Не беспокойся за меня, дорогая матушка – я нахожусь в добром здравии и хорошем расположении духа. Надеюсь, ты тоже не слишком-то тосковала без меня. И батюшка – тоже. Я бы и дальше не беспокоила вас, если бы не случай, занесший меня в Расфаль – а также некоторые интересные факты, открывшиеся мне совсем недавно. Они связаны с теми гребешками, которые ты так любезно подарила мне в день моего отбытия из Эглеира. Мне бы хотелось побеседовать с тобой об этом лично – думаю, ты сможешь рассказать мне много чего интересного. Да и к тому же, ситуация складывается таким образом, что мне совсем неожиданно, абсолютно внезапно – веришь ли! – понадобилось то, что причитается мне по праву, как хозяйке тех самых чудесных гребешков. И, сдается мне, вы с батюшкой можете мне подсобить. Хотя, конечно, вы уже очень много сделали для меня, обеспечив мне юность в столице среди чудесных людей, совсем поблизости от королевского трона, за что я безмерно вам благодарна. Однако, ныне я вновь наберусь наглости просить вашей помощи.
Помнится, любезный мой батюшка имел поддержку среди дворян Эглеира и некоторую связь с Советом. Да-да, матушка, я помню, что связь эта была косвенной. Однако, этого вполне было достаточно для того, чтоб Правители Востока плясали перед ним на задних лапках. Посему я прошу вас, моя дорогая семья, похлопотать о том, чтобы Восток узнал о том, кто по праву является наследником драгоценного подарка – и в нужный момент поддержал этого доброго человека. Полагаюсь на твой живой ум, матушка, ибо ситуация сложная и щекотливая – и все же я убеждена, что выход ты найдешь, и сумеешь объяснить все так, чтобы ничье доброе имя не опорочить.
В общем-то, больше ей сказать было нечего. Все детские обиды остались позади – хотя яду от этого меньше в ней не стало, а выспрашивать дорогих родственников о том, как они жили все это время, ей не особо хотелось. Атеа прекрасно осознавала, что давным-давно дела ей нет до них, а посему… Поразмыслив еще немного, Лебедь обмакнула кончик пера в чернила и вывела последние строки.
Настоятельно прошу вас, матушка и батюшка, поторопиться – дело отлагательств не терпит. У меня не больно-то много времени, ибо, если моя затея провалится, придется мне возвращаться на север немножко раньше, дабы светлую мою головушку к вашим ногам не поднесли. Ежели вы не сумеете мне помочь – хотя бы отправьте ответное письмо, чтобы я знала, что вы помните меня и вспоминаете. И, повторюсь, - не затягивайте, любезные мои!
Ваша единственная (как мне помнится) и горячо любимая (как мне думается),
Атеа.
Витиевато закрутив хвостик последней буквы, Лебедь удовлетворенно кивнула самой себе, еще раз бегло оглядывая письмо. Если отправить птицу сегодня, то уже ночью ее послание окажется в Эглеире. Осторожно скрутив пергамент в тугую скатку и перетянув его несколько раз шнуром, Атеа отложила письмо в сторону и вновь выглянула за окно. Там начинался вовсю новый день, там просыпался мир, свежий и чистый, и дела ему, этому миру, не было до нее – внебрачной королевской дочери, которая всеми правдами и неправдами решила заполучить законный престол.
Это было уже пятое утро, которое она встречала в Расфале. Все это время Виалла плела при дворе золотые сети слухов, раскидывая их ровно там, где было нужно – среди молодых языкатых служанок, среди своих девчонок, с которыми она прогуливалась в зимних садах дворца. Пока еще вести не заползли в королевские покои, однако вчера вечером окрыленная Виалла заявилась к ней в комнату, чтоб сообщить, что посол Тэаран, эльфийский князь и представитель Верданора, хотел бы нанести ей визит. Атеа всполошилась было – такое желание посла, возникшее ни с того ни с сего, могло стоить ей жизни. Однако Виалла заверила ее, что эльф всерьез заинтересовался ею, и что визит будет тайным.
