- Зачем ты так говоришь? – в полутьме лицо ведьмы казалось неземным, и мучительно хотелось прикоснуться к нему, ощутить пальцами тепло ее кожи – но Даэн умела держать себя в руках. По крайней мере, пока еще держала.
- Все в руках Бессмертного, - Мара пожала плечами, - И я тоже в его руках, - она помолчала, а затем села, подтягивая колени к груди. Долго глядела Даэн в глаза, думая о чем-то, и Птица не могла прочесть этот странный нечеловеческий взгляд, - Ты ведь знаешь, почему я здесь. Знаешь, почему я иду к Сестрам.
Настал черед Даэн молчать. Не хочу. В груди было больно. Она боялась даже думать о том, что ее догадка окажется правдой – и сейчас ведьма подтвердила ее, одним лишь словом перерубив крепкие и надежные канаты, на которых держалось самообладание Даэн. Не хочу. Нет, пожалуйста. Милая, милая, прошу тебя, я не хочу… Не оставляй.
- Не оставлю.
Даэн поняла, что последние слова говорила вслух, вцепившись в запястье колдуньи и тихо шепча это «не оставляй».
- Я все равно буду здесь, слышишь меня?
Не оставляй…
- Только теперь – всюду, куда бы ты ни шла. Ты будешь чувствовать меня во всем, и я всегда буду рядом. Разве так это горько? – невозможно было смотреть на эту легкую улыбку – мудрую и спокойную, бесконечно светлую.
Не оставляй…
- Зачем? Почему ты? – а в голове все билось птицей тревожное, болезненное «не оставляй», - Кто вспомнит тебя? Кто из всего мира скажет тебе «спасибо», кто будет знать, что ты сделала, Мара? – и имя ведьмы сорвалось с губ самым нежным и самым терпким звуком. Колдунья покачала головой, все так же улыбаясь.
- Мне не нужна благодарность, а имя мое не нужно миру. Он живет себе, как жил до того, ему дела нет ни до меня, ни до тебя, ни до наших целей и мечтаний… Я знаю одно, Даэн. Я не хочу, чтоб Колесо замерло – так же, как не хочешь ты. Иначе ты бы не стала Птицей, ты бы не была здесь, ты бы не помогала сейчас этому племени, принявшему нас. Мы здесь – и значит, так должно. Так что же ты грустишь, что же ты так убиваешься, девочка?
Ведьма говорила правду. От этого было невыносимо больно, и Даэн сцепила зубы, чтоб снова не зарыдать. Сердце, отогревшееся в маленькой полутемной комнате, в теплых ведьминых руках, стало слишком чутким и хрупким, слишком нежным.
- Мы все безымянные, Даэн. И ты, и я, - ее лицо было близко, и в темноте глаза ее блестели, отражая мерцание тлеющих угольев, - Но в этом ничего дурного и нет. И не оставлю я тебя, глупая, что же ты так режешь себе сердце? Я все равно буду здесь.
Здесь.
- И имя мое упомнишь ты, - она улыбалась, тихо и светло, и предательская слабость все-таки навалилась на плечи. Даэн снова вцепилась в нее, прерывисто дыша, крепко обняв ведьму – словно боялась, что та исчезнет из ее рук прямо сейчас, - Ты пронесла меня через столько лет – так разве могу я исчезнуть навечно? Ну, девочка? Что же ты?
- Не уходи, Мара, - Даэн не плакала, но голос звучал глухо и устало, словно вся тяжесть Караласской гряды давила на нее, - Ты ведь знаешь… ты видишь… - сил сказать то, что, пожалуй, сказать стоило, не хватало. Даэн умолкла, пряча лицо на груди ведьмы. Та легонько дотронулась рукой до ее затылка, прижимая Птицу к себе бережно, словно самое дорогое сокровище – и от этого стало еще больнее.
- Затихай, Даэн, затихай. Никуда я не ухожу. Подумай, ты только подумай, - она приподняла подбородок Птицы, заставив ее смотреть себе прямо глаза. В них Даэн снова увидела золотое Колесо - вечное, звездное, древнее, - Я буду во всем, что окружает тебя, слышишь? Буду в первых зорьках, в ветре – да во всем. Смогу любить весь мир каждой частичкой тела, которое будет теперь огромным, будет землей и водой, самим небом и пламенем. Смогу любить тебя всей собой, и всей собой тебя хранить. Вечность.
Плечи Даэн бессильно опустились. Внутри стало пусто – даром что ветер не гулял. Но вся боль мигом куда-то делась, растворилась в зимней длинной ночи, сгинула в тени под потолком. Только тоска – тихая, словно перышко, поселилась где-то внутри, словно память, которую ничем не вытравишь из сердца.
