Поначалу было темно и шумно, словно весь мир вокруг решил помешать ей. Однако Даэн вознамерилась подарить Маре сказку – если женщина попыталась Танцевать, то почему бы ей, Птице, не попробовать общаться с ней на языке видений? Мешали мысли, гудящие недовольным осиным роем, мешала тревога, ледяным кольцом сковавшая внутренности, мешало практически все – но Даэн упрямо гнала от себя любые эмоции и ощущения, и те кружились где-то внутри нее ворохом сухих листьев, пойманных вихрем. И вскоре беспокойный осенний ветер унес их, растирая в пыль и отпуская прочь, и Даэн наконец увидела в этой темноте внутри себя слабый сероватый отблеск. Не совсем понимая, что делает, Птица потянулась к нему, стараясь не мыслить и не раздумывать – и в следующий миг словно невидимая дверь отворилась, и стены рассыпались, размылись, а затем их и вовсе не стало.

Цвели фиалки. Сизые сумерки робко ступали меж тонких берез, перешептывающихся друг с другом, и от земли тянуло прохладой – оно и не мудрено: в спутанной траве, мягкой, словно девичьи волосы, журчал ручей, ключем бьющий из-под огромного камня. Далеко в низину спускалась легкая дымка – казалось, она путалась в тонких паутинах, и из нее крохотные паучки плели свои сети, растягивая их меж замшелых корней, под которыми дети так любили прятать свои сокровища. Где-то в туманах мерцали огоньки – то светлячки поднимались из травы, зажигая свои фонарики. И пахло сладко-сладко, и в травах терялись бледные звездочки ночных фиалок, зацветающих в первые дни грозового лета…

- Как красиво, - тихо прошептала Мара – Даэн ощущала ее теплую тяжесть на своей груди. Призрачный мир на грани сна и яви опасно дрогнул, грозясь снова стать жестким, неподатливым, но Птица удержала видение так, как удерживают пушинку, блуждающую следом за ветром.

Кованая калитка с узорными завитушками-перекладинами, что потемнели от времени, была приотворена. За ней начинался старый сад, и пахло влажной землей, щедро напоенной дождями. Листья, зеленые, но уже тронутые первыми заморозками, клонились к земле под тяжестью капель, и прозрачная влага то и дело срывалась вниз, прокатываясь по изогнутым спинам травинок, а затем падала наземь, сливаясь вместе с животворящей черной материей, проникая в нее, впитываясь в нее, просачиваясь меж бахромы корней – и ниже, ниже, к самому огненному сердцу, чтобы там соединиться с пламенем и стать паром.

Видение показалось ей обломком перламутровой раковины, который пенная волна подхватила с берега и унесла обратно в пучины: миг – и его не стало. Но затем щедрые воды великого океана принесли ей новый дар, и она приняла его, рассматривая так внимательно, как только могла, и стараясь не упустить ничего, ни единой детали.

Здесь не было множества красок – лишь синь всех оттенков, от чернильной до бледно-сиреневой, поддернутой бирюзовой дымкой и россыпями звезд. Здесь не было тропинок – лишь белый туман, растекающийся пролитым молоком по небу.

Я точно знаю, что это небо…

Звезды сплетались, множились, и на лугах, усыпанных серебряными искорками, росли деревья из звезд, и меж них гуляли звездные создания, одетые в туманы далеких миров. Их глаза полнились светом, и они безмолвно глядели на тех, кто осмелился заглянуть в их дом.

Как ты думаешь, это боги?

Женщина с покрытой призрачным платком головой сидела на огромном валуне, глядя на странный алтарь перед собой. На круглом плоском камне чья-то рука вырезала спираль, длинную, закручивающуюся невероятно туго, и по желобу, повинуясь плавным движениям мягких рук, ползли капельки света, совсем медленно у края, и быстро - ближе к центру. Женщина легко поворачивала руку, и свет тянулся туда, где все ярче и ярче разгоралось солнце нового мира, такое ослепительное, что глазам было больно, а затем она подняла голову, и платок соскользнул с ее плеч, обращаясь в дымку, в туманные нити, что таяли прямо на глазах и опадали к ее ногам.

