Проснулся я уже перед самым Лондоном. Несмотря на то, что был уже вечер, в городе было гораздо теплее, чем возле Хогвартса. Найдя не слишком людное место, Тинки взял меня за руку, и мы аппарировали к больнице Святого Мунго. В этот раз аппарацию я перенес гораздо лучше, чем в прошлый, и, направив волшебную палочку на кресло, отправился внутрь.

Хмурые люди в лимонных халатах сновали туда-сюда по слабо освещенным коридорам. Уточнив у администратора, куда мне идти — конечно, пятый этаж, там лечат недуги от заклятий — я отправился на поиски мамы, которая наверняка должна была быть около палаты отца.

Так и оказалось. Поблуждав по лабиринту из различных помещений минут пятнадцать, я встретил маму около безликой двери, ведущей в одну из множества серых комнат, в которой лежал отец.

— Мама, — позвал я негромко, когда заметил ее.

Увидев меня, она издала удивленный возглас и, поднявшись со стула, пошла мне навстречу. На ее лице отчетливо был виден отпечаток тревог последнего месяца.

— Сынок, как ты здесь оказался? С тобой все хорошо? — в ее голосе слышалась нарастающая паника.

— Все в порядке, я приехал, чтобы тебя поддержать, — успокоил я ее.

Она заключила меня в объятия, и я почувствовал, как сдерживаемые до этого слезы градом покатились по ее лицу.

— Мам, все будет хорошо, — попытался успокоить я. — Пойдем, присядем.

Она тихонько всхлипнула и достала носовой платок из кармана мантии.

— Спасибо, что ты приехал, — сказала она, немного успокоившись. — Но… у тебя не будет проблем с тем, что ты покинул школу?

— Не беспокойся, я обо всем договорился. Как отец?

— Он еще не пришел в себя. Целители говорят, что опасности для жизни нет, но пока не найдут того стражника, который запустил в твоего отца непонятным заклинанием, они не могут ручаться за его разум. У Люциуса что-то наподобие помешательства, потери памяти или такого состояния, какое бывает после поцелуя дементора, — на последних словах мама снова заплакала.

— Главное, что он жив, и дементор тут ни при чем, а остальное как-то можно исправить, — попытался подбодрить я, хотя и сам сомневался. — Все обойдется. Стражника того ищут?

— Да, но ты же понимаешь, что его скорее наградят, чем накажут. Так что шансов, что он признается, что за заклинание он наколдовал, очень мало.

— Но они есть, так что не стоит огорчаться раньше времени.

— Ты прав, — сказала она, улыбнувшись немного печальной улыбкой. — Как же все-таки хорошо, что ты здесь, — она взяла меня за руку, и я стиснул холодные, как лед, пальцы.

— Замерзла? — спросил я.

— Немного, — ответила она и поежилась.

Я снял с шеи свой шарф и укутал им маму, подняв воротник своей мантии так, чтобы не были видны следы на шее.

— К отцу не пускают?

— Пока нет, — ответила она и провела рукой по шарфу. — Спасибо, дорогой.

— Может быть, отправишься домой, отдохнешь? А я здесь побуду, — предложил я.

Она посмотрела на меня испуганными глазами и отрицательно помотала головой, сильнее кутаясь в шарф, будто пытаясь скрыться за ним.

— Нет, я останусь. А когда тебе нужно возвращаться в Хогвартс?

— Через несколько дней. Я буду тут, пока не выяснится, что с отцом.

— Как твое самочувствие? — поинтересовалась мама.

Я слегка улыбнулся: было чем похвастать. Но рассказать я не успел. Из палаты, где лежал отец вышел целитель в лимонном халате.

— Миссис Малфой, — обратился он к маме, а потом посмотрел на меня. — А вы кто?

— Я — сын Люциуса Малфоя.

— Понятно. А мое имя Оливер Харди, как вы догадались, я колдомедик. Значит так. Мистер Малфой должен прийти в себя к завтрашнему дню. В каком состоянии его разум и память, нам неизвестно. Увидим, когда он очнется. Радовать вас пока нечем, но и огорчать — тоже, — он пожал плечами.

— Можно посидеть с ним? — спросил мама.

— Конечно, пожалуйста. Если вы тут собираетесь оставаться, там кушетка есть в комнате, можете поспать даже.

