- Богиня, какого беса?!..
- Определись, - устало бросила Меред, медленно нагибаясь вперед и дотягиваясь кончиками пальцев до колючего холодного снега.
- Что? – Атеа непонимающе воззрилась на нее.
- Богиня вряд ли ведает о бесах. Так что реши, к кому взываешь.
- Ишь ты, острячка нашлась, - огрызнулась девушка, повторяя движение подруги – впрочем, слишком быстро. Разгоряченное тело на холоде быстро остыло, а потому в следующий миг Атеа взвыла, хватаясь за спину, - Да какого же беса?!
- Определилась, - подытожила Меред, так же медленно разгибаясь, и с беспокойством оглядела Лебедя, - Тебе помочь чем-то?
- Зарежь меня! – рявкнула Атеа, быстро растирая ладонью поясницу, - Зарежь и скорми этим бесовым химерам! Боги, ненавижу их… И эльфийки эти, прости меня, Богиня…
- Ты бы потише говорила, - с укором пробормотала Меред. На душе почему-то было паршиво, и она сама не могла понять, почему. Ей страстно хотелось всю дорогу оказаться поближе к Атеа, послушать ее нелепые разглагольствования и ощутить это родное, такое знакомое раздражение – всегда светлое и какое-то… легкое. Даже славное. А сейчас присутствие девушки рядом вдруг оказалось странно болезненным, словно та большими глотками пила Меред, осушая ее до дна. Хотя, наверное, так и есть, милое мое, драгоценное мое проклятие. Играй. Сколько тебе нужно – играй. Все в руках Богини.
Атеа фыркнула. Мышцы, схваченные судорогой на холоде, видимо, все же отпустило, и теперь Лебедь выглядела так же, как всегда – вечно недовольная всем и всеми красавица с выгнутой дугой бровью и сардонической кривой усмешкой.
- Плевать мне. Они все равно заняты, - она бросила косой взгляд за спину. Аллэивар о чем-то негромко переговаривалась с Тэаргой неподалеку, но Меред не могла и слова разобрать. Да и не хотела. Атеа вновь повернулась к ней, - Ладно. Бес с ними. Довезут до Наамаха – а там наконец отделаемся от них. И будем с тобой вдвоем, как в старые добрые времена, а, Меред?
Она взъерошила короткие пряди волос Меред, чуть прихватив их цепкими пальцами и больно дернув. Девушка инстинктивно дернулась за рукой, вскидывая голову, но Атеа уже заковыляла прочь к химере, возле которой ждала Тэарга – долгий привал еще впереди, нынче они лишь ноги размяли.
Мы никогда не будем с тобой вдвоем – как бы сильно я того не желала, как бы сильно о том не просила.
Вновь потянулись цепи скал, изредка перемежающиеся узкими низинами и руслами замерзших ручьев. Кое-где в сердце гор попадались крохотные долины, поросшие ельниками и сосновыми рощами, и заснеженные шапки деревьев напоминали пушистые шкуры белых зайцев. Меред глядела на них, ощущая мир так остро – и от того было тоскливо и больно. Ей хотелось тишины и покоя, светлых сказок под пером в ее ветхой старенькой тетрадке и хорошего табака. Хотелось дома с маленькой печуркой, пахнущего хлебом и теплом. Хотелось Атеа, такой вот, какая она есть – но только в сотни раз ближе, рядом, вместе…
И ничего из этого у нее не было.
Совсем как на первом посвящении, да, Меред? Отдай все – получишь во стократ больше.
Правда, в это больше она с каждым днем верила все меньше. Богине, видимо, было мало ее даров – или просто не было дела до ее молитв. Но с каким-то неведомым упорством она продолжала каждый день, данный ей, просить и всем сердцем верить в то, что однажды все сбудется. Однажды, когда-нибудь, обязательно, точно…
Они остановились еще раз лишь через несколько часов – да и то, перекусить по-быстрому. Знающая вынула из своей сумки странную бутыль – всю из какого-то металла, литую, большую. Отхлебнув из нее, ведьма передала ее по кругу, и когда очередь дошла до Меред, девушка с удивлением и радостью обнаружила, что в сосуде – ароматный горячий чай. Ворожба? Вода неведомым образом оставалась теплой, и это казалось ей странным, но Меред, отбросив осторожность, сделала несколько больших глотков, прежде чем возвратить бутыль Знающей. По телу разлилось приятное тепло, отозвавшееся покалыванием в ногах. Горячий чай сейчас действительно лишним не был. Потом Аллэи раздала всем куски солонины и несколько ломтей сыра, тоже соленого. Меред ела с удовольствием – голод уже не раз давал о себе знать. Покончив с трапезой, они вновь двинулись в путь, оставляя долину Лореотта далеко позади.