- Что это? - просипела Даэн, ощущая, как возвращаются твердые жесткие стены, обнимают ее со всех сторон и не дают пробиться туда, к тем видениям. Птицу трясло, и почему-то сейчас ей было тесно в собственном теле. Она резко села, осторожно придерживая Мару, и повернулась к ней, вглядываясь в ее лицо. Глаза ведьмы были закрыты, но на губах блуждала нежная, почти невесомая улыбка. Несколько секунд она молчала, а затем хрипло ответила:

- Это – мир, Даэн. Не видения – ты показала мне то, что происходит ныне. Не здесь – где-то. Быть может, в ином пространстве, в ином времени – но происходит. Бессмертный одарил нас с тобой великой милостью… - она наконец открыла глаза, и Даэн успела заметить, как гаснет звездное колесо вокруг ее зрачков, - Это – великая связь каждого мига, каждого «сейчас». Это то, как на небесах плетут узор… - она помолчала, а затем тихо добавила, - Красиво, правда?

Видение совсем схлынуло, оставив напоследок сладкую дрожь в груди, и Даэн поняла, что прижимает ладонь к сердцу.

- Правда, - шепнула она, вспоминая древние глаза незнакомой женщины, которая прямо сейчас где-то за тысячи миров отсюда ткала истинное волшебство, - Правда.

У нее глаза речной воды, подумалось Даэн, когда Мара взглянула на нее. Как и у той, что рисует светом на камнях. Как и у самой жизни. В этой воде купался мир в самом начале своей жизни, в этой воде по осени тонули золотые листья, опускаясь на мягкое бархатное дно и засыпая среди озерных трав, в этой воде путники омывали усталые ноги, возвращаясь домой после долгого пути. И в этой воде ныне тонула Даэн, отдавая себя полностью прозрачному, невесомому потоку божественной силы, так похожей на быструю холодную горную реку.

- Спасибо тебе за твой дар, - тихо молвила Мара, склоняя голову, словно Даэн только что поднесла ей корону. Сжав ее ладонь, Птица так же тихо ответила:

- Спасибо тебе за твой.

Тишина, мягкая и теплая, опустилась на них золотым куполом, а вокруг закручивались вихрями воды великого океана энергий, рябили цветными вспышками, омывали их руки и плечи, поглощали блики солнца нового мира, и прямо сейчас откуда-то сверху кто-то лил на них немыслимый свет, чтобы тот, пройдя сквозь материю, выжег все то, что должно было выжечь, и обратился воздухом, которым они будут дышать после того, как Колесо обернется.

========== Глава 44. Трещина в камне ==========

Тихий треск, словно где-то далеко-далеко лопнула шелковая нить, разбудил ее. Толщи камня глушили любые шорохи и звуки, кроме шелеста ее собственного, прерывистого дыхания, и Шедавар настороженно вглядывалась в темноту: обычно она спала как убитая, и едва ли такая мелочь, как чей-то неосторожный шаг где-то на галереях или мостах, или нечто в этом роде, могла разбудить ее. Но сейчас сон как рукой сняло, и королева села на постели, морщась и стараясь не задеть сладко посапывающую рядом девушку. Та, ощутив обнаженным боком холод воздуха, тихонько застонала, и Шеда машинально подоткнула к ней одеяла, чтоб не ворочалась и не мешалась. До рассвета оставалось еще несколько часов, наверное, и тот момент, когда надо будет прямо заявить девчонке, что на этом ее роль закончилась, Шедавар хотела бы оттянуть. Наверняка начнутся слезы, капризы, недовольные вопли… Хотя Рейна и впрямь была хороша, стоило признать.

Шеда осторожно соскользнула с края постели, ставя босые ноги на холодный камень и ощущая, как по позвоночнику прокатывается волна мурашек. Где-то на полу валялись штаны, и Шедавар принялась нашаривать их, то и дело кривясь – девчонка знатно располосовала ей спину, раз двадцатый за ночь выкрикивая ей слова вечной любви и прочей ерунды. Вот как же, конечно… Шеда тихонько хмыкнула, затягивая потуже ремень на поясе: она прекрасно знала, что на самом деле нужно всем этим волооким красавицам с длинными ногами – благо, в Лореотте таких хватало. В этом были и свои плюсы: в любой момент она могла снять накопившийся стресс, а потом красиво уйти, на прощание бросив тихое, с хрипотцой «Еще увидимся». Впрочем, количество желающих еще увидеться не росло – Шеде достаточно было принять серьезный облик, и всех девиц в округе сметало, словно их и не было. Как бы там ни было, свою королеву они уважали – и в некоторой степени боялись.