- Вечность, - Даэн кивнула, не в силах отвести глаза. Ее ведьма, такая прекрасная и светлая, глядела на нее, и что-то было в ее глазах совершенно неземное, - Вечность – это много. Вот только я бы все вечности отдала, Мара, только чтоб одну жизнь прожить, не теряя тебя.
- Глупая моя девочка. Ты все поймешь позже. Все поймешь. А покуда – на все века запомни: ты никогда меня не потеряешь.
Сотканная из света и полупрозрачных линий, она смотрела на Даэн – живая, настоящая, самая нужная в мире. Где-то очень далеко над их головами, над толщей камня выла вьюга, заметая весь мир, все тропы и следы. Где-то за тысячи верст отсюда бушевало море, и северные ветра, разбередевшие шторм, носились над беспокойными солеными волнами, швыряя их на острые скалы и разбивая вдребезги. Где-то в ином пространстве, дымчатом и пластичном, боги вели свою игру, плели нити и полотна, рушили миры. Где-то внутри Даэн переламывалось сердце, раньше умеющее только болеть и биться – как в песне Меред. А ее ведьма сейчас была здесь, и остальное не имело значения.
- Я верю тебе, Мара.
Кажется, это было второе никогда, в которое Даэн действительно поверила.
Губы Мары были теплыми и чуть шершавыми. Даэн осторожно коснулась их пальцами, очертив невозможно красивый контур, невесомо провела рукой по щеке ведьмы – так бережно, будто бы та была видением. Вопреки всем ее страхам колдунья не исчезла и от руки ее не отпрянула. Прильнув щекой к руке Даэн, женщина с глазами бога смотрела на нее из-под угольно-черных ресниц, и ровно в тот миг, когда в песочных часах Хартанэ песок полностью пересыпался из одной чаши в другую, Птица не выдержала. Притянув ведьму к себе, Даэн впилась поцелуем в ее губы – и Мара не оттолкнула.
Сердце в груди колотилось, словно безумное, и Даэн сходила с ума от ощущения ее губ – нежных, горячих, словно у самой Хартанэ. Тонкие руки, обнимавшие ее, ласково оглаживали спину, и Птица ощущала, как дрожит ведьма, внезапно показавшаяся удивительно хрупкой. Она целовала жадно и в то же время осторожно, словно запоминая навек, но боясь, что это все – лишь сон. Теплые отсветы почти угасших углей танцевали на ее коже, и Даэн тихо выдыхала ее имя, покрывая поцелуями все лицо женщины, которая наконец была там, где всегда должна была быть – здесь. В руках Даэн.
Мара… Удар сердца.
Глядя ей в глаза, ныне темные и бездонные, Даэн осторожно коснулась плеча ведьмы, проводя пальцами по коже, не скрытой тканью белой льняной рубахи. Мара дышала тяжело, словно загнанный зверь, и жилка на ее шее трепетала. Ведьма закрыла глаза, откидывая голову назад, и Птица жадно припала к тонким ее ключицам, целуя каждый сантиметр ее кожи. Удар сердца.
Я никому тебя не отдам. Ни богу, ни вечности, ни времени.
Удар сердца.
Полупрозрачным шелком рассеянный слабый свет лег на обнаженный живот ведьмы. Даэн целовала плавные, мягкие линии ее тела, ловя губами каждый вздох, срывающийся с ее уст. Руки Танцующей скользили по ее изгибам, и всей собой Даэн ощущала, как дрожь прошибает Мару от самого легкого прикосновения.
- Какая же ты красивая, - хрипло прошептала Даэн, прижимаясь к ней сильнее, чтоб ощутить ее всю – тонкую, теплую, бесконечно нужную. Вместо ответа ведьма поцеловала ее, стиснув в объятиях, и золотая волна захлестнула Даэн, накрыла ее с головой, смыв все тревоги и страхи. Ее женщина была здесь. Женщина, которую она, кажется, всю жизнь свою ждала. И ей хотелось быть к ней настолько близко, насколько это вообще возможно – всем телом и всей душой.
В полутьме глаза ведьмы, склонившейся над ней, сверкали звездами. Даэн не успела заметить, как Мара уложила ее на лопатки, невесть как содрав с Коршуна всю одежду. Тело покрылось мурашками, когда женщина дорожкой поцелуев спустилась вниз по животу Даэн, пересчитывая давным-давно зажившие шрамы и бледные веснушки. Огненная волна, прошившая все тело, заставила ее изогнуться, и Даэн утонула в бездонных ее глазах, исступленно шепча одно лишь слово. Одно имя.