Вечер подкрался к ним незаметно, в тот самый миг, когда химеры взобрались на длинный горный хребет, изгибающийся плавной волной. К тому времени ноги у Меред окончательно задеревенели, и с крутого бока химеры девушка едва ли не свалилась в снег, со стоном ослабляя ремешки креплений. Атеа была в подобном состоянии и даже не стала никому высказывать свое недовольство, за что Меред возблагодарила богов. Дорога оказалась тяжелой даже для них, привыкших к долгим нагрузкам, а потому слушать сейчас нытье Лебедя было выше сил молодой Птицы. Знающая вместе с Аллэивар развела костер, и вскоре они вчетвером сидели у огня, стараясь как можно ближе подсесть к пляшущим языкам пламени. Меред вынула свое одеяло, и Атеа последовала ее примеру – теперь они кутались в одеяла, стараясь унять дрожь. Эльфийки тоже набросили на плечи шерстяные толстые плащи, прижимаясь спинами к своим химерам – да только они выглядели так, словно сидели где-то у домашнего очага. Разговоры не клеились, и после скудного ужина, прошедшего в молчании, Аллэивар проворчала:
- Ладно, давайте спать, пташки. Путь сложным был, нам отдохнуть надо бы, - она завернулась в свою накидку, устраиваясь поудобнее под боком у Йэн. Метнув косой взгляд на Меред, она тихо добавила, - Если замерзнешь, стриженная – подвигайся ко мне. Я не укушу.
Меред кивнула в ответ, стараясь выглядеть спокойной и умиротворенной. На самом деле, в груди что-то царапалось, скреблось, жалобно скулило, и Птица гнала от себя глупое чувство как могла. Да только никуда оно не девалось, голодное и жадное – вцепилось в самое сердце да так и сидело, впиваясь в него клыками и когтями. И Меред понятия не имела, что с этим ей делать.
Она и сама не заметила, как сон подобрался к ней скрипучим шагом Туманной Сказительницы, накрыл ее теплыми ладонями и спрятал от кошек, скребущихся там, в груди. Тишина, о которой Меред так долго молилась, наконец пришла, долгожданная и такая необходимая сейчас, и девушка охотно склонила голову ей на колени, позволяя ей вымести все печали и все мысли.
Она бродила по каменным улицам, солнечным и пахнущим горячими степными ветрами. Песочные стены, песочные улицы, синее небо вверху, над головой. Она была взрослой – той Меред, которая ныне звалась Келерийской Птицей, и в ножнах на поясе прятались ее Крылья. Но она была дома.
Крутобокие женщины в белых передниках сновали за широким окном пекарни, и Меред видела их руки – добрые, крепкие руки, пахнущие маслом, что взбивали этим утром из самого свежего молока. Руки, припорошенные мучной пылью, месили тесто в деревянных кадушках, и пахло сладкой свежеиспеченной сдобой. Одна из женщин устало разогнулась и, заметив Меред, улыбнулась ей. В ее руках откуда ни возьмись появилась краюха белого хлеба с золотистой хрустящей коркой, и пахла она теплом и солнцем.
Меред шагала по знакомым улицам, откусывая сладкий, еще теплый, хлеб. Вокруг носились маленькие шумные дети, рыжеволосые смешные девчонки играли в веревочку, весело гомоня, а их матери переговаривались у колодца, набирая кристально чистую воду в ведра. Меред смотрела, как эта вода переливается, искрится на солнце, разбивается крохотными капельками о булыжники на площади – и ей было хорошо и радостно.
За каменными приземистыми домиками, взбирающимися на холм, виднелась неоглядная морская ширь, синяя, глубокая. В ней крыльями белых чаек виднелись паруса, раздуваемые легким ветром, и солнце прыгало бликами на мелкой ряби волн. Под ногами уже не булыжники – сухая крошащаяся глина, из которой растут длинные нити ковыля и дикой травы, что доставала до самых колен Меред. Она подошла к самому краю, раскидывая руки и вдыхая полной грудью сладость и терпкую жаркую горечь андарских степей, такую пронзительную и живую, такую родную. А над ней было небо, вечное синее небо, птицы, солнце, и еще, и еще, и…