Доверия к нему, естественно, этот факт не добавил, однако Лебедь все же немножко расслабилась – ровно настолько, чтоб начать рассуждать взвешенно и здраво, продумывая все возможные исходы беседы с послом. Если бы он хотел избавиться от нее, то не медлил бы – а по словам Виаллы, впервые интерес к ее персоне Тэаран проявил дня два назад. За прошедшие сутки возможность убить ее у эльфа была – Птица шаталась по городу в свое удовольствие, и ныне даже не сомневалась, что все это время за ней следили. Но руки на нее никто не поднял – значит, и в доме приближенной ко двору короля Виаллы этого делать не станут. Женщина в случае чего подняла бы шум, и смерть Атеа не осталась бы незамеченной, а убийство дворянки из Эглеира – пока еще не королевы – вряд ли спустили бы с рук иноземному послу.
Конечно, это не слишком-то что-то меняло: Атеа по-прежнему была настороже и не собиралась расхолаживаться. Наверняка она знала одно – Тэаран хотел посмотреть на нее, понять, представляет ли она опасность и может ли составить конкуренцию двору Верданора. И действовать он будет в зависимости от того, что именно перед собой увидит: подменыша, возжелавшего власти, или законную наследницу престола.
Еще Атеа не сомневалась в том, что ее истинную кровь эльф почует – хотя крови той, в общем-то, в ней было не шибко-то много, и полукровкой Лебедь могла бы зваться с большой натяжкой. Ее бабку, чистокровную эльфийку, когда-то увез из Верданора слишком амбициозный дворянин откуда-то с севера Тиннереда. Рожденная в том союзе Кеарата, мать Птицы, получила в наследство несколько лишних годков жизни и просидела в девках шестьдесят лет, прежде чем на нее положил глаз господин Ровенн, молодой правитель Эглеира. Поскольку в ту пору мать выглядела лет так на двадцать, ее истинный возраст не остановил батюшку, и он увез ее в свое поместье, назвав своей нареченной. Приданного у Кеараты не было – все земли отошли второму ребенку сбежавшей эльфийки, мальчику, но отца даже это не остановило. Их брак нельзя было назвать счастливым – мать никогда не скрывала своей холодности к отцу, и прошло долгих десять лет, прежде чем родилась Атеа. При поместье она считалась поздним ребенком, а Ровенн не проявлял к дочери особого интереса – и теперь Лебедь начинала догадываться, почему. Возможно, он знал все о интрижке Кеараты с королем, а потому видеть Атеа, такую непохожую на него, ему было несколько неприятно. Впрочем, по-своему он заботился о ней и любил ее, и пару раз проявлял нежность к ребенку – обычно это выражалось в скупой улыбке или в обращении к ней по имени. Чувства к матери у него, судя по всему, сохранились, раз он не избавился от нее…
Атеа так и замерла, невидящим взглядом уставившись куда-то за стекло. До сего дня ей в голову не приходила мысль о том, что сослать доченьку подальше вполне мог сам отец. И возможно, именно с его легкой руки она попала в Келерию. С другой стороны, мать не слишком-то подпускала его к себе, посему наследница у славного рода была лишь одна. По крайней мере, некоторое время назад. С третьей стороны, в таком случае – даже если Ровенн в действительности не пытался избавиться от чужой крови – нужно было, чтоб письмо принесли именно матери и отдали лично в руки. Сейчас поддержка со стороны Эглеира пригодилась бы ей пуще всего иного, и Лебедь до последнего надеялась, что ей удастся заполучить желаемое. И отцовская возможная неприязнь в ее планы совершенно не входила.
Восток был нужен ей. Ровенн умудрился подмять под себя всех местных правителей, включая заседающего в Совете при короле господина Хагарда, представляющего весь регион. По праву силы и крови отец не мог занять его место, однако ему это и не было нужно: достаточно было управлять Хагардом, заставляя его принимать выгодные для самого Ровенна и для Востока в целом решения, и правитель Эглеира отлично справлялся с этим. Хагард, будучи крупным должником отца, делал то, что от него требовали, беспрекословно – а одно его слово на Совете стоило едва ли не столько же, сколько слово всего простого народа Тиннереда. Если Восточный регион поддержит ее внутри самого Совета, бороться станет гораздо легче.
Восток имел сильное влияние на южные земли. Те издревле были самым слабым регионом Тиннереда во всех сферах, а потому местные дворяне охотно прятались за спины своих сильных соседей. Сейчас по словам Виаллы Юг активно заигрывал с Вотоком, и Ливарн, правитель от тамошних земель, во всем поддакивал Хагарду. И при удачном стечении обстоятельств Атеа могла получить поддержку половины Совета. Оставались еще Запад и Север – однако сейчас ей нужно было играть с тем, что имелось. И прояснить ситуацию с Верданором.