— Спасибо, — сказал я.

— Пока не за что, — сухо отозвался он. — Я вас оставляю. Зайду уже утром. До свидания.

— Всего доброго, — попрощалась мама вслед уходящему целителю.

— Идем, — тихо позвал я, и мы вошли внутрь.

Отец, белый как стена, лежал на кровати, укрытый теплым одеялом до самого подбородка. Волосы его разметались по подушке, они были спутанными и не очень чистыми. Лицо, всегда жесткое и надменное, сейчас было безмятежным и спокойным. Я поймал себя на мысли, что видел у него такое выражение только несколько раз, и то в раннем детстве, и мне очень не хватало его всю последующую жизнь.

— Ох, Люциус, — шумно выдохнула мама и опустилась на стул около его кровати.

Я не стал мешать и направился поближе к дополнительной кровати или, правильнее сказать, кушетке, стоявшей около стены. Занятия с Грейнджер сегодня я пропустил, а значит, нужно было тренироваться самому.

— Сынок, — позвала меня мама, в ее голосе читалось удивление. — Ты уже можешь так двигать ногами? Какой же ты молодец!

— Это заслуга мисс Грейнджер, — сказал я, не переставая двигать стопами.

— Драко, пригласи ее как-нибудь в наш дом. Пусть она увидит, что он может быть не только пыточной или притоном для преступников, но и светлым теплым местом, где таким гостям, как она, всегда рады.

— Я скажу ей, мама, — пообещал я и сцепил зубы — от боли и усталости, а еще от злости, потому что что-то мне подсказывало, что Гермиона никогда не захочет приходить в Малфой-мэнор.

Прозанимавшись час, я с трудом уговорил маму отойти от отца и поспать на кушетке. Я же занял ее место около кровати и смотрел на его бледное лицо с синяками под глазами. Я вспоминал все его слова и поступки, и мне все больше казалось, что он уже давно был немного безумен, просто сейчас это состояние обострилось благодаря тюремной жизни. И страшно было об этом думать, но мне казалось, что потеря памяти или даже рассудка для отца была бы не трагедией, а подарком судьбы.

*

На следующий день отец так и не пришел в себя, и я потратил все свое время на успокаивание мамы и тренировки. Отвлекся от своих проблем я только один раз, отправившись к тому целителю, у которого, согласно рецепту, я должен был взять зелья для мадам Помфри. Получив все необходимое, я сразу же отправился обратно в палату, которую уже начал потихоньку ненавидеть.

Понедельник тоже не ознаменовался чем-либо существенным, кроме того, что в Мунго приходили мракоборцы и устроили мне и маме настоящий допрос, не пообещав, впрочем, ничего хорошего или хотя бы обнадеживающего. Без Гермионы рядом добродушие в тоне голоса этих людей отсутствовало напрочь. И самое страшное, что винить их в этом было нельзя.

Только во вторник, ближе к вечеру, мама тихо позвала меня, когда я дремал.

— Драко, кажется, отец очнулся, — сказала она со смесью надежды и страха в голосе.

Я поспешно переместился поближе к его кровати и взял маму за руку. Ее пальцы подрагивали. Она очень сильно похудела за эти дни, и теперь казалась тоненькой былинкой, дрожащей на сильном зимнем ветру.

— Надо позвать целителя Харди, — сказал я, когда убедился, что отец и правда открыл глаза.

— Я пойду, — сказала она и подхватилась с места.

Я остался наедине с отцом. Не решаясь заговорить с ним, я смотрел в его серые глаза, пытаясь рассмотреть там искру узнавания или хотя бы какого-то понимания происходящего. Он молчал и не шевелился, только веки подрагивали, когда он медленно моргал, будто даже такое действие требовало от него серьезных усилий.

Мама с целителем вернулась только спустя десять минут, и за это время я уже понял, что сейчас отец не был способен на какой-либо простейший диалог.

Харди попросил нас отойти подальше от кровати и осмотрел отца. Длилось это обследование очень долго, по моим ощущениям, прошла целая вечность, прежде чем целитель повернулся к нам, и сообщив, что физическое состояние отца вполне его устраивает, ушел, чтобы позвать других колдомедиков для обсуждения душевного состояния отца.