — медленно проговорил он. — Хотя, честно говоря, ты в этом смысле его на сей раз заметно переплюнула. Круто он тебя отделал. И не знай я вашу историю, отчего оно все так, на нем после этого живого места не осталось, — Хеймитч глубоко вздохнул. — Он тут все хлопотал, готовился к отъезду.
Я выпрямилась в кресле, и моё онемение медленно сменялось страхом и напряжением. О том, что чувствительность ко мне возвращается, говорила и непроизвольная дрожь в руке.
— Куда он собрался?
— В Капитолий. Лечиться под надзором Доктора Аврелия, и некоторое время его не будет. — я замотала головой, настолько неожиданным мне показался подобный поворот событий. — Слушай, ты можешь кинуться к нему, пытаться его остановить любой ценой, но я должен все-таки тебе сказать…
Как всегда, Хеймитч пытался защитить нас — сначала сохраняя нам жизнь, потом пытаясь не дать съехать с катушек. Должно быть. ему теперь всегда придется быть для нас с Питом кем-то вроде буфера и даже исполнять роль отца в нашей ущербной ячейке общества, хотя его прежняя жизнь вовсе не подготовила его для подобной роли.
— Я не буду его останавливать, — выпалила я и поняла, что так оно и есть.
Хеймитч явно вовсе этого не ожидал, и мне невольно это польстило — не так-то легко было застать нашего ментора врасплох.
— Ладно. Ну, значит хотя бы по этому поводу не будем с тобою цапаться. Так что тебе нужно?
Сделав глубокий вдох, я уперлась взглядом в пол, пытаясь собраться со своими неясными мыслями. Я медленно начала выходить из этой частичной летаргии, которая навалилась на меня после инцидента прошлой ночью, и благодаря которой я пока не сдохла еще от душевной боли.
— Чтобы он знал, что я его не обвиняю, что я да, злюсь, но не на него. Еще я хотела сказать, что я от него съезжаю, ведь теперь, судя по всему, мне не придется беспокоиться? — я мрачно усмехнулась. — Мы зарвались, Хеймитч. Наверно, таким двум жалким обломкам как мы с ним не стоило и думать о том, чтобы быть вместе. Нормальные люди живут под одной крышей, женятся. Но мы с ним после всего этого ненормальные.
Хеймитч смерил меня долгим взглядом, прокручивая в голове то, что я сказала.
— Знаешь, я не согласен с той жалкой чепухой, которую ты только что тут несла, и сразу по многим пунктам, но у меня не ни времени, ни желания с тобой препираться. Сейчас не подходящий момент для подобных споров.
— Знаю, но мы ведь не можем быть с ним вместе прямо сейчас, Хеймитч, — я качнулась на стуле вперед. — С ним что-то не так. Он перестает быть собой во время этих приступов, я знаю, что он сам ни за что не причинил бы мне вреда. А тут он будто хочет… обладать мной со всеми потрохами… — я еле выговорила столь фривольное слово в присутствии Хеймитча, но сейчас было не время миндальничать, мне нужно было, чтобы он понял — как важно то, о чем я собиралась его просить. — Не будет мне покоя, если он уедет в Капитолий один.
И тут плотину, щели в которой я всеми силами затыкала, дала большую течь, и непрошеные слезы хлынули бесконечным потоком.
— Он сломлен и разбит. Страдает, а я не могу ему помочь. Пожалуйста, поезжай с ним к Доктору Аврелию. Будь с ним, — Хеймитч резко встал с места, и начал расхаживать передо мной, всем своим видом выражая недовольство.
— Я уже говорил, ноги моей не будет в Капитолии, пока я жив, — выплюнул он, качая головой.
— Черт возьми, Хеймитч. За тобой перед ним должок! — его стальные серые гляделки бешено сверлили меня, но я не собиралась отступать. Отказ был неприемлем, ведь тогда Пит оказался бы в одиночестве в этом чертовом поезде, который помчит его туда, где его пытали и калечили. — Ты — мы — бросили его на арене, а все ради забавы под названием «Сойка-Пересмешница». Он сломлен, потому что мы это допустили. — слезы стояли в горле, мешали мне говорить, и вкус у них был горький как у самогона, которым Хеймитч упивался, чтобы ничего не чувствовать. — Он такой из-за нас, и я поехать не могу. Не я нужна ему сейчас. — я встала перед ним и пристально на него уставилась, замечая, как его сопротивление слабеет. Я уже знала, что он согласится, но решила выложить последний козырь. — Ты говорил, что позаботишься о нас. Мы ведь были командой, верно? Или это тоже все было сплошным враньем?
Лицо Хеймитча скривилось, как будто он проглотил горькую пилюлю, и он разразился длинной чередой проклятий, которые так и скакали с его растрескавшихся губ.
— К твоему сведению, я обещал Питу присматривать за тобой, пока его тут не будет. Об этом же он попросил Сэй и Эффи. И что прикажешь — взять и так запросто его нарушить.
В потоке моих слез уже сквозило отчаяние.
— Вот видишь, за мной-то есть кому присмотреть! А у него может быть приступ прямо в поезде — ты ведь прекрасно знаешь, что означают для нас с ним поезда! — голосила я. — И он там будет совсем один, никто о нем не позаботится! Ты сможешь жить с этим? Так что подумай — что тут хуже, — я была уже готова упасть перед ним на колени. — Ты единственный, кому я могу доверять, и кто сможет с ним справиться. Мы оба перед ним в долгу.
И когда он снова выругался, я поняла, что одержала верх. Ведь это так и оставалось все это время самой большой, нерешенной проблемой в наших отношениях — наша общая и его вина перед Питом, все те же пресловутые долги. Ведь мы же оба были в ним из Шлака — и знали, как плохо иметь долги, особенно когда она неоплатные. И мы оба знали, что этот долг до конца так и не сможем никогда вернуть.
— Хорошо, солнышко. Я с ним поеду. Но ты должна мне кое-что пообещать, — буквально прорычал он, отхлебывая здоровенный глоток своего пойла.
— И что же? — спросила я, сразу же подозревая подвох.
Он сглотнул и поморщился, когда очередная порция белого обожгла ему пищевод.
— Не вздумай ставить крест на нашем мальчике. Терпеть не могу, когда ты говоришь, что вам не суждено быть вместе. Это самая убогая чушь собачья, какую мне доводилось слышать. Побитые жизнью люди постоянно сходятся вместе, живут вместе и строят все по новой, не хуже прежнего. И все у них получается. А ты держи голову выше и подожди, когда он снова приведет себя в порядок, — он вытер рот тыльной стороной ладони. — Ты обязана сделать все, чтобы все у вас в итоге было как надо. Сама себе обязана. Вы двое друг без друга прям чахнете.
Я лишь уныло покачала головой.
— На сей раз я вовсе не уверена. Конца этому всему не видно…
Хеймитч сполоснул руки и принялся собирать разбросанную тут и там по кухне грязную посуду.